— А мамаши их куда запропастились? — поинтересовалась я, имея в виду, что этим лентяйкам не следовало бы бросать детей на стюардесс да добровольцев.
Герди меня прекрасно поняла.
— Почти все они, а пожалуй — даже все, занимаются другими малышами; без дела не сидят. А две-три просто свалились и отсыпаются, — она кивнула в сторону женской палаты.
В этом был резон. В клетушках, куда поместили пассажиров, обиходить ребенка как следует невозможно, а если все каждый раз будут таскать малышей сюда, тут такое начнется!.. Нет, без поточного метода не обойтись.
— Герди, пеленки на исходе.
— В шкафчике позади тебя еще есть. Ты видела, что с лицом миссис Гарсиа?
— А? — я присела на корточки и добыла из шкафа свежих пеленок. — Ты хочешь сказать, с лицом миссис Ройер?
— Да с обеими. Просто сначала я имела удовольствие лицезреть миледи Гарсиа и, пока ее успокаивали, рассмотрела ее лицо хорошенько. А ты ее не видела?
— Нет.
— Освободимся — загляни потихоньку в женскую палату. Лицо — так и сияет! Такого замечательного «крона желтого» я еще ни на одной палитре не видела. Не говоря уж о человеческом лице.
Я так и ахнула.
— Боже милостивый! Я видела миссис Ройер; только она не желтая, а ярко-красная… Герди, да что же такое с ними стряслось?
— Могу поспорить, я наверняка знаю, что, — не спеша ответила Герди, — зато уже никому не под силу вычислить, как.
— Не понимаю.
— Да по оттенкам все ясно. Это — красители, применяемые в фотографии; они растворяются в воде. Ты, дорогуша, в фотографии что-нибудь смыслишь?
— Н… не особенно.
Уточнять свои познания я не стала. Вот Кларк для любителя просто замечательно фотографирует, но об этом упоминать тоже было бы как-то не к месту.
— Ну, ты, скорее всего, хотя бы раз видела, как это делается. Листок, который вынимают из аппарата, уже готовое фото, только изображения пока нет. Ясное дело, его помещают в воду, держат там секунд тридцать — изображения все еще нет. Тогда его помещают на свет, и картинка начинает проявляться. Когда цвета становятся достаточно насыщенными, сушишь листок в темноте, и цветовой перенасыщенности не получается, — Герди хихикнула. — Судя по всему, они не сообразили вовремя, что надо закрыть лица и остановить процесс. Наверное, отмыться пытались — и вышло только хуже.
Озадаченно — поскольку мало что поняла — я сказала:
— И все равно не понимаю, как это могло произойти.
— Никто не понимает. Главный хирург считает, что им подменили полотенца.
— Зачем?
— У кого-то из пассажиров были с собой красители. Этот кто-то пропитал бесцветными, неактивированными красителями два полотенца, как следует высушил в полной темноте, а потом тайком пробрался в каюты и подменил их в ванных. Если не мандражировать, это несложно — сервис в каютах за последние день-два покатился через пень-колоду из-за солнечной бури; где тут углядеть, что сегодня меняли, а что нет, тем более что все полотенца на корабле одинаковые. Просто не обратишь внимания.
Ну точно! — воскликнула я про себя, а вслух добавила:
— Да уж.
— Конечно. Это могла сделать одна из стюардесс или кто-то из пассажиров. Непонятно, где этот кто-то взял красители. В корабельном магазине их нет — только рулоны готовой пленки. А главврач говорил, что достаточно знает химию и головой может поручиться: выделить красители из пленок под силу только химическому гению — и то лишь в специальной лаборатории. Он считает также, что — поскольку на Марсе таких красителей не производят — виновника следует искать среди тех, кто садился на корабль на Земле, — покосившись на меня, Герди улыбнулась. — Так что ты, Подди, вне подозрений. В отличие от меня.
— Подозревать тебя? Что за ерунда?
Ага! Если я вне подозрений, то братец — и подавно!
— Конечно, ерунда. Даже будь у меня красители, я бы в жизни не додумалась. Зато у меня была возможность запастись ими и не было причин любить этих дамочек.
— Да я от тебя слова против них не слышала!
— Верно. Зато все слышали от них несколько тысяч слов обо мне. Так что я — одна из основных подозреваемых, Подди. Но ты не волнуйся, я этого не делала, и никто не докажет, что я виновата, — она хмыкнула. — Надеюсь, того, кто это сделал, никогда не найдут.
У меня чуть не вырвалось, что я тоже на это надеюсь. Кому, как не мне, знать, кто способен выделить из пленок красители безо всяких лабораторий…
Я быстренько припомнила, что такого было в комнате у Кларка. Нет, ничего похожего на красители я не видела — даже пленок.
Каковой факт отнюдь не доказывает его невиновности. Надеюсь, он не оставил отпечатков пальцев?
Наконец в «пеленальную» подошли еще две стюардессы, мы покормили малышей, потом я и Герди кое-как помылись, наскоро перекусили, я отправилась на свое место и, к немалому своему удивлению, заснула.
