— Дядь Вася! — закричал из соседского двора Лешка. — Подождите меня! Я сейчас вам книжку одну принесу!
Он убежал в дом и тотчас же появился назад с большой книгой в темно–зеленом переплете.
— Вот смотрите! — сказал он и ткнул пальцем посреди развернутой страницы.
Василий Федорович перевернул книжку и посмотрел на обложку. На обложке было написано: «Словарь русского языка XI–XVII вв.».
— Да вы не здесь, дядь Вася! — нетерпеливо проговорил Лешка. — Вы смотрите, где я показываю. Видите? Вот здесь. «Вознесение», а дальше «вознести»… Ну вот, вы еще дальше, дальше. Давайте, я сам прочитаю. Вот! «Вознести». «Вознести жертву — принести жертву. Показал ангел господень место Аврааму вознести богу жертву…» Понимаете?
— Нет, — сознался Василий Федорович.
— Ну тут же все ясно! — удивился Лешка. — Я же объяснял вам. Помните, я говорил про путеводитель по нашей области? Там написано, что селение Вознесиха упоминается еще в документах двенадцатого века, а Вознесенский монастырь был основан только в шестнадцатом. Вспомнили? Ну, вот… Я еще тогда удивился, что несуразица получается. А теперь случайно в этот словарь заглянул и сразу все понял. Селение назвали Вознесихой потому, что здесь еще очень давно древние люди жертвы богам возносили. Они были язычники. А потом уже монастыри появились и все такое прочее… Ну, вот… А монастырь потому и назвали Вознесенским, что в Вознесихе он. Понимаете?
— Алексей Арсеньевич! — посветлел лицом Василий Федорович. — Да ты ведь, парень, в самую точку попал. Съезд–то этот так и называется: мэров всех населенных пунктов, название которых происходит от слова «Вознесение». Вознесение Господне то есть… А раз это ни к какому Господню Вознесению не имеет отношения, то и съезд, выходит, не для нас! Нам ждать надо, пока от Вознесения жертв съезд организуют! Ну, парень! Да ты просто сам не знаешь, как меня выручил! Слушай! Ты, Алексей Арсеньевич, сейчас с этой книжкой беги в троллейбус, где Иннокентий Павлович живет, там у него должен быть Вячеслав Аркадьевич… Видел, наверное, его? Ну, вот… Так ты ему все так же, как мне, объясни. Подробно. Ему, понимаешь ли, очень важно все это знать… Впрочем, подожди… — Василий Федорович замолчал, уставившись на входящего в калитку Сутулова.
— Наше вам! — радостно приветствовал Шершакова Иннокентий Павлович. — Как отдыхали ночью? Супруга в добром ли здравии?
— Я–то хорошо отдыхал, — пристально глядя на Сутулова, ответил Василий Федорович. — А вот интересно мне спросить у вас, Иннокентий Павлович, откуда это нехорошие слухи в поселке пошли, а?
— Какие слухи? — искренне изумился Сутулов. — У нас в поселке только и делают, что слухи распускают. Очень, понимаете ли, мало у наших односельчан духовных потребностей. По этой причине, Василий Федорович, на мой взгляд, и возникают разные слухи. То начнут говорить, что, дескать, цены на водку снизят, а то и на личности перейдут… Тут уж ничего, Василий Федорович, не поделаешь! Это, между прочим, ваша недоработка, да уж что там! У меня сейчас к вам дело деликатное есть.
— Опять, что ли, отсоединили от линии?
— Василий Федорович! — укоризненно проговорил Сутулов. — Ну о чем вы говорите? Вот вы шутите, а у меня человек, может быть, там пропадает. У него голова раскалывается, а таблетки, ну и одеколон, понимаете ли, в чемоданчике, а чемоданчик у вас дома… Вот он и попросил его принести.
— А что Вячеслав Аркадьевич сам–то и не зайдет попрощаться?
— Сам–то? — Иннокентий Павлович поморщился. — Василий Федорович! Он мне не докладывал о своих планах. И вы, пожалуйста, не путайте меня в ваши напряженные отношения. Я уж не знаю, чего вы хотите друг от друга, я вас помирить пытался, целый день вчера на это убил, а толку, как вижу, никакого… Я не знаю, захочет или не захочет он заходить к вам… Нет, не знаю! Может быть, он хочет рубашку свежую из чемодана достать и при всем параде прийти к вам, как и положено… Но, не знаю… А раз не знаю, не буду и говорить. Так что? Вы не отдадите мне его чемодан?
— Да нет, отчего же, — Василий Федорович встал. — Сейчас вынесу. Да, вот еще… Вы Лешку с собой возьмите. Он Вячеславу Аркадьевичу все объяснит, что надо.
— Непременно! — воскликнул Иннокентий Павлович. — Да, конечно, захвачу и прямо с чемоданом и представлю пред светлые очи.
Баранцев сдержал свое слово. Когда Иннокентий Павлович вручил своему другу чемодан, тот, не задумываясь, выставил на стол оставшуюся в чемодане сорокаградусную валюту.
— О! — сказал Сутулов. — Да вы волшебник просто, Вячеслав Аркадьевич! Но погодите! С этим мы успеем еще… Вначале о деле. Имею честь представить вам отчасти и своего воспитанника Алексея Тумбочкина. Удивительно светлый ум и естествоиспытатель. Между прочим, автор проекта подземного перехода на другой берег реки… К вам, Вячеслав Аркадьевич, он имеет, по–видимому, конфиденциальное поручение от самого Василия Федоровича. Так что не буду мешать.
Он действительно вышел, а Лешка с жаром принялся объяснять Вячеславу Аркадьевичу нюансы здешней топонимики.
