Результатом был полный разгром союзников. Предоставленный самому себе своим центром и правым флангом, которые теперь в панике бежали за плато, окруженный левый фланг просто распался на части. Какие-то его роты пытались найти спасение в болотах, другие же — убежать по дороге, ведущей между прудов. Здесь их настигала французская кавалерия, и почти все они были перебиты, как, впрочем, и те бедняги, которые пытались спастись бегством через замерзшие пруды. По их льду била французская артиллерия, взламывая его и каждым залпом уничтожая артиллерийские расчеты, эскадроны, целые батальоны. В эту же ночь австрийский император попросил о мире — была разбита еще одна коалиция.
Победа под Аустерлицем имела ряд любопытных последствий. Сульт, блистательно справившийся со своими задачами в центре и на правом фланге, всегда рассматривал исход этой битвы как свою персональную победу, продолжая верить в это до конца своей долгой жизни. Ланн, в ярости оттого, что его стойкость на левом фланге не была должным образом оценена, покинул поле битвы сразу же после ее окончания и отправился домой, даже не получив на это формального разрешения у императора. Он мчался с такой скоростью, что, вероятно, первым принес во Францию весть о победе. Мустафа, один из мамелюков, которых Наполеон привез из Египта, вызвал у своего хозяина вспышку отвращения, пообещав на поле боя доставить ему в качестве трофея голову великого князя Константина. Гибель же генерала Морлана, ветерана французской армии, павшего в одной из кавалерийских атак, положила начало некоему поистине марафонскому судебному рассмотрению. Тело Морлана было отправлено во Францию для захоронения в проектируемом Зале героев и временно хранилось в бочке с ромом в Зале захоронений Дома инвалидов. Прошли годы, и Зал героев так и не был сооружен. Про героя все забыли, пока однажды, вскоре после первого отречения Наполеона, бочка от старости не распалась на части, и тело генерала, лицо которого теперь украшали длинные бакенбарды, было передано в медицинскую школу для вскрытия. Про это прослышали родственники генерала и потребовали прах себе, чтобы захоронить его должным образом. Процесс длился несколько лет, дело выиграла семья, и генерал наконец почил в мире примерно через десять лет после кончины. Вот вам, пожалуй, наиболее выразительный комментарий к вопросу о том, какие дивиденды можно получить от патриотизма!
Победа под Аустерлицем укрепила наполеоновский трон, как это не смогло бы сделать ничто другое. Когда посреди завалов из перевернутых пушек, брошенного имущества, груд мертвых тел и дыма бивачных костров новый император писал прокламацию, начинающуюся словами: «Солдаты, я доволен вами!..», он осознавал, что поразить его, имеющего за спиной подобную армию, может, вооружившись, только весь мир. Он никогда особенно не верил в народную любовь к политикам и давно понимал, что если ему суждено учредить новый порядок в Европе, основанный на завоеваниях революции, то единственным инструментом для этого, на который он может положиться, будет его армия и, что еще более важно, люди, на которых на поле боя, как на вождей, смотрят солдаты.
На некоторое время повернувшись спиной к военным проблемам, он принялся изыскивать средства, которые позволили бы ему привязать этих людей к себе навечно.
В новом году на Ожеро была возложена очень близкая его натуре задача. Он был послан во Франкфурт с особой миссией: он должен был заставить жителей этого процветающего города подавиться их собственными словами.
Во время войны с Австрией Пруссия и прочие германские государства сохраняли нейтралитет, но многие немцы втайне рассчитывали на победу союзников. Видеть униженной эту дерзкую и, казалось бы, непобедимую армию, возглавляемую бывшими рядовыми или торговцами, хотели бы не только аристократы Центральной Европы — простые люди уже почувствовали тяжесть французских реквизиций. Примерно через год европейцы начнут говорить, что там, где прошла Великая армия, с голоду дохнут даже крысы. Накануне Аустерлица один зараженный такими настроениями франкфуртский журналист объявил, что Наполеон понес тяжелое поражение, а все прочие газеты города перепечатали это известие, не убедившись в его достоверности. Франкфурт имел статус вольного города, и это сообщение породило множество слухов. Было даже объявлено, что с поля боя живым не ушел ни один француз.
Наполеон с интересом прочитал все эти статейки, а потом приказал Ожеро разместить во Франкфурте весь его корпус, добавив, что жители города в качестве премии за выживание должны презентовать каждому рядовому по louis d’or[19], каждому капралу по два, каждому сержанту по три, а каждому лейтенанту по десять. Кроме того, горожане должны были обеспечить французам стол и квартиру по самым низким расценкам. Все средства, которые оставались после этого, надлежало посылать в имперскую казну.
Перепуганные горожане, увидев, что им грозит полное разорение, объявили, что не могут собрать такую гигантскую сумму. В ответ они получили следующее заявление: «Император просто желает дать гражданам Франкфурта шанс пересчитать солдат только одного избежавшего разгрома корпуса. А на подходе — еще шесть плюс кавалерия плюс гвардия!»