Проспала, должно быть, часа три-четыре, потому что пропустила, как у миссис Дирксон родился ребенок. Она эмигрировала с Земли на Венеру, и роды должны были быть после перелета, но, надо думать, всяческие треволнения ускорили события. В общем, как только она начала стонать, ее перенесли в крохотный изолятор, а д-р Торланд только глянул на нее и приказал нести в рубку — в убежище просто не было места.
И малыш появился на свет прямо между ящиком для карт и компьютером. Д-р Торланд и капитан Дарлинг стали крестными отцами, старшая стюардесса — крестной матерью, а окрестили девочку Радиантой. Так себе каламбурчик, хотя и к месту.
Тут же, в рубке, для Радианты соорудили инкубатор, а миссис Дирксон отнесли в лазарет и дали снотворного. Я к этому времени уже проснулась и была в курсе событий.
Капитан, вероятно, сейчас в добром расположении духа, и этим следует воспользоваться. Пробравшись к рубке, я заглянула в дверь:
— Можно, я на маленькую посмотрю?
Капитан, кажется, рассердился, но потом слегка улыбнулся и сказал:
— Ладно, Подди; посмотри и ступай на место.
Так я и сделала. Радианта весила около килограмма и выглядела так, что страшно было ее спасать, но д-р Торланд сказал, это со временем исправится и Радианта станет симпатичной, здоровенькой девочкой — еще лучше, чем я. Он, без сомнения, свое дело знает, но пока что ей до меня — как до Шанхая пешком. Пока что она того же цвета, что и лицо миссис Ройер, и вся в морщинах.
Но это, конечно, скоро пройдет. Она — точь-в-точь как на одной из последних картинок в очень милой книжке «Таинство жизни», и более ранние картинки выглядят гораздо хуже. Наверное, это хорошо, что ребеночка не видно, пока он не готов к выходу в свет, иначе человечество давно бы вымерло, потеряв желание размножаться.
И вообще, наверное, откладывать яйца все же удобнее. Человек, надо сознаться, сконструирован не самым лучшим образом — особенно мы, женщины.
Я отправилась вниз — может, понадоблюсь малышам постарше. Оказалось, в данный момент я им не нужна: их уже успели еще раз покормить, и стюардесса с какой-то незнакомой молодой дамой объявили, что заступили на дежурство буквально только что. Все-таки, прежде чем отправиться в свою ячейку, я еще поторчала там немного; а через некоторое время попыталась помочь: протиснулась за спины работавших и проверяла младенцев, чтобы разобраться, кого надо подавать на стол, как только освободится место.
События малость ускорились. Потом я вынула из колыбельки маленького пискуна и принялась его баюкать; стюардесса посмотрела на меня с укором:
— Я уже готова, давай.
— Да он сухой, — ответила я, — просто одиноко ему — или ей. Компания ему нужна.
— Времени нет на пустяки.
— По-твоему, это пустяк?
В этих ясельках стоял невообразимый гам. Малыши будили друг друга и как бы раззадоривали, так что децибелы нарастали с дикой скоростью. Понятное дело; одиноко им и страшно, наверное. Я бы на их месте тоже разревелась, да еще как!
— Почти все эти малыши прежде всего нуждаются в ласке.
— Но я же им всем дала бутылочки…
— Бутылочка — дело другое.
Она не ответила и начала проверять остальных. На мой взгляд, я ничего глупого не сказала. Ребенок слов не понимает; откуда ему знать, что случилось, почему его утащили от мамы — вот он и кричит. Нужно же его успокоить!
Тут подошла Герди.
— Помощь нужна?
— Еще бы! Вот, держи этого.
В несколько минут я собрала трех девушек примерно моего возраста да еще прихватила Кларка, болтавшегося по галерейкам вместо того, чтобы лежать смирно в своей ячейке. Не то чтобы ему так уж хотелось возиться с маленькими, но все лучше, чем скучать без дела, и он согласился.
Больше помощников не требовалось — места мало. И работа пошла: две «няньки» немножко вдвинулись в палаты, а церемониймейстер — то есть я — стояла на малюсеньком пятачке у подножия трапа, готовая в любую минуту шарахнуться в сторону, пропуская идущих по трапу или коридору. Герди, как самая высокая, встала рядом с двумя пеленальщицами и передавала самых ревучих малышей мне, а мокрых — на пеленание, и наоборот: а сухих и укачанных — в колыбельки, пока снова не заплачут.
Таким образом, свою долю внимания получали минимум семеро малышей одновременно, а то даже десять-одиннадцать (при 0,1 g ноги почти не устают, а ребенок почти ничего не весит, так что время от времени некоторые из нас брали на себя сразу двоих, по одному в каждую руку).
Через десять минут гвалт был низведен до уровня отдельных, быстро затихающих всхлипов. Вот не думала, что Кларк выдержит до конца, а он выдержал. Наверное, присутствие Герди помогло. С угрюмо-величественной физиономией, какой я у него сроду не видела, он баюкал малышей и вскоре уже бормотал «баю-баю, спи-усни, сладкий сон тебя возьми», точно всю сознательную жизнь работал нянькой. Больше того — детям он, похоже, нравился; у него они умолкали куда быстрее, чем у нас. Что он их — гипнотизирует?
Так продолжалось несколько часов. Уставших сменяли новые добровольцы, и меня раз подменили; так что я опять смогла перекусить и отдохнуть часок на своей полке, чтобы потом снова заняться делом.