Однако через полгода Кирилл Афанасьевич вынужден был уступить свой пост Г.К. Жукову Он стал заместителем народного комиссара обороны по боевой подготовке и, как утверждают даже некоторые современные справочные издания, пребывал в этой должности до октября 1941 г.{176} Если бы так. На самом деле его судьба совершила такой кульбит, от которого иной бы до конца дней не смог прийти в себя, не то что трудиться и воевать с успехом. Не успели пройти десять дней Великой Отечественной войны, как полководца арестовали по вздорному обвинению в участии в «военно-фашистском заговоре».
У генерала армии Д.Г. Павлова, снятого с поста командующего войсками Западного фронта, усиленно выбивали показания на бывшего начальника Генштаба. По собственному выражению Мерецкова, «дубасили» и его самого, да так, что «я почувствовал, что теряю рассудок…»{177}. То же показывал в 1953 г. на допросе бывший руководитель советских спецслужб Берия: «Для меня несомненно, что в отношении Мерецкова, Ванникова и других применялись беспощадные избиения, это была настоящая мясорубка, и таким путем вымогались клеветнические показания». По некоторым сведениям, генерала спасло заступничество недавнего наркома обороны маршала С.К. Тимошенко, заявившего вождю, что в условиях тяжелых поражений и острого недостатка руководящих кадров надо вернуть из заключения тех, кто заслуживает доверия. Кирилла Афанасьевича доставили в Кремль.
— Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете? — встретил его вождь.
— Здравствуйте, товарищ Сталин! — кратко ответил Мерецков. — Чувствую себя хорошо.
Повисла пауза, словно хозяин кабинета хотел что-то спросить и не решался. Такое с ним случалось исключительно редко.
— Тяжело там было? — наконец прозвучал вопрос.
— Не стоит об этом, — с достоинством сказал маршал. — Прошу разъяснить боевое задание…
Мерецков был назначен командующим 7-й отдельной армией, которая в сентябре 1941 г. остановила наступление противника на рубеже реки Свирь, а затем возглавил 4-ю армию, участвовавшую в разгроме врага под Тихвином. Но и тогда за ним неотступно следовал особист, чтобы генерал армии, не дай бог, не перебежал к противнику. И продолжалось это до тех пор, пока разозлившийся Мерецков не заявил: «Перестань ходить за мной. Мне жить не хочется. Ты знаешь, что делали со мной в НКВД?»
В глазах Сталина полководец еще со времен советско-финляндской войны прослыл признанным мастером по ведению наступления в лесисто-болотистой местности. Этим и определился выбор его кандидатуры, когда решался вопрос с назначением командующих объединениями, которые действовали на Севере.
С декабря 1941-го по февраль 1944 г. Мерецков командовал Волховским фронтом, а затем принял Карельский фронт. Чаще всего ему приходилось решать очень сложные задачи при ограниченных силах: Ставка направляла резервы в первую очередь на другие фронты, где в тот или иной момент определялся ход войны. Но полководец не подводил и при таком обороте дела.
Маршал Советского Союза A.M. Василевский летом 1942 г. имел возможность видеть работу Кирилла Афанасьевича непосредственно в войсках, на поле боя. Условия для Волховского фронта были исключительно сложными, но в этой боевой обстановке по-особому ярко раскрылись достоинства командующего. Принимаемые им решения отличались продуманностью, серьезностью и полным соответствием требованиям сложившейся фронтовой обстановки. Готовясь к той или иной операции или решая вопросы использования войск в бою, он, опираясь на свои обширные военные знания и огромный практический опыт, всегда внимательно прислушивался к разумному голосу своих подчиненных и охотно использовал опыт коллектива. Принимаемый им, как правило, смелый и оригинальный замысел операции всегда предусматривал скрупулезное изучение сил и возможностей врага, строгий расчет и осмотрительность, всестороннее изучение всех плюсов и минусов.
«Полководческий стиль К.А. Мерецкова, которого Сталин шутливо называл “мудрым ярославцем”, на мой взгляд, — писал Василевский, — отличали обстоятельность и предусмотрительность в хорошем понимании этих слов. Кирилл Афанасьевич предпочитал свои решения по фронту предварительно согласовывать с Генеральным штабом, обязательно выяснял мнение “Высшей инстанции” по той или иной разрабатываемой проблеме»{178}.
И что еще было характерно для стиля Мерецкова — он стремился любую задачу решить не только наверняка, но и обязательно малой кровью. Этому он учил и своих подчиненных. Так, будущему Маршалу Советского Союза, а тогда полковнику П.К. Кошевому, командиру 65-й стрелковой дивизии, только что прибывшей из тыла в состав Волховского фронта, командующий посоветовал еще до первого боя непременно побывать на передовой, чтобы самому узнать, что такое оказаться под вражеским огнем. Тогда и психология необстрелянного личного состава будет понятнее, и пути достижения успеха в бою увидятся яснее.
В январе 1943 г. руководимые Мерецковым войска совместно с соединениями Ленинградского фронта (командующий — Л.А. Говоров) участвовали в успешном прорыве блокады Ленинграда. Главный удар было решено нанести через синявинские торфяные болота: здесь войска двух фронтов разделяли всего 15 км. Да и достигалась внезапность наступления, поскольку враг снизил на этом направлении бдительность, учитывая исключительную сложность наступления в зимнее время по болотистой местности.
