Глава 12Великая река
Весьма важную роль в этой кампании сыграл Дунай, разливающийся в это время года широким и бурным потоком. Его мутные, побуревшие от грязи воды, несущие с собой тонны всяческого хлама и мусора, бились в берега островков, на которых играли друг с другом в прятки дозоры противоборствующих сторон, тогда как главные силы французской и австрийской армий стояли по обоим его берегам. Дунай, австрийская река, естественно, был союзником Австрии, и первым это понял Наполеон, который после ряда совершенных французами маршей и маневров начал засыпать градом вопросов своего терпеливого начальника штаба. Взглянув на широкую ленту реки, на плывущие по ее поверхности стволы деревьев, прошлогоднюю листву и мусор, Наполеон произнес: «Бертье, у них теперь новый союзник, генерал Дунай!»
Бертье говорил мало. Он все еще чувствовал себя уязвленным после вчерашнего нагоняя, полученного от своего начальника, когда Наполеон, только что примчавшийся из Парижа, в резком споре, вспыхнувшем между двумя маршалами, встал на сторону ехидного Даву. Дело в том, что Бертье, временно замещавший Наполеона в качестве главнокомандующего, приказал армии сосредоточиваться в направлении Ратисбона, а Даву резко настаивал на том, что она должна быть нацелена на Донауверт. Императору же было достаточно бросить один-единственный взгляд на карту, чтобы заявить, что Даву прав, а Бертье — полный идиот. Даву не злорадствовал по поводу фиаско Бертье, он был вообще не из таких людей, но уже никогда больше не доверялся его оценкам. Бертье же, не способный долго таить зло, все-таки с большим трудом простил Даву его правоту.
Для того чтобы исправить ошибку Бертье, понадобились талант императора и чрезвычайные усилия со стороны войск, но в конце концов она была исправлена, не в последнюю очередь благодаря блистательному искусству Даву как тактика. Неприятель был разгромлен в сражении при Экмюле, после которого к титулу герцога Ауэрштедтского Даву прибавил еще один заслуженный в боях титул. Теперь он тоже мог причислять себя к плеяде князей — ведь он стал князем Экмюльским.
Несмотря на эту победу, нужно было побудить главные австрийские силы, находящиеся под командованием талантливого эрцгерцога Карла, к генеральному сражению, занять Вену и, если понадобится, сразу же завершать кампанию, укротить разлившийся Дунай. Конечно, нечего было и мечтать о повторении блефа, к которому Ланн и Мюрат прибегли на мосту в Шпице. Австрийские генералы очень медленно учились искусству воевать, но все-таки не настолько, чтобы повторять собственные оплошности, и на этот раз австрийской армией командовали отнюдь не выжившие из ума болваны типа Макка и Ауэрсперга, которые могли поверить всему, что им ни расскажут. Эрцгерцог Карл обладал таким же хладнокровием, умом и решительностью, как и сам Ланн, и до сих пор своими войсками он командовал, можно сказать, артистически. Ни до приезда Наполеона, ни позднее он не совершил ни одной сколько-нибудь значительной ошибки.
Некоторые из маршалов, внесшие большой вклад в триумфы при Ульме и Аустерлице, достигнутые средствами традиционного военного искусства, теперь воевали в Испании, сражаясь против гверильясов, этих озлобленных, мстительных крестьян, или против упрямца Артура Уэлсли. Не было Нея, Сульта и Ожеро, а также многих талантливых дивизионных генералов, например погибшего Кольбера или Лефевра-Денуатта, томящегося в плену в далеком Челтенхеме.
Но остальные были налицо. Они внимательно наблюдали друг за другом, готовые досадить противнику или коллеге, как только для этого представится удобный случай. Авангард должны были возглавить Ланн и Удино. Бессьер командовал гвардейской кавалерией. Даву уже успел продемонстрировать свои блестящие стратегические способности; его сопровождал Мармон, только что блеснувший своими административными достижениями в Рагузе. Здесь был и Макдональд, столько лет находившийся в немилости из-за участия в интригах против Наполеона или из-за того, что соблазнил сестру императора Полину (или был соблазнен ею). Бертье также находился на своем обычном месте, закрывшись в императорской карете и урывая себе часок-другой для сна, если это, конечно, удавалось. Здесь были и Бернадот со своим саксонским корпусом, и Массена, упорство которого еще раз спасет Францию. В арьергарде за ними, пыхтя и отдуваясь, следовал старый Лефевр, который показал себя в Испании далеко не с лучшей стороны, но никогда не мог уразуметь, почему или как это произошло. Армия с полной уверенностью шла за этими людьми — сумятица и лишения, которые она видела в Испании, почти не сказались на ее моральном духе. Действительно, если второразрядный генерал вроде Дюпона сдался испанскому сброду, это вовсе не означало, что Великая армия забыла, как бить австрийцев.