Ожеро несказанно радовался этой своей шутке и даже выслал военных полицейских выбивать эту «премию», однако вскоре он даже пожалел горожан и обратился за них с ходатайством к императору. Наполеон, поставив таким образом на своем, разрешил ему переформулировать текст декрета, и маршал удовольствовался тем, что разместил в городе только один батальон и свой штаб. Горожане же выразили свою благодарность тем, что всегда принимали солдат Седьмого корпуса во время их пребывания в городе как самых желанных гостей. Любопытно предположить, как бы эту возможность использовали безжалостный Даву или расчетливый Массена.
Остальные корпуса были расквартированы в других местах. В те первые после победы дни Германия была весьма благодатной страной с точки зрения проведения походов на ее территории. В будущем ветераны вспоминали об этих временах с ностальгическим чувством. В городах, где стояли французские гарнизоны, многие из французов женились на немецких девушках, и добрые отношения между солдатами Великой армии и южными немцами пережили даже войну с Пруссией, развязанную той же осенью. Должно было пройти целых семь лет, прежде чем перед отступающими французскими солдатами двери немецких домов начали захлопываться, но в те времена на конных егерей, гусар, кирасир и гвардейцев уже начинали смотреть как на людей из легенды.
Глава 9Титулы и триумфы
Как утверждают, Наполеон с большим пиететом относился к древней генеалогии прежних королей Франции, и поэтому, руководствуясь до некоторой степени снобистскими соображениями, организовал свой двор в соответствии с традициями, царившими там при старом режиме.
Это мнение, подобно многим другим суждениям о Наполеоне, не более чем полуправда. Его подлинные взгляды и степень почтения к монаршим домам Европы следуют из короткого замечания, брошенного им его будущему тестю, австрийскому императору Францу, когда тот после договора о женитьбе французского императора на его дочери начал поиски свидетельств наличия у Наполеона высокородных предков. По этому поводу Наполеон спокойно напомнил венценосному снобу о его собственном предке, графе Габсбургском, прибавив: «Благодарю, но я предпочитаю быть Рудольфом[20] собственной династии!»
Наполеон восстановил в 1806 году дворянские титулы по совсем иной и более важной для него причине, чем просто желание видеть себя окруженным титулованными особами. Он сделал это потому, что понимал силу и слабость человеческой натуры лучше, чем любой другой человек из его поколения. Он отдавал себе отчет в том, что если его трону и династии суждено выстоять, то для этого нужны мощные опоры, устойчивые против всякой возможной реакции. Все это было частью его плана извлечения из бури и сумятицы революции прочных, надежных элементов и, наоборот, подавления анархичных, еще способных снова, во второй раз отдать Францию во власть толпы. Ничто так эффективно не гасит революционный запал, как душ привилегий, рассыпаемых тут и там на головы наиболее способных и ярких идеологов. Это верно для любой партии в каждой стране и сегодня; это было верно и тогда, как это доказал Наполеон, с большим тщанием распределяя почести в годы, последовавшие за Аустерлицем.
Из восемнадцати генералов, которых он уже возвел в ранг маршалов, подавляющее большинство было весьма скромного происхождения. К началу революции в армии служили только Келлерман, Серюрье, Бертье и Даву. Из остальных четырнадцати пятеро были известными сторонниками революционных идей, а все прочие, в том числе Мюрат, Ланн, Массена и Ней, были просто начинены трескучими фразами и заражены духом искреннего идеализма эпохи. Лишь мягкий Бессьер оставался роялистом и едва избежал гибели во время беспорядков в августе 1792 года. Именно таких людей теперь разыскивал Наполеон, чтобы привязать к своей колеснице. Именно на них, как на фундаменте, он намеревался построить общество, в котором добившийся успеха собственник мог чувствовать себя в безопасности, не боясь, проснувшись однажды утром, увидеть у себя на пороге голодранцев с ордером на арест и конфискацию имущества.
Его брат Жозеф уже стал королем. Он был препровожден Массена в Неаполь и посажен на неаполитанский престол вместе со своей простоватой, прыщавой и добродушной женушкой Жюли. Людовик, женившийся на Гортензии, дочери Жозефины, вскоре должен был занять голландский престол, а через несколько месяцев после Аустерлица униженные маршалы оказались свидетелями того, как прослывший воплощением безвкусицы Мюрат, зять императора, стал великим герцогом Бергским и Киевским, то есть владетелем крошечного герцогства на Рейне.
Мюрат пришел в восторг — не столько из-за доходов от герцогства, которые были незначительны, а потому, что этот титул давал ему превосходство над всеми остальными маршалами за исключением Бертье, получившим еще более блистательный титул князя Невшательского.