Ольга подумала было, что нужно бы собрать вещи, если она решила ехать, но не хотелось уходить от музыки, от нарядной людской суеты.
— Ольга! — услышала она и с готовностью обернулась на зовущий ее голос. Рядом стоял Евгений Александрович — отдыхающий, у которого недели две назад Ольга убирала в номере.
— Пошли к нам! — предложил он.
Ольга оглянулась на ярко освещенную танцплощадку, потом вздохнула и кивнула головой. Ей совсем не хотелось идти с Евгением Александровичем, но больше никто не звал ее…
В номере у Евгения Александровича, за столом, заставленным пустыми бутылками, сидел Павел. Ольга увидела его и сразу обрадовалась. Этот мужичок в кургузеньком пиджачке понравился ей, еще когда они шли с остановки автобуса по лесной тропинке. Что–то очень простое и надежное было в нем… Ольга улыбнулась, вспоминая, как дрожали его руки, когда он обнимал ее вчера ночью, когда так и не решился поцеловать.
— Пей! — сказал Павел и протянул грязный, захватанный пальцами стакан.
Улыбка погасла на Ольгиных губах. Что ж… Так часто бывало уже. что ее радость гасла, не найдя ответа… Бывало… Она взяла стакан. Осторожными глотками выпила вино.
Павел сидел у Евгения Александровича уже давно. Еще на ужине Евгений Александрович вытребовал у него десятку и скоро принес откуда–то дешевого яблочного вина. И, если проспавшись, Павел стыдился своей болтовни о том тайном, что было между ним и Ольгой, жалел, что разболтал, то сейчас, во втором хмелю, стыд этот погас, и ему казалось теперь, что во всем виновата сама Ольга. Было обидно, что Ольга не такая, связью с которой можно хвастаться, эта обида захлестывала его, и в ней пропадали другие мысли.
Когда Евгений Александрович вернулся назад с Ольгой, Павел уже ничего не различал во внезапно но. черневшем и сузившемся мире, ничего, кроме злобы… Во всем, во всем его стыде была виновата только она Ольга.
— Пей еще! — грубо сказал он и плеснул вина в мутный стакан.
— Ничего… — похвалил Евгений Александрович Ольгу, когда она поставила на стол пустой стакан. — Пьешь ничего…
Он налил себе и тоже выпил.
— Ну, что? — спросил он. — Мне пойти погулять, что ли?
Ольга опустила глаза.
Что ж… И это уже было много раз, и она знала, когда шла сюда, что так и будет. Жалко только, что так быстро… Искоса она взглянула на Павла. Тот сидел и сопел.
Пауза длилась неестественно долго.
«Ну! — хотелось закричать Ольге. — Ну, говорите же что–нибудь… Ну!»
— Посидите еще, — попросила Ольга, поворачиваясь к Евгению Александровичу. — Очень хорошо втроем.
Евгений Александрович покосился на недопитую бутылку — и было видно, как трудно ему уходить.
— Пойду! — сказал он, пересиливая себя. — Я вас снаружи на ключ закрою…
«Зачем? Зачем он говорит так? Не надо так, не надо! Так не получится ничего… Иначе… Ну, пожалуйста, иначе… Не так…» — лихорадочно запрыгало в Ольгиной голове.
— Зачем ключом? — пытаясь улыбнуться и свести все на шутку, спросила она. — Мы…
Слова застряли в ее горле — она увидела злое и бледное лицо Евгения Александровича.
— Зачем? — переспросил тот, распаляясь. — Чтобы не продинамила, вот зачем… А то вино сосешь, а как до дела, так и динамо крутить, да? — Евгений Александрович брезгливо поморщился. — Де–шев–ка!
И он нехорошо засмеялся.
Ольга, словно се ударили, инстинктивно потянулась к Павлу. Он, только он и мог сейчас исправить все.
— Пашенька! Что он говорит? — все еще надеясь на что–то, умоляюще закричала она. — Ну, скажи: он смеется, да? Ну, зачем он смеется так?!
— Слушай ты, дешевка! — угрожающе раздался за спиной голос Евгения Александровича. — Ты мне не води парня за нос…
Ольга побледнела. Но — нет! — не его голос испугал ее. С ужасом смотрела она на лицо Павла, на котором ничего не было, кроме похотливой ухмылки…
Отшатнувшись, Ольга вскочила. Глаза ее были широко раскрыты.
— За что? — одними губами, слова трудно шли из нее, прошептала она. — За что так?! Что я тебе сделала, кургузенький, что ты так, а?
Слезы закапали из ее глаз, но ей уже было все равно, ладонью — сверху вниз — она ударила Павла по лицу, по этой безвольной, похотливой ухмылке и выбежала из комнаты.
Павел вскочил. Этот удар словно бы отрезвил его. На мгновение хмельная темнота рассеялась, и снова стыдом пронзило Павла.
— Серега! — закричал Евгений Александрович. — Не трусь, Серега! Сейчас мы догоним ее! — Он схватил Павла под локоть и вытащил его из комнаты. — Давай! Шуруй по аллее, а я напрямик, по лесу, перехвачу, если ты не догонишь.
Ольга сидела на скамейке, сразу за поворотом аллеи и плакала. Павел увидел ее, и ему захотелось бежать куда угодно, чтобы только не видеть, как жалобно вздрагивают ее плечи. Вся решимость куда–то пропала, и он осторожно опустился на скамейку.
— Ну, что ты так, а? — растерянно спросил он. — Ну, вот… Нашла на что обижаться…
Ольга повернула к нему заплаканное лицо.