Готовя операцию, Мерецков не мог не вспомнить о личной записке И.В. Сталина, датированной еще 29 декабря 1941 г. и врученной ему перед началом Любанской операции. «Уважаемый Кирилл Афанасьевич! — обращался Верховный. — Дело, которое поручено вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, — великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю вам успеха»{179}.
Тогда, в 41-м, существенно помочь Ленинграду не удалось. Теперь же Кирилл Афанасьевич сам себе не простил бы неудачу. «Весь декабрь, — вспоминал он, — войска напряженно готовились к предстоящей операции.
Состоялись сборы командного состава. Были проведены командно-штабные игры. Части и подразделения тренировались в учебных городках, сооруженных по примерному образцу тех узлов обороны, которые доведется затем преодолевать. Аэрофотосъемка дала богатый материал, и наши военные инженеры быстро возвели некое подобие вражеского ледяного вала, дотов на болоте и различных полевых укреплений. Командиры соединений досконально отрабатывали вопросы взаимодействия родов войск. Я несколько раз проверял их готовность к осуществлению задания»{180}.
Поскромничал командующий. Он буквально дневал и ночевал в войсках, лично проводя и контролируя занятия, тренировки, командно-штабные учения. Но и результат оказался впечатляющим: всего за 7 дней блокада Ленинграда была прорвана.
В январе — феврале 1944 г. опять-таки во взаимодействии с Ленинградским фронтом была осуществлена Новгородско-Лужская операция, в ходе которой удалось взломать глубоко эшелонированную оборону противника, расчленить группу фашистских армий «Север» и освободить Новгород и Лугу.
Когда встал вопрос об освобождении Карелии и Заполярья, Ставка, определяя, кому быть командующим Карельским фронтом, протянувшимся от Ладожского озера до полярных морей, вновь остановила выбор на Мерецкове. При нем войска фронта провели две наступательные операции: Свирско-Петрозаводскую (июнь — август 1944 г.), в ходе которой была освобождена Южная Карелия, и Петсамо-Киркенесскую (октябрь 1944 г.), завершившуюся изгнанием фашистов из Заполярья и северной части Норвегии. Обе эти операции относятся к выдающимся достижениям советского военного искусства, их автор генерал армии Мерецков был по праву удостоен звания Маршала Советского Союза.
Он в очередной раз подтвердил репутацию полководца северных направлений, умевшего особенности сурового ландшафта поставить себе на службу. По этому поводу — пример из истории Петсамо-Киркенесской операции. Разведка выяснила, что у немцев, противостоявших правому флангу 14-й армии, которая наносила главный удар, не было средств борьбы с тяжелыми танками. Противник просто не допускал, что такие танки могут действовать на резко пересеченной местности Заполярья. Перемещаться тяжелым боевым машинам было действительно затруднительно. Но можно! Да и элемент внезапности дорогого стоил. По приказу командующего фронтом на этот участок фронта доставили танки KB, и они пошли в бой, огнем мощных орудий круша оборонительные сооружения врага, расчищая путь пехоте. Опыт применения тяжелых танков в специфических условиях Заполярья оказался, без преувеличения, уникальным.
…С Парада Победы путь полководца и его штаба пролег в Маньчжурию. Накануне, раздумывая, кого назначить командующим 1-м Дальневосточным фронтом, Сталин назвал фамилию Мерецкова. При этом, как вспоминал генерал армии С.М. Штеменко, сказал:
— Хитрый ярославец найдет способ, как разбить японцев. Ему воевать в лесу и рвать укрепленные районы не впервой.
«При неофициальных встречах, — подтверждал в своих воспоминаниях Кирилл Афанасьевич, — он почему-то называл меня “ярославцем” или “хитрым ярославцем”. Так, например, он называл меня с улыбкой, когда ему нравилось внесенное мной предложение по важному вопросу, или, сердясь, когда я не соглашался с его мнением»{181}.
Трудно сказать, почему Мерецков в глазах Верховного ассоциировался с Ярославлем, где маршал бывал разве что проездом, но вот основания считать его мастером военной хитрости, надо признать, были. И в сражениях с немцами это проявлялось постоянно. Так, например, в начале Свирско-Петрозаводской операции по освобождению Южной Карелии главной ударной группировке фронта предстояло преодолеть Свирь — реку 350-метровой ширины. Чтобы выявить максимально возможное число огневых точек врага и тем самым снизить потери участников форсирования, Кирилл Афанасьевич приказал организовать ложную переправу. Заранее заготовили плоты и лодки с привязанными к ним чучелами солдат, которые были спущены на воду после мощного удара нашей артиллерии. Специально отобранные добровольцы, плывя за плотами и лодками, подталкивали их к противоположному берегу, а артиллерийские разведчики тем временем засекали не подавленные в ходе артподготовки огневые средства врага. По ним и ударила вновь советская артиллерия. А в это время наша пехота, посаженная на 200 машин-амфибий, форсировала реку в другом месте…