– Это был страйк, – подсказал я ему.
– Страйк! – выкрикнул он, а затем усмехнулся мне: – Это и был крученый, верно?
О да, черт возьми!
– Эй, – бросил мне бьющий. – Это что было?
– Сейчас еще раз покажем, – ответил я.
После этого Грегор начал просто выкашивать их. Я все время показывал два пальца, и он подавал крученые. Все, конечно, заканчивались страйками, но этого хватало, чтобы не давать бьющим делать слишком много перебежек. Все мячи были в синюю крапинку. Судья начал понимать, что происходит.
Находясь между двумя бьющими, я обернулся и увидел, что все зрители и игроки, которые не были на поле, собрались за сеткой, чтобы посмотреть, как подает Грегор. Никто на Марсе раньше не видел крученых мячей, и сейчас все столпились там, чтобы следить за ним с лучшего ракурса, ахая и переговариваясь. Бьющий либо промахивался, либо задевал мячи, а потом оглядывался на толпу с большой ухмылкой, словно бы говоря: «Ну вы видели? Это же крученый!»
Так что мы отыгрались и выиграли тот матч. Далее Грегора оставили на подаче и выиграли еще три следующих. В третьем он сделал ровно двадцать семь подач, выбив всех девятерых бьющих тремя подачами. Уолтер Джонсон [50] однажды сделал двадцать семь страйкаутов в старшей школе, и сейчас повторилось нечто похожее.
Зрителям это нравилось. Лицо Грегора стало уже не таким красным. Он стоял на своей горке ровнее. Все еще отказывался отрывать взгляд от моей перчатки, но взгляд напряжения и страха сменился грозной сосредоточенностью. Он, может, был и худеньким, зато роста в нем хватало. И, стоя на горке, он выглядел чертовски внушительно.
И мы поднялись в группу выигравших, а потом пробрались в полуфинал. Между играми возле Грегора собирались толпы желающих, чтобы он подписал им мячи. Он бо́льшую часть времени выглядел в замешательстве, но один раз я заметил, что он поднял взгляд на свою семью и помахал им, коротко улыбнувшись.
– И как у тебя рука все это выдерживает? – спросил я у него.
– Что вы имеете в виду? – не понял он.
– Ладно, – сказал я. – Слушай, в этой игре я хочу снова поиграть в аутфилде. Сможешь подавать Вернеру?
В команде, с которой нам предстояло играть следующими, было двое американцев, Эрни и Сезар, которые, подозревал я, могли отбить крученый. У меня просто было такое предчувствие.
Грегор кивнул, и я почувствовал его настрой: пока была перчатка, в которую нужно бросать мяч, ничего больше не имело значения. Так что я согласовал это с Вернером, и в полуфинале я снова оказался на месте левоцентрального. В этот раз мы играли при осветителях, и в сиреневых сумерках поле светилось зеленым бархатом. Я смотрел на это из внешнего поля, и все казалось таким маленьким, будто происходило во сне.
Предчувствие меня не подвело: я поймал один лайнер [51] от Эрни, поскользнувшись, прежде чем его схватить, а потом ринулся поперек поля и пробежал, наверное, секунд тридцать, прежде чем оказался под высоченным мячом, поданным техасцем Сезаром. Грегор даже подошел и поздравил меня между иннингами.
Вы же знаете старую истину, что если хорошо играешь в поле, то и на бите все будет получаться. В предыдущих играх я неплохо отбивал мячи, но в этом полуфинале я вышел и отбил высокую быструю подачу так уверенно, что, казалось, вообще не коснулся мяча, и он улетел вдаль. Хоум-ран над центральной частью ограждения, и я потерял его из виду, прежде чем он упал.
В финале я повторил это в первом иннинге, спиной к спине с Томасом – его мяч улетел влево, мой – снова в центр. У меня это был уже второй подряд, и мы побеждали, а Грегор продолжал всех выкашивать. Так что, когда я вышел на второй иннинг, у меня было радостно на душе: зрители просили еще один хоум-ран, а у питчера команды противника был по-настоящему обреченный вид. Он был здоровяком – высоким, как Грегор, но массивный, как и многие марсиане. Он отклонился, а затем пульнул первый мяч прямо мне в голову. Не специально, конечно, просто получилось не очень точно. После этого я еле отбил следующие несколько подач, запаздывая со взмахом, пока не получился полный счет [52], и я уже стал думать: «Что ж, неважно, будет ли у меня страй-каут, – по крайней мере я взял две подачи подряд».
Затем я услышал крик Грегора:
– Давайте, тренер, у вас получится! Держитесь! Соберитесь!
У него получилось достаточно похоже спародировать меня, и вся остальная команда стала умирать со смеху. Наверное, я действительно говорил все это им раньше, хотя, конечно, такие выкрики вылетают во время матча непроизвольно, и я, выкрикивая подобные призывы, никогда ничего не имел в виду и даже не знал, что меня кто-то слышал. Но я сейчас определенно слышал Грегора, который подшутил надо мной, и я ступил на горку, думая: «Слушайте, мне не нравится быть тренером, я сыграл десять матчей на шорт-стопе, стараясь не тренировать вас!»
