Для многих ветеранов это были хорошо знакомые края. Здесь в славные дни 1793–1794 годов они показали всему миру, что могут сделать набранные из гражданских лиц волонтеры, сражающиеся против замуштрованных солдат и одержимых кастовыми предрассудками офицеров. Для тех, кто прежде служил в прославленной Самбра-Мозельской армии, это было повторением пройденного. Надо сказать, что в колоннах этой последней армии Наполеона шло немало старых солдат. Те, кто сражался под Лютценом и Лейпцигом молодыми новобранцами, теперь превратились в закаленных воинов. В рядах французской армии было также немало ветеранов, вернувшихся из плена: из австрийских крепостей, с английских блокшивов, из русских лагерей для военнопленных. Это были люди, стремившиеся свести старые счеты с врагами и уверенные в себе больше, чем солдаты любой другой армии, когда-либо отправлявшейся воевать. Его сопровождали четыре маршала — четверо из тех семи, которые решились примкнуть к нему. Один из этих четверых так и не появился на поле решающего боя, хотя и воевал в Великой армии не менее двадцати лет.
Нового маршала звали Эмманюэль Груши. Он происходил из аристократической семьи и перешел на сторону революции в те дни, когда толпа подтаскивала пушки к воротам Бастилии. С тех пор он воевал в тяжелой кавалерии в каждой кампании, которую вел Наполеон. Он был честным и лишенным воображения солдатом, с лицом, которое скорее можно увидеть за бухгалтерской конторкой.
После получения Груши маршальского жезла количество маршалов империи возросло до двадцати шести, однако к тому времени, когда он получил этот вожделенный атрибут, фактически их было намного меньше. Ланна, Бессьера и Понятовского уже не было в живых, а Бертье было суждено умереть очень скоро. Бернадот был уже почти королем, а Мюрату, которому до сих пор удавалось быть им, пришлось скрываться. Массена, Ожеро, Удино и Макдональд проживали в своих имениях, как, впрочем, и большинство их республикански настроенных коллег. Журдан находился в слишком преклонном возрасте и слыл слишком большим неудачником, чтобы ему можно было поручить командование. Брюн начальствовал над войсками на юге Франции. Сюше состоял при Альпийской армии, а Даву, как единственный человек во Франции, которому Наполеон мог доверять, оставался наблюдать за сомнительными «друзьями» Наполеона в Париже. Мармон и Виктор стали врагами. Поэтому новый маршал начал поход вместе только с двумя коллегами: Сультом и Мортье, ни один из которых корпусом не командовал. Сульту была предложена должность начальника штаба, а Мортье почти сразу заболел (его скрутил ишиас) и попросту не мог сидеть на коне. На его конюшню тотчас же нашелся покупатель. Ней, переодетый в гражданское платье, купил на его конюшне двух строевых лошадей. По прибытии Нея в ставку Наполеон немедленно передал ему командование Первым и Вторым корпусами, в общей сложности насчитывавшими 50 тысяч человек.
Итак, Груши оказался в компании по меньшей мере двух знаменитых маршалов. Когда он добрался до нидерландской равнины, ему на память должны были прийти те времена, когда ему было еще двадцать восемь лет и он только что вернулся из бесплодной и несколько абсурдной экспедиции в Ирландию и когда он испытал сильное искушение выбросить своего адмирала за борт его собственного флагманского корабля. Тогда маркизу еще предстоял долгий и трудный путь, путь, по которому он пройдет в авангарде Великой армии всю Центральную Европу, а затем придет в ненавистную Испанию, а потом — на русские равнины и в заключение — через Саксонию во Францию, где ему придется сдаться Бурбонам. Теперь, продолжая двигаться по этому же пути, Груши стал маршалом. Теперь он, наверное, думал о том, хватит ли ему времени, чтобы покрыть себя такой же славой, как Ней, Массена или героический Ланн. Впрочем, если бы он мог предвидеть будущее, он бы немедленно отказался от командования. Но Эмманюэль Груши не мог знать, что впереди его не ждет ни капли славы — его ожидает только незаслуженная репутация безнадежного неудачника.
План Наполеона был простым и смелым. Пруссаки и англичане имели неисчислимые резервы — русскую и австрийскую армии, которые уже снимались из своих лагерей. За спиной же Наполеона лежала разоренная Франция, и его резервы были крайне ограничены. Он мог надеяться только на то, что ему удастся разгромить наиболее близкие к нему неприятельские армии и вселить в сердца союзников такой ужас, что мирный договор станет для него вполне возможным. Кроме того, французская армия численно превосходила армии союзников. У Наполеона насчитывалось около 110 тысяч человек. Веллингтон же и Блюхер могли выставить приблизительно вдвое меньше. Для того чтобы разгромить их, ему следовало нападать на них поодиночке. Кстати, тот факт, что он был вполне в состоянии это сделать и очень близко подошел к возможности реализовать эту двойную победу, показывает, что и Веллингтон, и его прусский союзник крайне недооценивали гений этого полководца и способность его солдат совершать быстрые марши.
