Inis geoffrensis [67], над которым работал Смит, жил примерно 5,1 миллиона лет назад. Около половины всех половых контактов орангутангов приходится на изнасилования.
Однажды ночью, закончив работу в лаборатории, он сел не на тот трамвай и уехал в центр города, сам не понимая, что делает, пока не оказался перед комплексом у крутого склона, где жил Марк. Поднявшись по лестнице вдоль склона, он сумел заглянуть прямо в его окна. У окна кухни стояла Селена – она мыла посуду и смотрела через плечо, разговаривая с кем-то. В свете ламп было видно, как шевелятся жилки на шее. Она смеялась.
Домой Смит пошел пешком. Путь занял около часа. Несколько трамваев проехали мимо него.
Уснуть в ту ночь он не мог. Он спустился на пляж и завернулся там в пальто. И только тогда уснул.
Ему приснился сон. По пляжу где-то в Восточной Африке, сгорбившись, шагал маленький волосатый двуногий примат. В небе светило предзакатное солнце. Теплая вода зеленовато сверкала у берега. В волнах резвились дельфины. Примат брел по мелководью. У него длинные мощные руки – эволюционировали, чтобы он мог драться. Быстрое движение – и он поймал дельфина, ухватив его за хвост и спинной плавник. Тот легко мог вырваться, но не стал. Это была самка; примат перевернул ее, спарился с ней и отпустил. Затем ушел и вновь вернулся, чтобы найти на мелководье дельфиниху, родившую двойню – самца и самку. Тут подоспели сородичи примата – они убили и съели обоих детенышей. А дельфиниха, отплыв от берега, родила еще двоих.
Смита разбудили лучи рассвета. Он встал и вышел на отмель. Увидел в темно-синих волнах дельфинов. Зашел чуть дальше в воду – та была лишь немного холоднее, чем в бассейне. Солнце еще не успело высоко подняться над горизонтом. Дельфины были лишь немного крупнее его – гладкие и грациозные. Он стал кататься на волнах вместе с ними. Они двигались быстрее, но иногда окружали Смита. Один перепрыгнул через него и опустился на гребень волны впереди. Потом другой пронесся под ним, и Смит непроизвольно ухватил его за плавник и вдруг стал двигаться быстрее вместе с волной и дельфином – это был лучший бодисерфинг в его жизни. И дельфина он не отпускал. Тот вместе со всей своей группой развернулся и поплыл в открытое море, а Смит никак не отпускал. «Вот и все», – подумал он. А потом вспомнил, что они тоже дышат воздухом. А значит, все будет хорошо.
XXII. От добра добра не ищут
Мы построили наш дом у подножия кратера Джонса на девятнадцатом градусе южной широты и двадцатом градусе долготы. Место было достаточно населенное – тысячи две ферм вроде нашей были разбросаны по подножию, но мы со своей других жилищ не видели, хотя и построились на вершине широкого уступа, тянущегося по юго-западному краю кратера. На севере мы видели виноградники намибийской деревни и верхушки кипарисов, росших рядком вдоль их пруда. Нижняя же часть подножия делилась на светло-зеленые прямоугольнички – это были такие же молодые фруктовые сады, как наш собственный.
Кратеры оказались одними из мест, где люди заселялись, когда переезжали подальше от цивилизации, особенно это касалось южных гор. Все-таки их насчитывалось около миллиона, так что найти незанятый было нетрудно. Сначала люди находили убежище внутри них и в ранние годы часто накрывали кратеры куполами и устраивали посередине небольшие озера. Ко времени, когда наружный воздух стал пригоден для жизни, люди поняли, что обустраиваться внутри кратера – это все равно что заселяться в нору. Короткие дни, никакого обзора, проблемы с наводнениями и прочее. И новые поселения переместились к основаниям кратеров снаружи, откуда открывался куда лучший вид. Внутри теперь все пространство занимали озера либо озера и рисовые террасы – в зависимости от климата, квоты водопотребления, состояния чаши и прочего.
Зато подножия кратеров занимали грядками, садами и пастбищами – везде, где были правильные условия для создания почвы. Трещины, тянущиеся по основаниям, служили руслами быстрых и бурных ручьев; вода закачивалась к вершинам ободов либо спускалась с заполняемых насосами резервуаров на ободах. Системы орошения всегда делали замысловатыми. Сами ободы при этом превращались в деловые центры, потому что там открывался лучший обзор и был доступ как к старым городам внутри кратера, так и к многочисленным новым поселениям, расположившимся на подножии. Дороги вдоль ободов обычно называли Высокими улицами, и рост городов под ними продолжался и продолжался.
