Бесполезно. Наполеон осадил Бертье, а затем и резковатого и прямого Удино, который, услышав от императора, что мирные предложения союзников неприемлемы, ответил так, как это мог бы сделать Ланн: «Итак, мы продолжаем войну? Скверное дело!» Наполеон, ожидавший от него готовности согласиться, присущей скорее Виктору, был настолько раздражен замечанием Удино, что приказал ему удалиться. Удино как ни в чем не бывало подчинился, а через час его друзья нашли маршала играющим с детьми. «Вы очень повредили себе в глазах императора!» — заметил кто-то из них. «Глупости, — рассмеялся Удино. — Я нужен ему, и назавтра он меня простит». Маршал оказался прав. Жертвовать старыми друзьями было просто нельзя. Слишком много новых, пробормотав извинения, начинали его покидать.
Союзники теперь предпочитали не нападать на те корпуса, где предположительно мог находиться Наполеон, и нападали только на его оказавшихся в одиночестве помощников. Такая тактика била по самолюбию старого Блюхера и Витгенштейна, русского генерала, унаследовавшего от Кутузова командование русскими войсками, но она приносила хорошие плоды. В начале июня Наполеон согласился на шестинедельное перемирие. Это решение, правда, оказалось фатальным. Действительно, оно позволяло ему вызвать из Италии армию Евгения Богарне, но оно одновременно давало возможность его противникам подтянуть собственные резервы и удвоить силы коалиции.
В Испании Сульту удалось поднять боевой дух частей, спасшихся после разгрома под Виторией, и он даже начал наступление через знаменитое Ронсевальское ущелье. Однако самое лучшее, что он мог предпринять с имеющимися у него войсками и материальной частью, — это вести оборонительные бои, удерживая занятую им территорию, и ждать утешительных новостей из Центральной Европы.
Но они не приходили. Упорно и неразумно император отвергал мирные предложения тех, которые его по-прежнему боялись. Ему предлагали оставить Италию, Швейцарию, Фландрию, левый берег Рейна и титул протектора Германского союза. Бертье умолял Наполеона принять эти предложения, но тот категорически отказывался. «Восстановить папство и отдать Польшу, Испанию и Голландию? — восклицал он. — Это было бы одной гигантской капитуляцией!» В августе к коалиции присоединились австрийцы, а наследный принц Бернадот совершил свой исторический прыжок с забора в сопровождении еще одного ренегата, бывшего генерала республиканской Франции Моро, под начальством которого Бернадот сражался в славные дни революции.
Даву, по-прежнему рвущемуся в северном направлении, не было позволено начать марш против своего противника. Первым французским маршалом, которому пришлось помериться силами с предателем, оказался прямолинейный Удино, решивший взять Берлин и направивший по частям свою армию против превосходящих сил шведов, русских и пруссаков. Бернадот был, конечно, малопорядочным человеком, но как стратег он значительно превосходил Удино, представления которого о войне сводились к тому, чтобы наступать с саблей в руке и шаг за шагом выбивать противника с его позиций. Он был разгромлен и отброшен назад, а в конце августа то же самое случилось со злосчастным Макдональдом в результате его столкновения с Блюхером при Кацбахе.
Макдональд был, видимо, самым невезучим из маршалов Наполеона. Он никогда не забывал той трепки, которую русские устроили ему в Италии, когда Наполеон воевал в Египте. Хотя его планы обычно были точными и тщательно разработанными, его мозгу не хватало гибкости, и он совершенно не мог приспосабливаться к новым, неожиданно изменившимся условиям. Именно это и произошло при Кацбахе. Вместо того чтобы подождать, пока Блюхер первым нападет на него, он перешел реку и поднялся на плато. А потом потоки дождя заставили эту реку выйти из берегов, что сделало его положение крайне опасным. Прусская пехота образовала каре, и, хотя под проливным дождем ружья пруссаков стали бесполезными, они эффективно сопротивлялись всем попыткам конных егерей Макдональда взломать их строй. Некоторое время пехота и кавалерия смотрели друг на друга через образованный штыками забор — пруссаки были не в состоянии стрелять, а конные егеря — достать их своими саблями. Наконец Макдональд ввел в бой улан, длинные пики которых пробивали бреши по краям каре, что позволяло конным егерям пустить в ход свои сабли. Однако Макдональд упустил из виду два важных фактора: колоссальное численное превосходство резервов вражеской кавалерии и наличие вздувшейся от дождя реки за спиной. Когда пруссаки бросились в контратаку, французы были сметены с поля боя, а сам Макдональд должен был спасаться в рядах конных егерей. Оставив мосты для переправы пехоты, кавалерия кое-как переправилась через реку, оказавшись в относительной безопасности. Французы потеряли большинство пушек и тысячи пленных. Это была самая обнадеживающая победа, которую союзники одержали до сих пор.
Ней опять пребывал в угнетенном настроении. Перед сражением под Бауценом Наполеон, зная, что по своему темпераменту Ней не в состоянии управлять большими массами людей в поле, прислал ему — в качестве начальника штаба — умного теоретика-швейцарца Жомини, что Ней счел для себя оскорблением. Когда-то было время, когда ко всему, что говорил ему Жомини, Ней относился очень внимательно. Когда Великая армия проходила обучение на берегах Ла-Манша, Жомини был его ближайшим доверенным лицом. Однако с лета 1804 года утекло слишком много воды, и Ней, который с тех пор успел рассориться со швейцарским «солдатом удачи», теперь рассматривал его приезд чуть ли не как попытку установить над собой опеку. Исполненный негодования, он предложил Наполеону принять его отставку, но тот давно уже привык к вспышкам маршала и не принял ее. Наполеон знал, что как независимый генерал, предоставленный собственной инициативе на поле боя, Ней стоит немногого, как командир корпуса он очень хорош, а как командир дивизии почти не имеет себе равных. По своей же способности воодушевить упавших духом людей Мишель Ней превосходил всех современных ему полководцев мира, а Наполеон был всегда готов оптимально использовать возможности имеющегося у него в руках человеческого материала. Да и военная репутация Нея стоила на поле брани двух дивизий.