Когда Сутулов вернулся, то увидел, что Вячеслав Аркадьевич старательно переписывает в свой блокнотик цитату из словаря.
— Иннокентий Павлович! — потупившись, поинтересовался шестиклассник Лешка, — А вы эти бутылки выпивать будете?
— Эти бутылки?! — слегка растерявшись, проговорил Сутулов. — Эти бутылки? Гм… Ну, даже и не знаю, как тебе это объяснить, мой любознательный друг… Это, видишь ли, очень непростой вопрос.
— Я не просто так спрашиваю, — смутился Лешка. — Мне, Иннокентий Павлович, опыт нужно произвести, так я хотел попросить вас поучаствовать в нем, если, конечно…
— О чем речь? — воскликнул, перебив его, Сутулов. — Разумеется, мой юный друг! Ради науки… Располагайте мною, юный Эдисон, в любое время дня и ночи.
— Спасибо! — сказал Лешка. — Это совсем неопасный опыт. Можно бы, конечно, и другого кого попросить, но с вами лучше. Вы все так хорошо понимаете…
— Спасибо! — Сутулов прижал руку к сердцу. — Спасибо, мой юный друг и естествоиспытатель, спасибо за столь безусловное доверие.
И, потирая рукою нос, двинулся к столу.
Глава тринадцатая
Вечером Шершаковы провожали детей в город. Тихая и ясная погода убаюкивала поселок. Мягким вечерним светом окутались притихшие берега.
Дарья Степановна шла рядом с Василием Федоровичем и утирала платком слезы.
— Ты не плачь, мама! — уговаривала ее Верочка. — Если я поступлю, то в конце августа еще приеду на недельку.
— Приедешь! — всхлипнула Дарья Степановна. — Будешь приезжать, как байбак этот! — она сердито посмотрела на сына. — Раз в пять лет…
— Брось, мама! — отвечал ей Виктор. — В будущем году вместе со Стеллой заявимся… И сына захватим, если все хорошо будет.
— А если все хорошо будет, так ты ее к нам и отправь. Корова–то как раз отелится к тому времени, вот и будет молочко свежее…
— Ты же, мама, сдавать корову решила!
— Не выдумливай! — рассердилась Дарья Степановна. — Сено в этом году такое… Докосим с отцом как–нибудь, раз он ни в какой Париж не едет. Да и вы стожок все–таки поставили… Правда ведь, отец?
— Накосим, — согласился Василий Федорович. — Чего же не накосить? И за клюквой походим, и картошку выкопаем.
Так, за разговорами, и вышли к автобусной остановке. Здесь, среди толпы провожающих, как–то заметно выделялся завхоз Иннокентий Павлович Сутулов. Может быть, потому, что был он в новой фуфайке и при новом галстуке. Дополняли этот вечерний костюм тапочки, обутые на босу ногу.
— Ну, наконец–то! — кинулся он к Шершаковым. — А я думал уже, что опоздаете вы… Давайте, давайте в автобус… Вячеслав Аркадьевич места там занял.
Жена потянула Василия Федоровича посмотреть в окошко, как устроились дети. Они и правда уселись рядом с Вячеславом Аркадьевичем. И тот вместе с ними тоже размахивал руками, прощаясь с Василием Федоровичем и Дарьей Степановной.
Василий Федорович облегченно вздохнул.
Баранцев что–то говорил, но через стекло было не слышно, и Вячеслав Аркадьевич начал чертить пальцем на стекле.
Василий Федорович сообразил, что Вячеслав Аркадьевич пытается изобразить букву В, и радостно закивал. Он сам тоже начал чертить на стекле пальцем буквы. Стекло было покрыто пылью, и следы от пальца Василия Федоровича были хорошо видны.
«Вознесиха», — написал Василий Федорович и закивал. Потом написал «Вознесение» и начал мотать головой. Вячеслав Аркадьевич захохотал и — во! — показал Василию Федоровичу оттопыренный большой палец.
Скоро шофер захлопнул дверку, и «Икарус», тяжело покачнувшись, двинулся в дальний путь…
Когда Шершаковы, сопровождаемые Иннокентием Павловичем, возвращались домой, они встретили по дороге юного изобретателя Лешку. С колбой в руке он спешил навстречу им.
— Иннокентий Павлович! — обрадовался Лешка. — А я ищу вас везде!
— Да? — удивился Сутулов.
— Ага! — сказал Лешка. — Помните, вы обещали мне помочь провести опыт?
— А как же… Конечно, помню, многоуважаемый Галилео Галилеевич. В чем же заключается моя миссия?
— Вот сюда… — Лешка показал на трубочку. — Вот сюда подуть надо.
— С превеликим удовольствием! — сказал Сутулов и изо всей силы дунул в трубочку.
Бесцветная жидкость в колбе сделалась грязно–бурой и забурлила, а потом задымилась.
На всякий случай Сутулов поставил колбу на землю и торопливо отступил на несколько шагов.
И вовремя.
Колба уже целиком окуталась дымом и вдруг… лопнула. Со звоном разлетелись по сторонам осколки.
Лешка, по–видимому, и сам не ждал подобных результатов от своего опыта. Ковыряясь пальцем в носу, испуганно смотрел он на однорукого завхоза.
— Однако! — сказал тот. — Однако ваши опыты представляют некоторую опасность для жизни, молодой мой друг естествоиспытатель… Конечно, я рад, что стал свидетелем очередного торжества науки, но все же…
Сутулов говорил, как обычно, ерничая и кривляясь, но непривычная горечь сквозила в его словах, и Василий Федорович, уже двинувшийся было, чтобы схватить естествоиспытателя Тумбочкина за ухо, удивленно оглянулся на Иннокентия Павловича.