16 июня, всего лишь через четыре дня после начала кампании, французы напали на Блюхера при Линьи и заставили его приостановить наступление. Пруссаки отчаянно сопротивлялись, но были вынуждены отойти с поля боя. Их командующий, семидесятитрехлетний Блюхер, лишился лошади во время кавалерийской атаки, и его сбросило на землю. Однако его удалось спасти; он отделался тяжелыми ушибами, но в целом был невредим. Для того чтобы обескуражить старого воина с кличкой Генерал Вперед, нужно было нечто большее, чем просто заставить его вылететь из седла.
Одновременно на левом фланге Ней напал на англичан около деревни Катр-Бра. Оба сражения происходили на расстоянии 16 миль друг от друга. Видимо, Наполеон приказал Нею только связать силы противника, чем и можно объяснить нехарактерный для маршала медленный темп наступления. Англичане, непрерывно получавшие подкрепления, стойко оборонялись, и в самый разгар битвы Ней был вынужден затребовать резервный корпус графа д’Эр-лона численностью 20 тысяч человек. Но не он один требовал резервов от д’Эрлона (ветеран, более известный как генерал Друэ). Наполеон, вытеснив пруссаков с поля боя при Линьи, послал Друэ столь же настоятельный приказ направить свой корпус во фланг отступающим пруссакам. Генерал уже начал выполнять это указание, когда его достиг отчаянный призыв Нея. Друэ подчинился приказу своего непосредственного начальника и повернул назад, но пришел на помощь Нею слишком поздно, не успев даже сделать ни одного выстрела.
Последствия приказа Нея, противоречащего приказу императора, оказались для Французской армии роковыми. В любом из двух упомянутых выше сражений корпус д’Эрлона мог бы принести победу французам. Теперь же пруссаки сумели, огрызаясь, отступить, а Веллингтон — отойти к Ватерлоо и укрепиться на пологом склоне плато Мон-Сен-Жан, расположенном под углом к Брюссельской дороге.
Когда Ней узнал, что побудило д’Эрлона запоздать, на него нашел один из его приступов ярости, и он начал проклинать императора за то, что тот не дал ему возможности разгромить англичан. Со своей стороны, наблюдая, как полуразбитые пруссаки преспокойно отходят, Наполеон, видимо, испытывал такую же ярость. Тем не менее он оставил Нея командовать корпусами. Да и кем было его заменить?
После бесцельного промедления, винить в котором следовало только самого себя, Наполеон дал в распоряжение Груши 30 тысяч человек с приказом преследовать пруссаков, двигаясь в восточном направлении. При хорошо поставленной разведке можно было бы легко установить, что старый пруссак отступает на север. Однако Груши, служивший в тяжелой кавалерии, был больше знаком с таранной тактикой кирасир, чем с разведывательными функциями гусаров. Он канул в неизвестность где-то на марше в направлении Гемблу, выступив из дыма битвы и пропав в тумане полемики по вопросам военной истории. Ни один из историков никогда не мог с уверенностью сказать, что же делал Груши в течение этих сорока восьми часов, но в этот исторический миг на весь XIX век была решена судьба Европы.
Только одному маршалу Наполеона было суждено сыграть поистине драматическую роль в этой самой знаменитой битве всех времен. Из четырех маршалов, принимавших участие в битве, решившей судьбу кампании, Сульт, занимавший пост начальника штаба, как таковой проявил себя бездеятельным (и очень некомпетентным), в частности, потому, что в этой роли ему еще никогда не приходилось выступать, да он и не был создан для штабной работы; Мортье был скован ишиасом и лежал в доме где-то на Парижской дороге, а Груши увел свои 30 тысяч солдат в никуда. Только Нея, героя великого отступления из России, и англичане и французы будут вспоминать за его граничащие по смелости с фанатизмом «сольные» атаки под Ватерлоо. Это был подобающий занавес для личной драмы полководца, почти непрерывно сражавшегося без малого двадцать три года.
Когда Наполеон разглядел бивачные костры англичан на гребне плато Мон-Сен-Жан, он сразу же решил нанести Веллингтону сокрушительный удар, который позволил бы ему войти в Брюссель к ночи. Сульт не был настроен столь же оптимистично. Ведь он сражался с англичанами, пройдя с боями всю Испанию буквально метр за метром, и во многих случаях на своем собственном опыте сумел убедиться в губительности их прицельного ружейного огня. Поэтому он предложил ударить англичанам во фланг. «Поскольку Веллингтон вас побил, вы считаете его хорошим генералом!» — заметил на это Наполеон с кислой миной. Сульт, который давно уже в ответ на обидные слова выставлял броню, сравнимую с броней Массена, благоразумно придержал язык. То, что произошло в этот день, вызвало бы на лице изощренного военного историка самодовольную улыбку. В этот день именно Ней отдал приказ атаковать противника и сам дал сигнал к наступлению. Он сам и повел своих солдат в атаку, как это было под Йеной, Фридландом и Бородином.
18 июня в 13.00 артиллерийская дуэль прекратилась, и герой сотни сражений устремился на удерживаемую англичанами ферму Ла Эй-Сент. После ужасающей рукопашной схватки франц