Ожеро, которому исполнилось уже пятьдесят шесть лет, не играл в этой странной, сумбурной кампании сколько-нибудь заметной роли. Все это лето он украдкой поглядывал на своего вышедшего из игры друга Массена в надежде, что о нем, как и о Массена, тоже забудут. Во время боевых действий Ожеро оставался командовать резервами, и его мнение об императоре едва ли могло появиться в Moniteur или в какой-либо иной газете. Он воздерживался от советов. Давно миновали те времена, когда он мог стукнуть кулаком по столу и прокричать: «Со всеми батальонами, со всеми пушками — вперед!»
Сен-Сир скрестил шпаги с Бернадотом, но военный талант Сер-Сира был примерно равен военному таланту шведского ренегата, и он удержался в Дрездене до прихода императора. Отличился и Понятовский. Неизменная преданность князя в частности и поляков — вообще должна была заставить Наполеона пожалеть, что он не выполнил свое обещание сделать Польшу независимой. За всеми же прочими союзниками нужно было очень внимательно следить: в недалеком будущем измена Баварии и Саксонии поставит французскую армию чуть ли не на грань катастрофы.
Вероятной представлялась еще более крупная победа. Под Дрезденом, вскоре после возобновления военных действий, союзники забыли об одном своем решении и напали на Великую армию, когда ею командовал сам император. Через несколько часов русские, пруссаки, австрийцы и шведы, смешав ряды, начали отступать, и в течение приблизительно суток у наблюдателей складывалось впечатление, что все замыслы, марши и контрмарши союзников не дают никаких результатов и им никогда не удастся победить эту удивительную армию, пока ею командует Наполеон. Но шанс был все-таки упущен. Как и на Бородинском поле, Наполеон оказался слишком медлительным и не способным по достоинству оценить представлявшуюся ему возможность. Преследовать союзников был направлен генерал Вандамм, своей медлительностью напоминавший Ожеро и хваставшийся, что не боится ни Бога, ни черта. Но оказался в ловушке, когда союзная армия развернулась и нанесла по нему удар. Вандамм попал в плен вместе со всеми своими людьми. Когда же генерала привели к Александру, то его поведение доказало, что в Великой армии еще не забыты некоторые республиканские представления, — когда царь упрекнул его в кровавых эксцессах в Германии, Вандамм гневно ответил: «Я хоть не убивал своего отца!»
Чтобы выиграть эту войну, было необходимо нечто большее, чем просто умение и желание бросить вызов. Ней, разбитый Блюхером под Денневицем, писал Наполеону: «Боевой дух генералов и офицеров падает, а наши союзники побегут при первой же возможности!» Новобранцы воевали отважно, но не могли выносить тягостей военной жизни со стойкостью старых усачей и умирали сотнями от истощения и воспаления легких. 3 октября союзники перешли Эльбу, а французы отступили к Лейпцигу. А 7 октября на другом конце этого растянувшегося фронта Веллингтон перешел через реку Бидассоа и постучался в дверь черного хода во Францию. Чтобы удержать ее запертой, там оставался только Сульт.
К середине октября уже была подготовлена сцена для одного из самых кровопролитных сражений в истории, вошедшего в нее под названием Битвы народов.
Великая армия стояла в Лейпциге. Все близлежащие деревни были укреплены; в них были поставлены гарнизоны. Перед этим гигантским полукольцом расположились союзники: русские, пруссаки, австрийцы, шведы, а также небольшая английская воинская часть с экспериментальной батареей боевых ракет. Соотношение сил сложилось не в пользу французов (три к одному). Каждый рядовой французской армии осознавал, что впереди только одно: упорнейшая оборона и в конечном итоге — отступление через Вейсе-Эльстер и Плейсе — реки, текущие между Лейпцигом и дорогой, ведущей к Рейну.
Это была одна из последних встреч участвовавших в войне маршалов. Здесь, конечно, присутствовал неизменный начальник штаба Бертье. Левый фланг французских позиций защищали Мюрат, Ней, Мортье, Мармон, Удино, Виктор, Макдональд и Ожеро. Вероятно, это была самая представительная группа полководцев, когда-либо собиравшаяся на поле боя под одним знаменем. Насчет того, чем придется расплачиваться за поражение, никаких иллюзий они не питали. Если они не удержат деревни, это приведет к бегству, такому же или еще худшему, чем то, в которое обратились пруссаки под Йеной. Через Плейсе существовал вполне добротный мост и к французской границе вела широкая дорога, но одного моста для столь большой армии, к тому же ведущей жестокие арьергардные бои, было явно мало. Ожидалось, что будет отдан приказ о наведении двух понтонных мостов. Однако такой приказ отдан не был. Позднее Бертье утверждал, что не получил на это соответствующих указаний от Наполеона. Получил он их или нет, это — пустые оправдания. Как начальник штаба, Бертье должен был проработать вопрос о возможных путях отхода.