В бассейне тихо плескалась вода, блики света играли на потолке. Сэм огляделся. Пол помещения был выложен голубой плиткой. Стены украшали мозаики — что-то земное, совсем древнее — дельфины над волнами и гребные суда, воины с круглыми щитами и копьями, женщины в колоколообразных юбках. «Крито-микенская культура», решил Сэм. Было странно видеть здесь такое — он ожидал чего-то, имеющего отношение к религии.
Клементина Сидонская открыла глаза и, вынув из ушей горошины наушников, положила их в карман.
— Я уж думала, что не дождусь вас, — недружелюбно буркнула святая.
— Классные у вас хоромы, госпожа Клементина, — искренне заметил Сэм.
— Это не мои хоромы, а моих покровителей, — поправила его целительница. — Протопресвитеры просто разрешают ими пользоваться.
— Крутые у вас покровители, — одобрительно покачал головой детектив. — Частная собственность на Альфе Центавра — это мощно.
— Решил поболтать со мной по-светски, да, Беккет? Растопить лёд и пробросить мостики взаимопонимания? — криво усмехнулась Клементина. — Ну допустим. Давай сыграем в эту игру. Всякие глупости и сплетни — когда ещё их говорить, если не сейчас, пока мы не погрузились в суть предстоящей операции?
— Я просто в хорошем настроении, госпожа Клементина, — как бы извиняясь, сказал Сэм.
— А вот и славно, — Клементина встала с шезлонга и взяла с подлокотника сложенную в несколько раз белую ткань. Развернув её, она получила круглый платок с овальным отверстием. Сунув в отверстие лицо, святая распределила ткань по плечам — края головного убора достигали пояса.
— Интересуешься экзосолярными владениями моих покровителей, а, детектив? — спросила Клементина.
— Я просто поражён этим. Иметь собственность так далеко от Солнца — это что-то необыкновенное.
— В этот нет ничего поразительного, — хмыкнула целительница. — Были бы деньги. Хотя, признаюсь, Альфу Центавра я ещё могу понять — в конце концов, ВЦС уже основала там полноценную Экзархию, но вот купить кусок земли на одном из планетоидов, крутящихся вокруг звезды Бернарда — это уже чудачество.
— Звезда-беглянка? — удивился Сэм. — Там что — продают землю?
— Да, представь себе, даже на красный карлик кто-то позарился, — ответила Клементина и вдруг переключилась на Миранду: — А ты, душечка, чего молчишь?
— Я слушаю, матушка, — ответствовала швея, потупив взор.
— Беккет, как ты её только терпишь? — с искренним весельем спросила Клементина.
— У нас сложились очень хорошие рабочие отношения, — ответил тот. — Я благодарен вам, что вы дали мне в напарницы именно Миранду.
— Но она ведь скучная, разве нет? — попыталась выбить у него признание святая.
— Лично мне Миранда скучать не даёт, — искренне признался Беккет.
— Вау, — Клементина подняла брови. — Это очень хорошо. Я даже завидую тебе, потому что меня она иногда просто бесит. Бывали такие моменты, когда мне прямо хотелось её убить.
— И что вы тогда делали, матушка? — подняла глаза Миранда.
— Я мутузила тебя, — ответила целительница, встав напротив швеи. Сэм ещё раз поразился, как же они похожи: один и тот же рост, одинаковое телосложение. Сейчас они стояли, как борцы перед боем — в воздухе повисло тревожное напряжение.
— А я? — спросила Миранда, выдержав взгляд своей госпожи. — Что делала я, когда вы мутузили меня?
— Ты мутузила меня в ответ.
— И у меня получалось? — уже с нескрываемым вызовом спросила швея.
— Первые десять лет я мутузила тебя всухую, — ответила Клементина. — Вторые десять лет мы дрались на равных. Последние десять лет уже ты мутузила меня так, что я просила пощады. Тебя трудно чему-то научить, сестра, но, когда ты наконец-то научилась, у тебя есть преимущество, которому мне нечего противопоставить.
— И что же это за преимущество? — заинтересовалась Миранда.
— Сколько бы я тебя ни мутузила, ты всегда встаёшь на ноги. С тех пор, как ты научилась держать удар и бить самой, мне ни разу не удалось заставить тебя отступить или сдаться.
— Простите меня, матушка, — поклонилась швея Клементине. — Я сожалею.
— Прощаю, — целительница повернулась к детективу с вопросом: — Она тебя уже мутузила, Беккет?
— Да, один раз, — признался Сэм, вспомнив бой на снежках. — Я благоразумно уступил.
— Это ты правильно сделал, — одобрила Клементина. — Пойдёмте. Разговор мы продолжим уже в моих хоромах.
Пока они шли по коридору, все, кто попадался им на пути, просили у Клементины благословения. В основном это были священники и монахи обоих полов. В ответ святая протягивала руку для поцелуя и осеняла крёстным знамением. Сэм, шедший за ней следом на пару с Мирандой, не уставал удивляться одеяниям и вполголоса расспрашивал напарницу. Та отдувалась как могла:
— Это не платок с дыркой, это апостольник. Такой же когда-то носили великомученицы Елисавета и Варвара. Клементина носит его, потому что она, как и они, военный медик… Нет, Сэм, это не цилиндр с занавеской. Это камилавка с намёткой. Обычная одежда наших батюшек. И это не сутана, а подрясник… Беккет, ты меня уже замучил вопросами. Крест такой большой не потому, что у кого-то зрение плохое, а потому что это наперсный крест.
