Давно ушедшие в отставку Келлерман, Периньон и Серюрье узнавали военные новости из официоза «Moniteur»[24], а Лефевр, стоявший лагерем на Дунае, склонялся к тому, чтобы повесить свою саблю на стенку и последовать их примеру. Средний возраст этих четырех ветеранов составлял шестьдесят три года. Они могли принести не много пользы в современной войне, но в схватке один на один, с саблей или пистолетом каждый оказался бы грозным противником.
Монси, как и старый Журдан, продолжал наслаждаться постепенно угасающей славой героя Флерюса у себя дома, куда он возвратился из Испании, где наделал кучу ужасных ошибок. Монси вернулся к своему письменному столу, оставленному еще в пору юности, а Журдан был рад забыть Испанию и профессиональным глазом торговца галантереей прикидывал стоимость (и источники оплаты) дорогостоящих нарядов дам, танцевавших на балах, которые жены маршалов давали в честь свадьбы императора.
Остальные маршалы по-прежнему не жаловались на здоровье. Даву, удерживавший Гамбург, проводил основную часть своего времени за рабочим столом. Он должен был быть уверен, что каждый из непрерывного потока контрабандистов, пытающихся заработать лишнюю гинею на торговле с Англией, будет пойман, отдан под суд и расстрелян. Даву был великолепным полководцем, но еще более хорошим полицейским. Те, кто попадался ему в руки, могли быть уверены в двух вещах: быстром суде и — при доказанности вины — максимальной мере наказания.
В Неаполе Мюрат был занят разработкой эскизов новых парадных одеяний, ссорами с женой и изучением полицейских донесений, обладая, правда, меньшим, чем у Даву, нюхом для извлечения из них нужной информации. Мюрат не был рожден полицейским, как, впрочем, он не был рожден и королем.
Ланна не было в живых, а Бернадот очаровывал Швецию, куда он теперь перебрался в качестве наследника престола. Бертье сопровождал императорскую чету в некоторых ее путешествиях по стране, а Брюн по-прежнему пребывал в немилости из-за того, что продавал грузы, конфискованные у людей, которых Даву теперь немилосердно вешал и расстреливал. Мармон продолжал радоваться своему недавно полученному титулу, как, кстати, и Удино, делавший это, правда, не столь откровенно. Лишь восемь неудачников: Массена, Сульт, Ней, Мортье, Бессьер, Ожеро, Виктор и Макдональд были участниками грязной, кровопролитной, ужасающей, бесплодной и бесконечной войны в Испании. 1810-й и 1811 годы — это история больших и малых катастроф, которые Франция одну за другой терпела на территории этого злополучного для нее полуострова.
В группе этих неудачников самым несчастливым был, видимо, Массена. Правда, в недавно завершившейся дунайской кампании он заслужил похвалы императора. Но чувствовал он себя старым и уставшим. В свои пятьдесят два года он был сказочно богат и считался первым военным талантом Франции после Наполеона. Но что значили богатство и слава, если человек был вынужден с боями пробиваться по опаленным солнцем нагорьям Испании, отбивать наскоки гверильясов, ночевать в выжженных деревнях и, кроме того, слушать жалобы мрачных подчиненных весь день и расстроенных любовниц всю ночь?
Когда Наполеон приказал ему отправиться за Пиренеи, завершить войну в Испании и через Португалию выбросить в море надменных британцев, он пытался отделаться от этого поручения тысячью способов. Он — неподходящий человек для решения этой задачи. Он слишком стар. У него нехорошо со здоровьем. Более молодой и более удачливый маршал, безусловно, одержит победу там, где он, несомненно, потерпит поражение. Наполеон же только фыркал в ответ и наконец перешел к комплиментам. «Одна ваша репутация решит все дело», — заявил он, так что Массена, обезоруженному этой лестью, не оставалось ничего иного, как отправиться в Саламанку. Правда, в своем обозе он вез исключительной красоты девицу, с которой почти никогда не спускал глаз.
Когда старый распутник предупреждал, что будет действовать медленно, он говорил правду. Он приехал в Саламанку через несколько дней после прибытия туда его штаба и через несколько недель — его войск. Затем, вместо того чтобы наступать, не давая таким образом приготовиться Веллингтону и партизанам, он истратил уйму времени в городе, проверяя, абсолютно ли готова к кампании его армия. Те, кто служил с ним в Цюрихе и Генуе, считали дни и дивились, что сталось с мангустом, смело бросавшимся на таких могучих кобр, как Корсаков и Суворов, и прогнавшим их в их логово.
Массена также не повезло с теми людьми, которых Наполеон выбрал ему в подчиненные. Взрывной темперамент Нея в Испании не улучшился, и методичный подход Массена к ведению войны вскоре начал его раздражать. Дивизионные генералы Жюно и Фой тоже не помогали общему делу, поскольку Фой был близким другом Нея, а Жюно, потерявший в этом уголке Европы свой шанс заслужить маршальский жезл и к тому же раненный в голову, занимал довольно неустойчивую позицию. С самого начала кампании три этих генерала образовали своего рода хунту, которая делала, казалось, все, чтобы расстроить планы своего начальника. Их позорное поведение послужило одной из существенных причин грядущих катастроф.