Я был так раздражен, что едва следил за подачей, но все равно отбил ее над правой сеткой, даже выше и дальше, чем первые две. Быструю подачу, на уровне колена! Как заметил мне потом Эрни: «Ты ее сделал!» Мои товарищи по команде звонили в колокольчик все время, что я несся вокруг баз, и, пробегая от третьей к дому, я хлопнул каждого по ладони, ощущая ухмылку на своем лице. После этого я сел на скамью, и мои руки еще чувствовали, как отбивают подачу. Я и сейчас вижу тот улетающий мяч.
Мы повели 4:0 в последнем иннинге, но команда противника была решительно настроена отыграться. Грегор, наконец, начал уставать, сделал пару пробежек, а потом подал крученый, но их здоровый питчер не растерялся и двинул мяч высоко над моей головой. Вообще-то я нормально справляюсь с лайнерами, но в ту минуту, когда мяч полетел выше меня, я совершенно растерялся. Так что я повернулся спиной и побежал к забору, пытаясь понять, вылетит ли он за пределы или я сумею поймать его до забора, но я больше не видел мяча. К тому же бегать на Марсе было так необычно. Ты слишком разгоняешься, а потом пытаешься развернуться, чтобы не пропахать лицом землю. Именно это я и проделывал, когда увидел границу поля, и тогда я оглянулся и увидел падающий мяч. Я прыгнул к нему, стараясь вытянуться ровно вверх, но сила инерции была слишком велика и я совершенно забыл о гравитации, так что я поймал мяч, но, изумленный, обнаружил, что перелетаю через забор!
Приземлившись, я покатился по пыли и песку, но при этом так и сжимал мяч в перчатке. Перемахнув обратно через забор, я поднял мяч вверх, чтобы показать всем: он у меня. Но все равно другому питчеру засчитали хоум-ран, потому что, если ловишь, нужно оставаться в пределах поля – здесь действовало такое местное правило. Но мне было плевать. Весь смысл игр как раз состоит в том, чтобы вытворять штуки вроде этой. Это даже было хорошо, что тот питчер заработал очко.
Мы разыграли новую подачу, Грегор сделал страйкаут, и мы выиграли чемпионат. Нас окружила толпа, и Грегора – плотнее всех. Это была его минута славы. Каждый хотел, чтобы он ему что-нибудь подписал. Он говорил все так же мало, но теперь хотя бы не сутулил спину. Вид у него был удивленный. Потом Вернер взял два мяча, и все на них расписались, чтобы сделать нам с Грегором что-то вроде трофеев. И лишь много позже я обнаружил, что половина имен там оказались шуточными: Микки Мэнтл [53] и другие в этом духе. А Грегор написал: «Тренеру Артуру, с уважением, Грег». Этот мяч до сих пор стоит у меня на столе.
XI. Соленое и пресное
Сначала вода в новых ручьях была илистой, будто по складкам в земле стекали жидкие кирпичи. И многие соли растворялись в грязи, а вода становилась почти вязкой, и вдоль берегов ручьев часто тянулись невероятные полосы белых кристаллов. Кое-где казалось, будто в сахарных берегах текут кровавые реки. И это было более похоже на правду, чем кто-либо мог предположить.
Видите ли, после того как маленькие красные человечки стали девятнадцатым воплощением Далай-ламы, они достигли просветления и столкнулись с дилеммой. Если раньше люди и вся их трескотня на поверхности служили им развлечением, то теперь они стали для маленьких красных человечков проблемой или, по крайней мере, поводом для сильного беспокойства. Маленьким красным человечкам нужно было спасти Марс от людей таким образом, чтобы не навредить этим очаровательным неумехам, но помочь им.
В то же время они сразу увидели, что их археи смотрят на них глубоко обиженными взглядами. Как Далай-лама не ел коров на Земле, так и маленьким красным человечкам не следовало есть архей на Марсе.
Это мгновенно обрекало маленьких красных человечков на голод. Они по большей части считали это прогрессом для своей духовности, хотя и чувствовали некоторое смятение от того, что перешли на вегетарианскую диету, которая совсем не требовала отнимать чьи-то жизни и была основана на семенах и бактериальных эквивалентах фруктов, молока и меда. Выращивая эти новые культуры, они долгое время голодали, собирая с поверхности объедки, оставленные людьми, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Но люди отвечали на их деятельность пестицидами – и преследовали их даже в таком отчаянном положении. Опасные времена требовали опасных мер.
Между тем подобно тому, как люди теснили их сверху, так же неблагодарные археи кусали их снизу. Многим из старейших оказалось мало своего освобождения – они хотели компенсации, хотели мести, а некоторые – и вовсе вернуть свое прежнее господство на поверхности Марса. Печальный факт: дашь археям дюйм – они оттяпают милю; каждый из углов моей кухни служит тому доказательством. И недовольные археи замыслили небольшой группкой совершить революцию снизу, и, хотя поначалу они были в меньшинстве, им удалось отравить разум многих других своих товарищей. Они грозили вызвать последствия, которые поднялись бы снизу до более крупных уровней экосистемы планеты.