В небольших кратерах, диаметром не более километра, густо заселенные ободы походили на большие деревни, очень скрытные и уютные, где все знали друг друга и все такое. Жило здесь до тысячи человек, а у подножия могла поместиться половина от этого числа, не больше. У более крупных кратеров города на ободах были, соответственно, крупнее, и город с пятидесятитысячным населением на ободе десятикилометрового кратера не выглядел чем-то особенным – таких было уже сотни. И порой они напоминали города-государства, что раскидывались на вершинах холмов в эпоху Возрождения, или студенческие городки американского Среднего Запада. Некоторые из них процветали и становились шумными маленькими городками, разрастаясь и на внутренние территории кратера, где располагались парки, озера и болотца. Подножия почти всегда отводились под земледелие и зачастую обеспечивали продовольствием верхний город.
Вся эта кратерная культура возникла сама собой, когда, так сказать, «язык шаблонов» [68] ландшафта слился с зарождающейся кооперативной культурой и потребностями людей в регионе. Конечно, кое-что было и спланировано. Люди приезжали к незанятому кратеру (одному из перечня, составленного Природоохранным судом, куда их было включено около двадцати тысяч только в южных горах) с соответствующими разрешениями и программами, затем принимались за работу, и на первые лет десять основной экономической деятельностью городка становилось его строительство. Зачастую им занимались люди, которые знали, чего хотят сами; иногда – при участии тех, кто держал в руках помятые копии «Языка шаблонов» и еще каких-то пособий или искали в Сети что-то, что могло им понравиться. Но довольно скоро в каждом кратере уже проживали люди, которые не были подконтрольны первоначальной группе, и тогда начиналась произвольная самоорганизация группы – процесс, проходящий чрезвычайно успешно в социально здоровых группах.
Кратер Джонса был одним из крупных – пятьдесят километров в диаметре, а город на его ободе являл собой прекрасное скопление прозрачных грибообразных зданий, водных резервуаров и каменных небоскребов, тянущихся во все стороны света. Большинство наших фермеров иногда работали в верхнем городе, поэтому двадцать семей, занятых в различных агропроектах, решили попробовать вместе переехать вниз по склону, устроить там усадьбу и сделать ее частью агромаршрута. Для этого мы попросили местный природоохранный суд сдать в аренду незанятую территорию на хребте, примерно в сорока километрах от края по юго-юго-западному склону. Когда мы получили право на пользование землей, сразу переехали туда и первую зиму жили в шатрах. У нас не было, по сути, ничего, кроме этих больших прозрачных шатров из более ранних времен, в которых было очень приятно находиться и откуда был виден весь окружающий мир. И хотя нам многого недоставало, зима выдалась такой мягкой, что мы решили построить себе постоянные дисковые дома, которые позволили нам «жить снаружи, живя внутри».
Такие дома основывались на дизайне выходца из Миннесоты Пола Саттельмейера. Простые, функциональные, открытые, несложные в строительстве. Мы заказали передвижную форму и, развернув ее, вбили команды и наблюдали, как она крутится, будто на гончарном круге. Так появился круглый пол и чуть меньшего диаметра крыша, затем прямые внутренние перегородки. Крыша опиралась на двойную «М» из этих перегородок, сосредоточенных только на одной половине круга, тогда как вторая была отведена под гостиную в виде просторной полукруглой веранды, над которой крыша висела без опор. В другую половину дома от центральной перегородки отходило несколько коротких стенок, деливших ее полукруг на три спальни, две ванные и кухню. Из гостиной открывался далекий вид вниз по склону на юго-запад, а вся внешняя круглая «стена» с той стороны представляла собой прозрачную шатровую ткань, которую можно было поднять, – и чаще всего мы так и делали, позволяя обдувать себя свежему ветру, и закрывались, только когда было холодно или шел дождь. То же и со спальнями с противоположной стороны – разве что ткани были белыми, цветными или поляризованными, чтобы не пропускать свет. Но и их мы обычно поднимали.
Мы достали частей на шестнадцать таких дисковых домов, а потом их собрали. Если делать это вручную, получается дешевле, но мы все равно задолжали кооперативу нашего города по самые уши. Сбор дисковых домов в основном был делом простым, а потому приносил колоссальное удовольствие. Некоторые части становились на место как влитые: например, туалеты, ванны и плиточные полы были биокерамическими и поэтому подходили идеально и смотрелись прекрасно.
Задолго до того, как начать строить дома, мы перенесли почву и высадили сады и виноградники. Мы выращивали столько, сколько могли, на наших огородах вокруг шатров, но главными нашими товарными культурами, нашим вкладом в экономику Джонса были миндаль и виноград – и тому и другому идеально подходили условия нашей стороны склона. Вино из здешнего винограда имело некоторый вулканический привкус, отдававший чуть ли не серой; мне оно не нравилось, хотя и было терпимым, зато было, к чему стремиться. А вот миндаль был отличный. Мы подготовили почву и засадили триста гектаров миндалем и пятьсот – виноградом. Посевную площадь занимали широкие террасы, восходящие к краю кратера, прерываемые прудами и болотами, которые расширялись по мере приближения к подножию. Из-за этого казалось, будто нашу ферму, располагавшуюся над садами, накрывало гигантское пестрое одеяло. Это было нашим шедевром, и мы обожали свое дело. Я представлял, будто мы – кибуц