сных, синих и зеленых витражах церквей зажигались огни и слышалось пение занумерованных гимнов.
– Теперь споем 79-й. А теперь споем 94-й.
А из некоторых домов доносился стрекот пишущей машинки. Это трудился романист. Из некоторых домов доносился скрип пера. Это творил поэт. Или ничего не доносилось. Это работал бывший бездельник. Казалось, будто величайшее землетрясение вырвало со всеми потрохами некий городок в Айове, а смерч из Страны Оз перенес его целиком на Марс и поставил на место без малейшего толчка.
Он бежал по улицам с маской в руке. Он нахлобучил ее и завыл: «Буууу!» Он прятался за зелеными вязами. Он хоронился под речными мостами, зажмурив глаза, в одиночестве, зарываясь все глубже и глубже. Ибо настал Хеллоуин, и ветер сдувал ребятишек с залитой лунным светом лужайки из бетона и смолы, сквозь чащи штакетника, а большие, как бледная луна, башенные часы на здании суда отбивали время, торжественно и скорбно, и звезды описывали круг на исполинском чертовом колесе, что раскинулось от горизонта до горизонта.
2010 г.
Деды были у всех
Среда 17 мая 2001 года, планета Марс.
Люди пробираются сквозь жесткие травы с мотками белой бечевки в руках, а за ними следом идут люди со стальными кувалдами и вбивают в землю колышки. Они привязывают к ним бечевку. По всей округе необъятной паутиной гудят веревки.
– Здесь почта, ратуша, там бакалея, тут каталажка, галантерея, мелочная лавка…
Они размахивали руками во все стороны света, поплевывали, придерживали шляпы на ветру.
– Боязно, – прошептал Самсон Вуд, – до чего же боязно.
– Что? – спросил шериф города Нигде на Марсе.
– Представляете, это же первый город, самый первый на всем Марсе, – сказал Самсон Вуд. – На этой земле. Только шпагат гудит. Слышите, как подвывает. Боже мой!
Они прислушались к струнам, намотанным на колышки, к огромной, распростертой на земле арфе, играющей свою мелодию.
– Есть другие, древние города, построенные марсианами?
– Да, но этот особенный. Этот – наш. Этот город – мы сами, – медленно промолвил Самсон Вуд. – Его глаза сощурились до щелочек и слезились на раннем утреннем холодке. Он высморкал свой крупный нос. – Не каждый день выпадает такое, когда можешь сказать, что присутствовал при закладке первого города, когда натягивали шпагат на колышки, заливали бетон в фундаменты и забивали первый гвоздь. Господи, это все равно что попасть в Эдем, с Адамом, Евой, и все такое прочее.
– Да уж, – сказал шериф.
– Все это знакомо, – задумчиво сказал Самсон Вуд.
– Откуда?
– Фронтир. Взгляните. Взять хотя бы этот участок. Он похож на Вайоминг. Он мог бы вполне оказаться и в Миннесоте, и в Айове. Но больше всего он похож на Дикий Запад. Так и ждешь, что вот-вот, откуда ни возьмись, выскочит походная кухня, и кто-нибудь запустит в меня коврижкой и гаркнет «Кормежка!», и все сорвутся с места. Вам знакомо это гулкое громыхание сапог, когда все бегут? Оно и сейчас у меня в ушах.
– Так вот вы откуда? – спросил шериф.
– Вайоминг? Да, черт возьми. А еще Аризона и Техас. Я немало поездил. Вот поэтому-то я не мог не прилететь сюда. Меня никогда не тянуло путешествовать по Европам-Азиям. Но Марс – совсем другое дело.
Он насытил свой взор необъятными просторами пустошей. Он оглянулся, стоя рядом с шерифом, напряженно, до слез всматриваясь в дальние дали.
– Я здесь для того, чтобы что-то найти. Я не знаю, что именно. Нечто такое, чего у меня не было на Земле. Я даже не знаю, чего хочу или зачем я здесь, но я собираюсь найти это нечто. Как только увижу, сразу пойму.
– Пожалуй, мы все здесь ради этого.
– Особенно я. По ночам в полете меня охватывал страх. Я думал: а что, если я ничего не найду, когда прилечу? А вдруг мне придется возвращаться на Землю с пустыми руками? Такие вот мысли меня посещали.
– Есть такое.
– Мой дед отправился на Запад в 1890 году. Всю свою жизнь я только и слышал про Запад, про освоение, крытые фургоны, про индейцев, бордели, банды и шайку братьев Джеймс. Дед рассказывал мне у костра по ночам и играл на гитаре. Господи, я и сейчас слышу его пение.
– Да, славное было времечко, – сказал шериф.
– Отменное! Ты мог сказать, не нравится мне Нью-Йорк, и укатить в Иллинойс, а когда Иллинойс надоедал, ты отправлялся в Оклахому. В Техас, на просторы, потом на море. Они долго не выходили на морское побережье, а потом остановились. Это все равно что прекратить кровообращение в руке. Пока еще можно было передвигаться, находить новые места, все складывалось не так уж плохо. Но вот ты добрался до последнего берега последней суши и начинаешь скисать. Когда кровь перестала бежать по жилам Земли, а войны стали заметно оживленнее и увлекательнее, и жареным запахло совсем близко.
– Так оно и есть, – сказал шериф.