Массена, фактически, стал главнокомандующим всех действующих в Испании французских армий, но если бы Наполеон действительно собирался сделать его таковым, то он бы обеспечил условия, при которых бы приказания Массена, безусловно, выполнялись. На деле же каждый маршал был первым лицом в занятом им регионе, и даже если бы они были обязаны координировать свои действия друг с другом, огромные расстояния и банды гверильясов, препятствовавшие установлению регулярной связи между штабами, делали такую координацию крайне затруднительной. Если бы Наполеон лично командовал армией Массена, то маршалы преодолели бы эти трудности, подчиняясь его мощной воле. Теперь же они не были расположены совершать чудеса ради одноглазого скряги, который привез с собой любовницу и, по слухам, дряхлеет и слабеет.
Сульт находился в солнечной Андалусии, где он, как предполагалось, осаждал Кадис. Он заменил Журдана на посту военного советника при злосчастном короле Жозефе; впрочем, всерьез это назначение он не воспринимал. Веллингтон развеял мечту Сульта стать королем Никола Португальским, но он мог по-прежнему ощущать себя вице-королем Андалусским.
Он находился далеко от Мадрида, но еще дальше от Парижа, и почти все посылаемые ему депеши вскрывались людьми, перехватывавшими курьеров. Его особенно никто не беспокоил, и он правил, как вице-король, воюя, когда его к этому принуждали, но уделяя больше внимания систематическому подбору произведений искусства. Именно они, ожидающие, что попадут в руки человека культуры, человека со вкусом, и представляли для него радостный аспект испанской кампании.
Как считалось, краснолицый Виктор должен был оказывать помощь Сульту, но у Виктора имелись свои собственные взгляды на то, как должен вести себя в Испании маршал Франции. Он и Сульт неплохо ладили друг с другом. У каждого было по очаровательной любовнице, причем друг другу они приходились родными сестрами. Виктора особо не интересовали ни картины, ни золотые кубки, ни распятия, усеянные драгоценными камнями, добытыми в заморских колониях Испании. Его больше интересовала военная слава, которой был окружен Ланн и которая как будто бы до сих пор оставалась прерогативой таких людей, как Массена и Ней. В поисках такого рода славы он попытался потягаться с Веллингтоном при Талавере, но был изрядно побит. Болтливый бывший сержант поступил типичным для себя образом, объявив эту битву своей победой. Однако, к его сожалению, Наполеон думал иначе. Именно поэтому он отозвал присутствовавшего при битве Журдана и послал в Испанию Массена во главе новой армии.
Бессьер, залечивший свои ваграмские раны, контролировал северные территории, а Сюше, сын торговца шелком, зарабатывал свой жезл в Валенсии и Арагоне. Ожеро, сытый испанскими делами по горло, все еще пребывал в Каталонии, а императорский брат Жозеф был возвращен на мадридский престол. Это давало основания утверждать, правда с некоторыми оговорками, что французы действительно оккупируют Испанию или по меньшей мере те ее территории, которые находятся на расстоянии нескольких переходов от соответствующих штаб-квартир. Остальная же страна превратилась в пустыню, где крестьяне влачили самое жалкое существование, стараясь избегать встреч и с французами и с партизанами, требовавшими от них скотины, птицы, зерна, вина, кожи или ничтожных личных сбережений. Время от времени происходили столкновения между вооруженными отрядами, после чего их участники перемещались в какие-то иные местности. Если жителям удавалось своевременно спрятаться самим и спрятать свой скот и припасы, то они возвращались в свою разрушенную деревню и пытались как-то поддержать там свое существование. Если же им не везло, то их скот угоняли, их жен и дочерей насиловали, самих расстреливали или превращали во вьючных животных, служащих для переноски тяжестей. Целые области Испании выглядели теперь Дантовым адом; эти впечатления переданы позднейшим поколениям художником Гойей в серии «Бедствия войны».
Приблизительно в середине июня Массена продолжил свое медленное наступление до самой португальской границы, где Ней осаждал Сьюдад-Родриго, последнюю пограничную цитадель. Это была очень мощная крепость, которая могла продержаться длительное время. Однако англичане не предпринимали ничего, чтобы снять осаду. Испанский генерал сдал крепость после того, как французы взорвали контрэскарп длиной тридцать шесть футов. Предполагая длительную осаду, молоденькие офицеры из штаба Массена соорудили себе посреди лагеря довольно уютное пристанище. Но не успели они туда вселиться, как перед ними возник потирающий руки Массена, тотчас же воскликнувший: «Молодцы, ребята, ну и чудное у вас получилось убежище!» Молодцы поняли намек и освободили территорию, на которую и переехал маршал. Быть может, он действительно становился старым и ленивым, но позаботиться о себе в полевых условиях он еще умел.