Изумленный главнокомандующий, полагавший, что его самого и его штаб от противника отделяют шеренги нескольких дивизий, приказал гусарам своего эскорта и десятку офицеров штаба атаковать гусар. Англичане развернулись и обратились в бегство, но офицеры штаба тотчас же сообразили, что скачут прямо на английский авангард. Они, в свою очередь, развернулись и ускакали. Завтрак был оставлен востроглазым гусарам, а Массена и его штаб спешно отправились вслед за уходящим в туман французским арьергардом.
Именно во время этой безумной скачки храброй маленькой даме маршала пришлось испытать наибольшие мучения. Надо сказать, что до сих пор она, переодетая в мундир драгунского капитана и разделявшая все тяготы отступления с большим присутствием духа, держалась выше всяких похвал. Видимо, сказывалась привязанность к Массена или к его деньгам; во всяком случае, когда ее лошадь захромала и несколько раз падала, никаких жалоб от нее никто не слышал. В конце концов она оказалась в таких синяках, что ехать верхом уже не могла, и ее несли в носилках двое солдат. Массена, отчаянно боявшийся за ее здоровье, был вынужден признать, что, взяв с собой даму в испанский поход, совершил большую глупость. «Какой же я идиот, что взял эту женщину на войну!» — бросил он однажды одному из офицеров своего штаба.
Когда французы наконец достигли испанской границы, гордость старого контрабандиста снова проявила себя, и он неожиданно решил, что не оставит своих планов в отношении Португалии и будет готовить туда еще один поход, который он предполагал совершить еще в текущем году. Это решение было последней каплей, переполнившей чашу терпения Нея, который заявлял, что держать войска в этой абсолютно разоренной стране было бы совершенным безумием и что он, со своей стороны, поведет свой корпус в Испанию, где по меньшей мере можно найти хлеб. Это оказалось слишком много даже для долготерпеливого Массена, и он сделал то, что должен был сделать еще несколько месяцев назад, — отстранил Нея от командования.
Некоторое время Ней отказывался принимать отставку, но в конце концов вынужден был это сделать, и его ветераны встретились с ним на прощальном параде. Он командовал Шестым корпусом с того самого времени, когда Великая армия только формировалась на побережье Ла-Манша. Он водил его под Аустерлиц, к Йене, через Польшу под Прейсиш-Эйлау и Фридланд, а затем привел его в Испанию в самом начале войны. У многих ветеранов на глазах блестели слезы. Теперь, после смерти Ланна, он был самым популярным полководцем Великой армии.
Освободившись от главного соперника, Массена принялся за реорганизацию армии. Несмотря на провал кампании и жалкую добычу в обозе, его потери можно было считать умеренными. Под рукой у него было еще 65 тысяч боеспособных солдат и офицеров, и он занимал крепости Сьюдад-Родриго и Альмейду. Кроме того, теперь уже Веллингтон вынужден был совершать длительный и утомительный марш от своей базы, и Массена готовился взять реванш у этого погубившего его репутацию человека.
Англичане осадили Альмейду, и, по всем данным, ее гарнизон находился буквально при последнем издыхании. Массена решил снять осаду и дать Веллингтону бой. Однако сейчас он занимал территорию, которая находилась в ведении Бессьера, так что ему пришлось просить этого вежливого бывшего цирюльника о помощи боеприпасами и подкреплениями. Бессьер не слишком жаловал Массена, но его манеры были много лучше, чем у рыжеволосого Нея. Получая просьбы о помощи, он каждый раз заверял Массена в своей готовности сотрудничать. Единственно, чего он не делал, так это — не посылал ни войск, ни пушек, ни телег с припасами и порохом.
Массена продолжал ждать, а голодающий гарнизон Альмейды тем временем слабел день ото дня. Наконец главнокомандующий почувствовал, что ждать он уже не в состоянии, и в конце апреля решил сделать то, что ему надлежало, с помощью своих собственных скромных ресурсов. И как раз в этот момент от пикетов Массена послышались крики радости: на дороге, ведущей от штаб-квартиры Бессьера, появилась колонна из полутора тысяч кавалеристов, шести пушек и тридцати артиллерийских расчетов. Во главе колонны, выглядя чрезвычайно целомудренно, гарцевал сам Бессьер.
Даже Массена с его железной волей был потрясен бесстрастностью Бессьера. Он взирал на крошечную колонну с крайним изумлением, предположив даже на момент, что перед ним — только авангард долгожданных подкреплений. Однако за кавалерией никаких новых колонн не появилось, и, получив это жалкое подкрепление, Массена выступил против англичан.
Он даже не пытался скрыть свое горькое разочарование, но Бессьер оставался невозмутимым. В своих отношениях с Массена он был не только вежливым, но и чрезвычайно предупредительным. Он постоянно сопровождал Массена, высказывая попутно предложения по поводу предстоящей битвы, так что в конце концов тот уже не мог сдерживаться и нарушил привычное для него молчание. «Я бы мог сделать мое дело с большим количеством войск и меньшим количеством Бессьеров!» — заявил он офицерам своего штаба.
