– Мне только нужно туда заглянуть за остатком экипажа, – объясняет Роджер. – Забрать пару друзей, которые поедут с нами.
– А что это за корабль? – интересуется Стефан.
– «Альтамира».
Роджер направляет буер по изящной кривой, после которой они останавливаются на ветру. Затем он убирает купол кабины.
– Я не собираюсь подниматься, – говорит он. – На это, между прочим, ушел бы целый день, каким бы способом вы ни пытались это сделать. Мои друзья уже должны быть на льду и ждать нас.
Они выходят на лед – в основном грязно-белого цвета, потрескавшийся и немного неровный. Идти по нему кое-где бывает скользко, и Айлин замечает, что коварные участки выделяются, словно выбитые плитки. Роджер говорит что-то себе в запястье, затем ведет их во фьорд, где на одной из крутых сторон показывается симпатичная гранитная лестница с покрытыми морозной коркой ступенями.
Роджер взбирается по ним вверх, осторожно ставя ноги на чьи-то старые следы. Поднявшись на мыс над фьордом, они получили хороший обзор и увидели, что корабль в самом деле очень велик – для созданного человеком объекта. Каждая его сторона достигает километра в длину, а палуба находится лишь немного ниже, чем стоят сейчас они. Внутри он светится зеленым, будто обнесенный стеной сад из эпохи Возрождения, будто зачарованная сказочная страна.
На мысе виднеется небольшое каменное то ли убежище, то ли монастырь, и они проходят к нему по тропе. Айлин чувствует, как ветер обдает холодом ее руки, нос и уши. Просторная белая поверхность, где слышен лишь свист ветра. Элизий нависает над ними – его два вулкана торчат из высокого горизонта на западе. Пока они идут, она держит Роджера за руку. Радость, которую она находит в Марсе, смешивается, как всегда, с радостью, которую она находит в Роджере, и ее, будто дуновением ветра, охватывает любовь. Вот он улыбается, и она следует его взгляду и сквозь открытые стены убежища замечает двоих людей.
– А вот и они.
Роджер и Айлин останавливаются перед каменной обителью, и пара тоже замечает их.
– Всем привет, – произносит Роджер. – Айлин, это Фрея Ахмет и Жан-Клод Бауэр. Они поедут с нами. Фрея, Жан-Клод, это Айлин Мандей.
– Мы о тебе слышали, – говорит Фрея, дружелюбно улыбаясь. И она, и Жан-Клод очень высокие и нависают над ней, словно башни.
– Ганс и Френсис идут за нами, они, как всегда, спорят. Привыкайте.
Вскоре Ганс и Френсис тоже подтягиваются к убежищу, а за ними и Артур со Стефаном. Всех представляют друг другу, и они осматривают пустое убежище. От увиденного у них вырываются восторженные крики. Восточная сторона массива Элизий раньше была областью дождевой тени и сейчас высится такая же пустая и черная, как всегда, будто ничего и не изменилось. Однако огромная белая гладь моря и кажущийся неуместным квадрат «Альтамиры» выглядят чем-то новым и необычным. Айлин никогда не видела ничего подобного. Впечатляющего, просторного, величественного. Но ее взгляд то и дело возвращается к маленькой теплице на корабле – к крошечному островку жизни в мертвой вселенной. Она хочет, чтобы ее мир вернулся.
На обратном спуске по каменным ступеням она смотрит на гранит стены фьорда, и в одной из трещин замечает что-то черное и рассыпающееся. Она останавливается, чтобы изучить это внимательнее.
– Посмотри-ка, – говорит она Роджеру, стирая слой инея, чтобы получше разглядеть находку.
– Это лишайник? Мох? Он живой? Судя по виду, может быть живым.
Роджер подступает поближе, пока его глаза не оказываются в сантиметре от растения.
– Думаю, мох. Мертвый.
Айлин отворачивается, чувствуя, как внутри у нее все падает.
– Я так устала находить мертвые растения, мертвых животных. За последние раз десять я вообще не видела ни одного живого существа. Одно вымерзание за другим, это даже нелепо! Весь мир умирает!
Роджер неопределенно взмахивает рукой и выпрямляется. Он не может опровергнуть ее слов.
– Полагаю, здесь никогда не было достаточно солнечного света, это во‑первых, – произносит он, поднимая глаза на бронзовую пуговицу, слабо светящую над Элизием. – Людям просто этого хотелось, и они это сделали. Но действительности не слишком интересно, чего им хотелось.
Айлин вздыхает.
– Нет. – Она снова указывает на черный предмет. – Ты уверен, что это не лишайник? Он черный, но выглядит так, что еще может быть каким-то образом жив.
Он вновь изучает фрагмент. Маленькие черные слоевища, будто крошечные водоросли, потрепанные и разваливающиеся.
– Фисциевые, может быть – осмеливается предположить Айлин.
– Думаю, мох. Мертвый мох.
Он расчищает еще немного льда со скалы. Где черная, где ржавая порода. И черные пятна. Причем повсюду.
– Хотя я не сомневаюсь, что где-то есть живые лишайники. А Фрея и Жан-Клод говорят, что под снегом еще осталось довольно много живого. Это очень крепкие виды. Они от всего защищены.
