– О, они не вернутся, – небрежно отозвался Паркхилл. – В этом можно не сомневаться. Я имею в виду, что это роскошное место.
– Роскошное?! – повторил Уайлдер, нервно подпрыгивая вверх-вниз и медленно поворачиваясь в воздухе. – Мы должны вытащить их оттуда! Здесь опасно.
– Опасно для тех, кому здесь не нравится, – возразил Паркхилл. – А мне нравится.
Тем не менее все вокруг – и в почве, и в воздухе – вопияло о приближении землетрясения, но Паркхилл предпочитал не обращать на это внимания.
– Ты, конечно, уйдешь, – сказал он как ни в чем не бывало. – Я это предвидел. Но почему?
– Почему? – Уайлдер кружил в воздухе, как стрекоза перед надвигающимся шквалом. То взмывая вверх, то снижаясь, он швырял слова в Паркхилла, который не считал нужным уклоняться, а глядел, улыбаясь, вверх и ловил их. – Помилуй Бог, Сэм, это же ад. Марсианам хватило здравого смысла сбежать отсюда. Они увидели, что построили чудище, с которым не смогли совладать. Проклятый Город делает все, а это чересчур! Сэм!
Но в этот миг они оба посмотрели вокруг и вверх. Потому что небо начало смыкаться. На потолке сползались громадные задвижки. Крыши домов, как огромные цветы, выгибались, складываясь. Окна закрывались. Двери захлопывались. По улицам эхом разносился грохот орудийной канонады.
Ворота дрогнули.
Челюсти-створки Ворот начали с грохотом сходиться.
Уайлдер вскрикнул, резко развернулся и устремился вперед.
Он услышал голос горничной внизу. Увидел, как она воздела к нему руки. И, нырнув вниз, подхватил ее. Пнул ногами воздух. Реактивный двигатель поднял обоих.
Как пуля к мишени, он мчался к воротам. Но за мгновение до того, как он, отягощенный дополнительной тяжестью, достиг их, Ворота с грохотом сошлись. Он едва успел резким виражом уйти вверх вдоль бездушного металла, как весь Город сотрясся от стального рокота.
Паркхилл внизу что-то кричал, а Уайлдер устремился вверх вдоль стены, кидая быстрые взгляды по сторонам.
Небо повсюду закрывалось. Лепестки опускались, опускались. Лишь справа от него остался последний клочок каменного неба. Он помчался туда. И успел, прорвался, и прямо под его дергавшимися в полете ногами встал на место последний стальной щит, и Город замкнулся в себе.
Он на мгновение завис в воздухе, потрясенный, а затем полетел вдоль внешней стены к причалу, где Ааронсон, стоя возле яхты, взирал на огромные запертые Ворота.
– Паркхилл, – прошептал Уайлдер, глядя на Город, на его стены, на его Ворота. – Ты глупец. Проклятый глупец.
– Все они глупцы, – отозвался Ааронсон и отвернулся. – Глупцы, глупцы.
Они выждали еще немного, прислушиваясь к Городу – гудящему, живому, предоставленному самому себе, его гигантская пасть поглотила несколько крох тепла, несколько заблудших людей, скрытых где-то в его глубинах. Ворота не откроются больше никогда. Город получил то, в чем отчаянно нуждался, и этого ему хватит очень надолго.
Уайлдер глядел назад с яхты, которая несла их по каналу прочь от города и вон из горы.
Где-то через милю они догнали поэта, который шел в одиночестве по берегу канала. Он помахал им.
– Нет. Нет, спасибо. Мне, похоже, надо пройтись. Отличный день. Пока.
Впереди лежали города. Маленькие города. Достаточно маленькие для того, чтобы люди управляли ими, а не оказывались в их власти. Он слышал духовую музыку. Он видел неоновые огни в сумерках. Он различал свалки металлолома на свежем воздухе под усталыми звездами.
В предместьях городов стояли высокие серебристые ракеты, ожидая, когда же можно будет извергнуть пламя и умчаться в звездную пустыню.
– Реальность, – шептали ракеты. – Реальность. Реальное путешествие. Реальное время. Реальное пространство. Не надо подарков. Ничего не надо даром. Только добрый тяжелый труд.
Яхта прикоснулась к знакомому причалу.
– Мой Бог, ракеты, – пробормотал Уайлдер. – Погодите, вот доберусь до вас…
И он побежал в ночь, чтобы поскорее исполнить обещанное.
1949 г. Опубликовано в 1967 г.
Празднество
Кто-то предложил отведать вина на ужин. И тогда Чарли принес из погребка запыленную бутылку и откупорил.
– Который час? – спросил он.
– Ну-ка, посмотрим. – Билл поднес часы к глазам. – Около семи.
После полудня в горячем безмолвии трое мужчин в каменной комнате пили пиво под бормотание радио. Теперь, после заката, они опять застегнули рубашки.
– Одно радует, что моя сестра сегодня вечером в горах, – сказал Уолтер.
– Все равно она узнает. На вилле есть телеграф?
– По последним сведениям, он вышел из строя. – Уолтер постучал пальцами по каменной столешнице. – Ожидание меня убивает. Я бы предпочел не знать. А только смотреть вверх на то, как это происходит, недоумевать и не иметь времени задуматься.
– Допустим, это случится в этот вечер? – Билл раздал стаканы прохладного вина. Он жарил на офисной плите внушительных размеров яичницу с томатным соусом и свежей ветчиной.
– Как знать? – сказал Чарли.