В начале мая обе армии встретились друг с другом, и Веллингтон с трудом вырвал победу. При большем везении победителем мог бы стать Массена, и через несколько лет это признает сам Веллингтон. На поле битвы от Бессьера пользы было не намного больше, чем при ее подготовке, и сражение при Фуэнтес д’Оноро (Фуэнтес-де-Оньоро) оказалось для Массена последним. Однако перед своим уходом со сцены он сделал довольно странный, но типичный для него жест, напоминающий скорее вызов. После битвы он провел свои лучшие части в парадном строю мимо лагеря измученных победителей. «Можно гордиться, что мы побили этих молодцов!» — заметил по этому поводу один английский офицер. Этот маршал и князь, больше кого-либо другого сделавший для создания легенды о несокрушимости французской армии, вернувшись в свою штаб-квартиру, выяснил, что он не только попал в немилость, но и отрешен от должности. Чтобы заменить его, в Испанию был послан бывший кадет артиллерийского училища Мармон, один из трех маршалов с самым коротким стажем. Видимо, по представлениям Наполеона сражавшегося на полуострове маршала следовало оценивать по его последнему успеху.
Отличившись при Ваграме, Мармон был направлен как администратор в Далмацию, где продолжил разностороннюю деятельность, начатую им в Рагузе после аустерлицкой кампании. Свое новое боевое назначение он принял с восторгом. Его прибытие в Саламанку показало, что он быстро сообразил, как должен себя вести маршал Франции. С собой он привез великолепно организованную кухонную службу и целую армию поваров и обслуживающего персонала и тотчас же с головой ушел в работу по реорганизации утрачивающей боевой дух армии Массена, что он делал с эффективностью новой метлы. В июне он уже спешил на помощь Сульту, стремившемуся взять Бадахос, самую южную из португальских пограничных крепостей.
Сульт, когда-то мечтавший стать пекарем, а затем — королем Португалии и успевший стать фактическим вице-королем Андалусии, был одним из немногих старших офицеров Императорской армии, служивших в Испании в этом злосчастном для французов 1810 году. Вместе с ним в этой стране солнца и апельсиновых рощ еще служили его коллеги Виктор и Мортье. С тех пор как Сульт разместил свою штаб-квартиру в Севилье и приступил к осаде Кадиса, всем троим жилось сравнительно спокойно.
Время от времени приходили депеши от неудачливого Массена, войска которого голодали под Торрес-Ведрасом, но Сульт выражал еще меньшую готовность помогать ему, чем Бессьер, и даже не послал Массена полторы тысячи кавалеристов и тридцать артиллерийских расчетов. В основном Сульт был занят проблемой сбора военной добычи, и к моменту прибытия Мармона ему удалось подобрать весьма ценную коллекцию работ старых мастеров. Время от времени происходили сражения, а тягостная осада Кадиса все затягивалась и затягивалась, хотя шла она с гораздо меньшей жестокостью, чем осада Сарагоссы или Героны. Сульту почти удалось разбить англичан под Альбуэрой, где относительные потери англичан (двое из каждых троих) были выше, чем в любом из сражений нашего времени. Однако ему не удалось реализовать свое преимущество, и победа была буквально вырвана из его рук благодаря упорству и храбрости 7 тысяч красномундирников. Битва при Альбу-эре, как и битва при Фуэнтес д’Оноро, была почти проиграна английским генералом, но спасена отвагой и стойкостью нижних чинов. Виктор пытался помериться силами с англичанами при Баросе, но потерпел жестокое поражение. Из осажденного Кадиса удалось выбраться английскому генералу Грэхему, напавшему на Виктора врасплох. В результате этой победы шотландец получил испанский титул Дуке де ла Серро де ла Габеза дель Пуэрко. Видимо, он немало удивился, узнав, что по-испански этот титул означает «Герцог горы Свиная голова». Мортье, единственный французский маршал в Испании, природная порядочность которого не позволяла ему вываливать собственные беды на головы коллег, изо всех сил пытался убедить Сульта помочь Массена под Лиссабоном, однако не был услышан, и в конце концов его отозвали во Францию. За ним вскоре последовал Виктор, а затем и Бессьер. Последний покинул Пиренейский полуостров, будучи почти в опале, поскольку Наполеон прослышал о его более чем скромном военном вкладе перед битвой при Фуэнтес д’Оноро. Макдональд также был отозван из Каталонии, а большинство его частей передано его преемнику.
Этим преемником стал Луи-Габриель Сюше, мечтавший о карьере торговца шелком, но проявивший себя в десятке кампаний умнейшим стратегом и первоклассным администратором. В этом году, когда большинство маршалов терпели поражения, способности Сюше были признаны императором, и он получил свой маршальский жезл в возрасте сорока одного года.
Сюше был умным, с ровным характером человеком, ненавязчивым в общении, способным принимать очень обоснованные решения и давать столь же обоснованные оценки. Когда он получил под свой контроль Арагон и Валенсию, против него было буквально все: обозленные войска, нехватка припасов и ненависть населения, готового зарезать любого французского солдата, повернувшегося спиной к испанцу. Но Сюше удалось все это изменить. Он был настолько тактичен и здравомыслящ, и его усилия ограничить связанные с войной ужасы и бедствия оказались настолько успешны, что контролируемая им область оказалась единственной в Испании, где француз мог оставаться невредимым среди толпы испанцев. Наполеон наблюдал за его трудами издали и в конце концов стал полностью доверять человеку, который мог управлять завоеванной провинцией так, как управляют торговым домом, и показывать при этом прибыль, не приводя в ужас ни хозяина, ни клиентов, ни служащих. Как сообщают, Наполеон говаривал, что, будь у него два таких Сюше, он бы мог удерживать Испанию бесконечно долго. Конечно, это — преувеличение, но дающее очень хорошее представление об административном таланте нового маршала.