Под Ратисбоном Ланн снова показал себя отличным гренадером. В городе стоял крупный гарнизон, а окружающие его валы были достаточно высоки. Перед валами был вырыт широкий ров, и его штурм привел бы к огромным жертвам, как это имело место при штурмах Акры или Сарагоссы. Ланн направил огонь артиллерии на дом, нависающий надо рвом, и, когда угол этого дома рухнул в него, он вызвал штурмовые группы с лестницами. Первая же группа добровольцев была сметена артиллерийским огнем, ведущимся с вала, и добежать до укрытий не удалось почти никому. Ланн вызвал вторую и третью добровольческие группы, но в конце концов уже никто не хотел выходить из шеренги вперед. Люди глядели на трупы своих товарищей и молчали. «Отлично, — коротко бросил Ланн, — я сам когда-то был гренадером!» С этими словами он подхватил на плечо раскладную лестницу и бросился вперед. Офицеры его штаба помчались за ним, пытаясь эту лестницу у него отобрать. Но Ланн, мрачно усмехаясь, не отдавал ее, и вся группа, толкая друг друга, пересекла открытое пространство под огнем австрийских пушек.
Видеть маршала Франции, дерущегося со своим штабом за право тащить лестницу, оказалось слишком тяжким испытанием для французской пехоты. Гренадеры выскочили на открытое пространство и вмиг оказались под валом, приставили к нему в ряд с дюжину лестниц и полезли вверх, состязаясь друг с другом за честь первым оказаться на валу. Первыми там оказались два офицера из штаба Ланна, и через десять минут вся штурмовая группа очутилась уже за валом и ударила в тыл защитникам главных ворот. Через тридцать минут Ратисбон был уже в руках французов, а 10 мая французская армия вошла в пригороды Вены. Шел тридцать третий день с момента выезда Наполеона из Парижа.
Однако за этим не последовала сдача австрийской столицы. Австрийская армия оставила город и приготовилась защищать переправы через Дунай до последнего. На этот раз в отношении взрыва знаменитого моста у Шпица ошибок допущено не было. Победоносная французская армия стояла на одном берегу Дуная, а австрийские войска неизвестной французам численности (под командованием эрцгерцога Карла) — на другом. Наполеону не оставалось ничего другого, как предпринять самую опасную из известных военных операций — попытаться переправиться через широкую реку на глазах у решительного и хорошо вооруженного противника.
Решение задачи требовало большой изобретательности, но Наполеон решил ее с обычной для него находчивостью. Им было выбрано две точки для переправы: одна — несколько выше Вены, а другая ниже нее (на несколько большем удалении) — там, где большой остров Лобау разделяет реку на два рукава. Ланн был послан к мосту, расположенному выше Вены, в то время как саперы Массена наводили второй мост напротив Лобау.
Операция Ланна закончилась провалом. Австрийцы тотчас же заметили передвижение французов и отбросили их с большими потерями. Пытаясь выяснить, что же произошло, Ланн свалился в Дунай, и Наполеон, находившийся рядом с ним, прыгнув в воду, которая оказалась ему по пояс, помог Ланну выбраться. «Этот инцидент, — мягко замечает один наблюдатель, — ничуть не улучшил их настроения». Тем временем французская армия отошла от моста, который пытался захватить Ланн, и сосредоточилась у переправы на остров Лобау. Остров был занят всеми имеющимися в наличии силами, и, прежде чем австрийцы успели сосредоточиться на левом берегу, Бессьер и часть гвардии переправились через узкий рукав Дуная и заняли две деревни: Асперн и Эсслинг, названия которых никогда не забудутся в истории Франции. Вторая из них, Эсслинг, оказалась более пригодной для обороны, поскольку в ней были расположены кирпичный завод и громадное трехэтажное зернохранилище. Как только саперы навели переправу, корпус Ланна, пройдя по ней, занял Асперн. Вскоре после этого корпус Массена занял Эсслинг. Таким образом была подготовлена сцена для самого кровопролитного и самого упорного состязания в истории наполеоновских войн.
Утром 21 мая, прежде чем Ланн, Массена и Бессьер, стоявший со своей кавалерией в промежутке между деревнями, смогли получить подкрепления, эрцгерцог перешел в наступление. Принужденные к обороне, зависящие от подхода подкреплений и подвоза боеприпасов по одному-единственному мосту, французы вскоре оказались под очень сильным давлением. Деревни несколько раз переходили из рук в руки. Солдаты доставляли боеприпасы со всей возможной скоростью. Ланн отчаянно держался за развалины Асперна, а солдаты Массена сражались внутри и вокруг зернохранилища в Эсслинге. Потери с обеих сторон были ужасающими, и в один из моментов битвы предмостные укрепления уже казались потерянными. Увидев возможность для кавалерийской атаки, Ланн послал срочное сообщение находившемуся в центре Бессьеру, «приказывая» ему «биться до последнего». У его адъютанта, тактичного молодого человека, хватило деликатности несколько смягчить эти формулировки, но, услышав об этом, Ланн взорвался от ярости и тотчас же послал другого адъютанта, на этот раз Марбо, строжайше проинструктировав его подчеркнуть слова «приказ» и «до последнего». Бессьер, который уже негодовал, оказавшись в подчинении у Ланна, был в высшей степени оскорблен. «Разве так можно обращаться к маршалу? — бросил он с несвойственной ему жесткостью. — Приказы! Биться до последнего?» Злосчастный Марбо пробормотал, что, используя эти слова, он просто выполнял приказ своего начальника. Вернувшись к Ланну, он доложил, при каких обстоятельствах он выполнил свое поручение. Ланн был в восторге, в особенности после того, как все-таки состоявшаяся атака оказалась успешной. «Вы же видите, какой она произвела эффект, — заметил он. — Иначе бы Бессьер пробездельничал весь день!»