Жизнь под вечным снежным покровом.
– Ну да.
– Так это же лучше, чем ничего, верно?
– Верно. Но этот мох не был под снегом.
– Да, поэтому и погиб.
Они продолжают спускаться. Роджер шагает рядом, погруженный в свои мысли.
– У меня чувство дежавю, – улыбается он. – Такое уже случалось, верно? Давным-давно мы уже находили вместе что-то живое, но оказалось, что это не так. Такое уже случалось!
Она с сомнением качает головой.
– Тебе лучше знать. Это же ты у нас все помнишь.
– Но не могу вспомнить до конца. Больше похоже на дежавю. Наверное… наверное, это было в нашем первом походе, когда мы познакомились? – Он показывает на восток, через Амазонское море, догадывается она, – туда, где лежат те каньоны. – Какие-то улитки или вроде того.
– Но как такое могло быть? – удивляется Айлин. – Мне казалось, мы познакомились, когда я еще училась в колледже. А терраформирование тогда только-только начиналось, да?
– Да. – Он хмурится. – Ну, сначала был лишайник, это было первое, что стали распространять.
– Но улитки?
Он пожимает плечами.
– Я так помню. А ты нет?
– Конечно, нет. Как и все, что ты говорил мне с тех пор, сам знаешь.
– Да ну! – Он снова пожимает плечами, уже без улыбки. – Хотя, может, это просто дежавю.
Вновь оказавшись на борту буера, они толпятся вокруг кухонного столика, такого же, как в любой маленькой квартирке. Двое новоприбывших, задевая потолок даже в положении сидя, готовят для всех.
– Нет-нет, прошу вас, мы же здесь как раз для этого, – говорит Жан-Клод, широко улыбаясь. – Я очень люблю готовить что-то серьезное.
На самом деле они ехали на встречу с друзьями на другой стороне Амазонского моря, с теми, с кем Роджер часто работал в последние годы, пытаясь организовать кое-какие исследования на западном склоне Олимпа – в области гляциологии [81] и экологии.
Фрея и Жан-Клод вместе с остальными слушают, как Ганс и Френсис спорят о кризисе. Френсис считает, что его причиной послужило быстрое усиление яркости альбедо планеты, когда Северное море было выкачано и заморожено. Это был первый звонок в целой серии событий, которые привели к негативным последствиям, вылившимся затем в полноценный кризис. Ганс же полагает, это было вызвано тем, что вечномерзлый грунт никогда не протаивал глубже, чем на несколько сантиметров, и получившийся в результате чрезвычайно тонкий слой жизненной зоны казался гораздо более стойким, чем был на самом деле. В действительности же он был достаточно уязвимым и разрушился при появлении мутировавших бактерий – каковыми их считает Ганс, – их мутация была вызвана высоким уровнем поступающего ультрафиолетового излучения…
– Ты не знаешь этого наверняка, – возражает Френсис. – Ты облучаешь такие же организмы у себя в лаборатории и даже отправляешь их в космос, но они не получают таких мутаций, какие мы видим здесь.
– Значит, для этого еще требуется взаимодействие с химическими элементами, присутствующими в грунте, – говорит Ганс. – Иногда мне кажется, что все вокруг просто просаливается до смерти.
Френсис отрицательно качает головой.
– Это две разные проблемы, и нет ни единого признака, что при их сочетании возникает синергический эффект. Ты просто перечисляешь возможности, Ганс, признай это. Бросаешься ими так и сяк, но истины никто не знает. Этиология еще не выяснена.
Так и есть – Айлин работала над этой проблемой в Берроузе десять лет и знает, что Френсис права. На самом деле в планетарной экологии, как и в большинстве других областей, понять конечные причины крайне трудно. Ганс отмахивается, уже почти уступив Френсис.
– Ну, когда у тебя такой длинный список возможностей, синергии между ними и не нужно. Привести к подобному может и простое добавление факторов. Каждый из них производит какой-то свой эффект.
Айлин смотрит на молодых поваров – те готовят, сидя к старикам спиной. Они тоже обсуждают соль, и далее Айлин видит, что один из них насыпает щепотку в рис.
Они работают ложками в приятном аромате басмати [82]. Фрея и Жан-Клод едят, усевшись на полу, и слушают стариков, а сами больше помалкивают. Время от времени они склоняют головы друг к другу и переговариваются, отключаясь от застольной беседы. Айлин видит, как они целуются.
Она улыбается. Она не видела людей настолько молодых уже довольно давно. Затем она видит сквозь их отражения на куполе кабины лед, блестящий снаружи в свете звезд. Этот лед наводит на иные мысли. Но парочка не смотрит в окно. А если и посмотрит, то они еще слишком молоды и еще не верят в смерть по-настоящему. Они еще слишком беспечны.
Роджер замечает, что она смотрит на молодых великанов, и улыбается ей. Она видит, что он любит эту парочку. Они – его друзья. Когда Фрея и Жан-Клод прощаются с ними перед сном и, пригибаясь, уходят в свои крошечные каютки в носовой части судна, Роджер целует свои пальцы и похлопывает их по голове, когда они проходят мимо.
Старики доедают свои порции, а потом сидят, глядя в окно и потягивая горячий шоколад с мятным шнапсом.