– Говорят, эта радиограмма, возможно, последняя перед молчанием.
Уолтер отворил большое окно. Небо было ясное, темное, насыщалось звездами. Над поселением у подножия холма висело молчаливое тепло, словно от дыхания. Вдалеке, у горизонта, пролегал мерцающий канал.
– Странная планета этот Марс, – заметил Уолтер, выглядывая наружу. – Я даже не мечтал когда-нибудь здесь очутиться, за пару миллионов миль от дома.
Снизу раздались голоса. Два темных силуэта, спотыкаясь, двигались по переулку.
– Это Джонсон и Ремингтон, – сказал Уолтер, – уже напились до чертиков. Боже, как я им завидую!
– Если есть такое время, когда бы мне не захотелось захмелеть, так это сегодня ночью, – сказал Билл, выкладывая ложкой яичницу на три каменные тарелки. – Где твой сын, Уолт?
Уолтер воззвал из окна к темноте вечерней улицы:
– Джо!
Спустя миг ему ответил издалека слабый голосок:
– Пап, ну можно я еще погуляю?
– Нет! – откликнулся Уолтер. – Иди ужинать!
– Но я могу пропустить, – пожаловался Джо, медленно, нехотя поднимаясь по задней лестнице.
– Поешь и снова беги на улицу, – сказал Уолтер, когда все уселись за стол.
Десятилетний русый мальчик поглядывал на дверь и быстро ел, орудуя ложкой.
– Не торопись, – предложил отец. – Еще кому-нибудь вина?
Быстро разлили вино.
За ужином немного разговорились.
– Моя тарелка вычищена; можно я теперь пойду, пап?
Уолтер кивнул, и мальчуган убежал. Его шаги удалялись по переулку.
Билл поинтересовался:
– Он на Земле родился?
– Нет, здесь, в поселении Марс, в 1991 году. Его мать спустя два года со мной развелась. Вернулась на Землю. Джо остался со мной. Психолог утверждал, что космический перелет и смена среды будут труднопереносимы для Джо; так он и остался у меня.
– Должно быть, эта ночь будет для Джо особенной.
– Да, он взволнован. Конечно, это для него ничего не значит. Только очередное развлечение, что-то новое, невиданное.
– Давайте сменим тему? – Чарльз стукнул ножом и вилкой о стол. – Который час? – Кто-то ему подсказал. – Еще вина. – Он разинул рот, держа бутылку дрожащей рукой.
– Сегодня вечером марсиане у себя в деревне празднуют на всю катушку, – сказал Билл, помогая убирать со стола. – Я их не виню. Мы заявились на своих ракетах колонизовать Марс, не спросив у них, хотят они этого или нет. Сколько землян осталось на Марсе, Чарли?
– Тысяча, не больше.
– Значит, мы ничтожное меньшинство. А два миллиона марсиан, очевидно, заслуживают празднества в такую ночь, как эта. Они объявили всепланетные народные гуляния! Позакрывали школы и все такое. Провозгласили День Великого Фейерверка. Всякие хлопушки-шутихи.
Они вышли посидеть на балконе каменного дома, покурить.
– Наверняка это случится не сегодня вечером, – улыбаясь, сказал Чарли, у которого на верхней губе проступили капельки пота.
– Не будем обманывать себя, – сказал Уолт, доставая свою трубку.
– Мой ребенок сейчас носится по городу и вопит вместе с марсианскими ребятишками в гуще большого торжества. Он и сам почти марсианин. Это случится сегодня, и точка.
– Интересно, как с нами поступят марсиане?
Уолт пожал плечами:
– Никак. Что они сейчас переживают, боже мой! Не прикладывая рук, не притрагиваясь к Фейерверку, марсианин может любоваться Спектаклем. Думаю, они оставят нас в покое из чистого любопытства. Еще бы – ошметки цивилизации, которая сама себе подожгла хвост, так сказать.
Билл медленно выпустил дымок.
– У меня отец живет в Лейк-Блафф, штат Иллинойс. Боже, как он ненавидел коммунистов!
– В самом деле? – усмехнулся Чарли. – Летом 1980 года я трижды проезжал через Лейк-Блафф. Мне было двенадцать.
– Надо же, – сказал Билл.
Они сидели в темноте с тлеющими сигаретами. Шарканье бегущих ног, возгласы, хохот стали доноситься все громче. Играла карнавальная музыка, со свистом рвались петарды. Чем больше сгущались тени на улицах, тем чаще мерцали огоньки свечей в наклонных каменных домах.
– Они лезут на крыши, чтобы получше разглядеть спектакль, – тихо сказал Билл. – Некоторые поднимаются на холмы. Знатный будет у них вечерок. Можно устроить пикничок с закусками, посидеть на вершине холма, дождаться большого представления и, может, позаниматься любовью. Красота!
– Дивный вечер. Вы бывали летом в Чикаго? – вдруг спросил Чарли. – Такая жара. Я думал, окочурюсь.
Все огни в городе погасли. На притихших холмах люди устремили взоры к небу.
– Странно, – сказал Билл. – Я только что вспомнил Центральную школу в Меллин-тауне, штат Висконсин. Сколько лет о ней не вспоминал. У нас была училка, старая дева по имени Ларриби и… – Он сделал паузу, пригубил вина и не стал продолжать.
По лестнице, задыхаясь, взбежал сын Уолта.
– Уже пора? – Он плюхнулся на папино колено.
– Разве ты не будешь проводить вечер с деревенскими мальчишками? – спросил Уолт.