– Помню, как дед рассказывал про бар в кактусовом городишке с хрустальной люстрой размером с Млечный Путь, и всякими бутылками с желтыми и красными этикетками, и зеркалом величиной с замерзший пруд, по которому деду, как только он напивался, хотелось покататься на коньках, и про красные кулисы, и отплясывающих девиц с медными волосами, про парней, ставящих ноги на подножку бара, про мешочки с золотым песком, про бильярдные шары, раскатывающие по зеленым столам, про игроков, натирающих мелом кий, щелкающих картами под светом подвесных ламп, и про тренькающее пианино. Боже! Я запомнил этот бар и витающие в нем запахи так, словно я там был. Дед выложил мне все до последней мелочи, до узоров на древесине, вплоть до окурков в латунной плевательнице, каждый флеш-рояль и каждую розовую подвязку.
– И вот вы на Марсе, – сказал шериф.
– Именно! – Самсон Вуд лихорадочно вычесывал белые волоски из бороды. – Боже! В тот день, когда я прочитал, что первая ракета долетела до Марса, то не мог уснуть всю ночь. Распахнул окна настежь и глазел на звезды. Дозвонился до обсерватории в три ночи, чтобы узнать, какая из всей этой чертовой уймы звезд Марс!
Шериф рассмеялся.
Самсон Вуд тоже.
– Ну, они мне и говорят: красная над западным горизонтом, под утро. Я посмотрел. В самом деле. Так и есть. И я сказал себе: нет ни берега, ни моря, а новый рубеж, новый фронтир – вот он. Целая тыща фронтиров! Веками наносили на карту и строили в небесах. И я подумал, ах, был бы жив дед!
– И вы прилетели, – сказал шериф.
– Уложил в свой фибровый чемодан серебряные пистолеты, ковбойскую шляпу-ведро и заглянул в кубышку. За сорок лет я скопил тридцать тысяч долларов. Мне шестьдесят пять, сердце пошаливает. А ведь выгляжу неплохо, да? Выложил тысячу долларов за билет в один конец. Боже упаси, если мне здесь не понравится. С моими-то привычками тратить деньги на обратную дорогу может и не хватить. Я хочу завести свое дело. Не знаю какое. Что-то такое, что доставляет мне удовольствие. А то неудовольствия в моей жизни хватало через край. Может, для начала поплотничаю малость. Потом, когда отойду от дел, еще не очень старым, обзаведусь в этой прерии хижиной, гитарой и будут петь своим внукам. Да, я еще собираюсь жениться, ей-богу, я еще буду годен для этого. Потом я расскажу своим детям про первый город, и про рубеж, и про все-все, что тут есть. Господи, шериф, я самый счастливый человек на Марсе!
– Черт побери, это уж точно, – усмехнулся шериф. – Вон, взгляните! Пополнение летит!
Шериф и Самсон Вуд зашагали к неожиданно раскалившейся посадочной площадке. Для охлаждения летного поля огромные снегометы обрушили лавину льда и снега, чтобы по нему можно было ходить. Словно по волшебству, закружила метель.
Люк первой ракеты откупорился. Люди в серебристых скафандрах сбежали вниз по переносному трапу, а следом за ними, не столь проворно, сошли настороженные пассажиры. Они стояли на земле с таким видом, будто она могла в любой миг разверзнуться у них под сапогами. Они сдвинули свои ковбойские шляпы на затылок, с прищуром уставились на синие холмы, и тонкие морщинки прорезались вокруг их зорких глаз, привыкших жмуриться от солнечного света. Но в утреннем небе далекое солнце сжалось до снежного комка и стало едва ли не таким же холодным. В воздухе повеяло морозцем.
Самсон Вуд аж выронил чемодан.
– Чтоб я сдох! Боб Коу! Неужто ты?
Один из прибывших, мужчина в ладно сидящих джинсах с медными заклепками, забыл про самокрутку во рту да так и замер с ярлычком «Булл Дарема» в зубах и болтающимся кисетом. Он разжал зубы, и табак с папиросной бумагой разлетелись во все стороны.
– Самсон Вуд! Кого я вижу!
Они ринулись навстречу друг другу, закружились в шаркающей пляске, пихая и похлопывая друг дружку.
– Черт возьми, Самсон, что ты тут делаешь?
– А ты?
– Здесь вроде как моя стихия.
– Моя тоже!
– Коротышку Хикса видел?
– И он здесь?
– Не он один. Тут полно наших. Погляди!
По трапу неуклюже спускались еще двое парней с лицами цвета обожженной глины, яркими синими глазами, жилистые, как вяленая говядина.
– Самсон Вуд! – воскликнули они.
Все принялись похлопывать друг друга по спине, смеяться, топать с гиканьем и свистом. А Самсон Вуд поднял свой пистолет и выстрелил шесть раз, переполошив всех на летном поле.
– Уууууааааа! – возопили все хором.
Спустя час они сидели в поле гудящих бечевок, уплетая за обе щеки сэндвичи с ветчиной, прикладываясь к общей бутылке и весело переглядываясь.
– Самсон, дай-ка я на тебя посмотрю!
– Смотри!
Они сидели на корточках, раскачиваясь взад-вперед, и давились едой.
– Почему ты не сказал мне, что собираешься лететь?
– Я и сам недавно решил.
– Я тоже.
– Сел в эту треклятую ракету по собственной воле, – объяснял Боб Коу, щурясь. – И кого, ты думаешь, я углядел в заднем ряду? Рыжего Андерсона! А на верхней палубе – Элмер Дриско. А в баре – Бродяга Смит. Где же ему еще быть! И ни один не обмолвился другому, что собирается лететь! Ну и дела!
– Ну и дела! – подхватили все.