— А почему… — в сотый раз начал детектив.
— Отстань, Сэм. Доставай вон Клементину, — в какой-то момент сдалась Миранда, и дальше они следовали молча, пока не дошли до маленькой двери в стене. Дверь была на высоте пояса, и к ней вели каменные ступеньки. По обе стороны стояло по сестре в красивом чёрном облачении, обильно украшенном белыми крестами и надписями.
— Вот и мои хоромы, — провозгласила Клементина. — Добро пожаловать, и берегите голову.
Келья Клементины представляла собой куб два метра шириной, длиной и высотой. Ровно половину крохотного помещения занимала койка. Ещё четверть занимала высокая тумба, задвинутая к стене. Оставшаяся четверть комнаты — площадка метр на метр — теперь была забита людьми. Клементина вытерла ступни о коврик и, шагнув на кровать, с неё перешла на тумбу, где и села по-турецки. Святая сняла апостольник и повесила его на спинку кровати. Миранда села на постель, Беккет же остался на ногах — для него просто не было места. У стены, к которой прислонился Беккет, стоял потрёпанный кожаный чехол — вероятно, тот самый, который они видели в приёмном зале, рядом с троном Клементины. Сейчас чехол впивался крышкой Сэму в бедро.
— Госпожа Клементина, почему именно здесь? — спросил детектив, намекая не тесноту.
— Тут нас не подслушают, — объяснила святая.
— Вы в этом уверены?
— Утром я дезактивировала помещение, — сказала Клементина. — Обезвредила три радиожучка, одного радиотаракана и четыре радиоблохи, которые кусались как настоящие. Эти твари портили мне жизнь годами, но сегодня я прижала их к ногтю.
С этими словами целительница наклонилась и, открыв верхний ящик тумбы, показала старинные титановые плоскогубцы.
— Эти современные жучки таки твердые, — пожаловалась святая.
Сэм окинул взглядом помещение.
— Как насчёт стен, пола и потолка? — спросил он. — Через них могут проникать звуки?
— Исключено. Вокруг нас метр пеностали, — сообщила хозяйка комнаты.
— Пеносталь? — удивился гость.
— Это помещение было получено путём заливки гораздо большего помещения жидкой пеносталью. Я аргументировала это тем, что так смогу молиться в полной тишине.
— А как же дверь?
— У двери дежурят сёстры-великосхимницы, — объяснила целительница. — Поверьте, они умеют держать язык за зубами.
— Госпожа Клементина, почему вы избавились от прослушки именно сегодня? — поинтересовался Беккет.
— Я знала, что вы придёте поговорить по душам, — ответила святая. — У вас в головах накопилось столько разрозненной информации, решила я, что вы наверняка попытаетесь вытянуть из меня хоть какие-то ответы, даже рискуя вызвать мой гнев и немилость.
— А мы вызовем в вас эти чувства? — спросил Сэм осторожно.
— Да уж будь уверен, Беккет, — убедила его Клементина. — Вот сейчас и посмотрим, сможет ли это вас остановить.
Хозяйка комнаты достала из кармана один наушник и сунула его в ухо.
— Что вы слушаете? — спросил гость.
— Тебя что — интересуют мои музыкальные пристрастия? — удивилась Клементина.
— Стало интересно.
— Я слушаю риконстракт.
— Впервые слышу о таком.
— Риконстракт возник из дистракта, — сказала Клементина и тут же добавила. — Хотя вряд ли ты слышал даже про дистракт.
— Я большой поклонник дистракта, — возразил Сэм. — Конкретней, джаз-дистракта.
— Даже так? — изумилась святая. — Тогда тебе может понравиться.
— Держи. Как раз новая композиция начинается, — Клементина протянула ему второй наушник.
Сэм вставил горошину в ухо, и чуть не выковырял обратно — в ухе словно разверзся ад. Какофония звуков и мешанина голосов — вот чем была эта музыка.
— Это риконстракт церковного хорового пения. Он начинается как дистракт, — сказала целительница. — Но если дистракт — это вечная погибель души, разложение гармонии и торжество хаоса, то риконстракт — это постепенное воскрешение величественной и чистой музыки из той пучины, в которую её низверг дистракт. Если дистракт — это крушение всех надежд, то риконстракт — это новая надежда.
— Разве такое возможно? — не поверил Сэм. — После дистракта ничего нет. Это как абсолютный ноль.
— Я, как и ты, однажды потеряла всё и нашла убежище в дистракте, — сказала святая. — Но я пошла дальше. Мне была дарована надежда на спасение. Однажды я смогу слушать обычную музыку, которую привыкли слушать люди, но для меня она будет значить гораздо больше чем для них. Ведь я вернулась к ней, полная новых надежд, пусть однажды я и отвергла её, потеряв всякую надежду.
— И как же обрести эту надежду? — спросил Сэм.
— Через Бога, — ответила целительница.
— Вот уж спасибо, — Сэм вынул из уха горошину и протянул её Клементине.
Та вынула свою и протянула её Беккету:
— От тебя зависит, будешь ли ты спасён или канешь в бездну. Музыка — всего лишь аллегория, воплощённая в звуке, но выбор человека — всегда материален. Прямо как сейчас.