— Все! — закричала она. — Все такие! Что хотят от меня? Скажите: что–о?! Никто не говорит, а я все сделаю, только скажите что–о!
Она почти кричала, и Павел не знал, как ее успокоить. Он вытащил из кармана слипшиеся в комок конфеты и совал их в Ольгины руки.
— На! На! — голос его срывался. — Давай ешь, чего плакать–то… Ешь лучше…
Он как–то быстро протрезвел, и чужая, рвущаяся рядом боль жгла его. Ясно, до боли в глазах ясно видел теперь, что он наделал. Еще в комнате Евгения Александровича он злился, что она обманула его, что специально притворялась такой доверчивой и беззащитной там, в лесу, чтобы он мог выпятить грудь, думая, что охраняет ее, а на самом деле… Он думал так в комнате, и этот обман злил его, но сейчас подыскалось совсем другое объяснение. Ведь это–то умение сделать своего спутника сильным, это и была та радость, которую она пыталась подарить ему, а он, он затоптал эту радость…
Ольга еще кричала что–то, а потом неожиданно обхватила Павла руками за шею и уткнулась ему в грудь…
Уже давно кончились танцы и последние парочки разбрелись по всей территории дома отдыха, когда Павел подошел к корпусу, в котором жил.
На крылечке сидел Евгений Александрович и сосредоточенно настраивал приемник.
— Ну, — спросил он. — Догнал?
— Догнал… — хмуро ответил Павел.
— Что, опять продинамила? — голос Евгения Александровича был злым.
— Тебе–то какое дело! — ответил Павел и хотел пройти мимо, но Евгений Александрович схватил его за рукав.
— Ты куда?
— Спать! — Павел рывком высвободил руку и прошел в свою комнату. Евгений Александрович вошел следом за ним.
— У тебя выпить есть что–нибудь? — как ни в чем не бывало спросил он.
— Нет! — Павел стащил с себя пиджак и швырнул его на спинку стула.
— Что ж ты так? — в голосе Евгения Александровича послышалась обида. — Я стараюсь для тебя, а ты вином меня даже угостить не хочешь…
Павел чувствовал, если он начнет говорить, то опять сорвется. Он хлопнул дверью и вышел на улицу. Все, что только можно сделать плохого, этот человек уже сделал. В одной рубашке Павел быстро озяб, и пришлось вернуться назад.
Евгений Александрович, развалившись, сидел на стуле, а рядом, на полу, лежал пиджак Павла. Павел ничего не сказал. Подняв пиджак и встряхнув его, хотел уже повесить на вешалку, но что–то остановило его. Он сунул руку в карман. Он точно помнил, что там лежала последняя пятерка, что оставалась у него, кроме НЗ, который Павел пока и не вытаскивал из чемодана. Но сейчас пятерки в кармане уже не было. Павел быстро осмотрел и другие карманы, но и они были пусты.
— Что? — спросил за спиною Евгений Александрович. — Деньги потерял?
— Потерял! — резко ответил Павел, вспоминая, что он, подходя к крыльцу своего корпуса, останавливался, чтобы закурить, и, отыскивая спички в кармане, доставал и пятерку.
— Она небось и вытащила… С–сука…
— Она?! — обернувшись, переспросил Павел. — А не ты?
— Ну–ну! — вскакивая со стула, закричал Евгений Александрович. — Ты, знаешь, думай, что говоришь!
Он не стал дожидаться ответа Павла, быстро выскользнул в дверь.
Павлу было ясно, что Евгений Александрович и вытащил деньги. Впрочем, может быть, так было и лучше. Павел торопливо разделся и забрался в кровать. Уже засыпая, он вспомнил лицо Ольги и, забывая обо всем, улыбнулся.
Утром, сразу после завтрака, Павел сел на рейсовый автобус и отправился на станцию. Вернулся уже после обеда с огромным букетом цветов. Сразу прошел в свою комнату, поставил букет в пол–литровую банку с водой и отправился искать утюг.
Парень в джинсах был в комнате. Он лежал на кровати и читал книгу.
— Это ты куда? — поинтересовался он, когда Павел, стащив с себя брюки, принялся утюжить их.
— Надо… — неопределенно ответил Павел. Он хмурился — два дня пьянки не прошли бесследно для брюк. Штанины покрылись какими–то бурыми пятнами.
Парень с интересом взглянул на Павла.
— Ну, ты хват… — сказал он. — Не успел одну бабу сплавить, уже к другой пристраиваешься?
— Кого это я сплавил?
— Да ты что? — парень вытаращил глаза. — я про Ольгу говорю. Ты же к ней клеился.
Павел облизнул языком пересохшие губы.
— Она… уехала?
— А ты не знаешь, да? — удивился парень. — Ну, даешь… Я просто с ее подружкой гуляю, так сегодня мы провожать ее ходили. Она в город уехала…
Взгляд парня снова упал на цветы.
— Так это ей?! — спросил он.
Павел кивнул.
— Ну, извини. Я думал, ты все знаешь. Уехала она… Да ты что?! Ты влюбился, что ли?
Павел ничего не ответил.
— Влюбился… — усмехнулся парень. — По профсоюзной путевке влюбился. Да ты что? У тебя же дети, чудак ты человек.
И снова промолчал Павел. Сжав руками голову, он сидел на кровати. И только когда запахло паленым: забытый утюг прожег брюки, он встал, чтобы выдернуть шнур из розетки.
На следующий день, не дождавшись конца путевки, он уехал домой. Он заскучал по детям, и больше не мог ждать — ему нужно было увидеть их.