– Нет. Я останусь с тобой, – сказал Джо. – Ведь ты родился в Нью-Йорке, – объяснил он.
– Спасибо, – сказал Уолт.
– Кто затеял сегодняшнее представление, фейерверки, папа?
– Кабы знать!
На востоке взошла зеленая звезда.
Внизу, по городу пробежал гул.
– Это Земля там, в небе, папа? Расскажешь мне про декорации и фейерверки?
– Их строили много людей, на них ушла куча денег и времени.
– Сколько времени?
– Лет пятьдесят.
– У-у, как долго!
Уолт обнимал сына, и ночной ветер медленно и трепетно поднимался по переулкам.
– Я ничего не вижу, – сказал Джо.
– Тихо, – прошептал отец. Они затаили дыхание.
Земля отчетливо зеленела в небесах.
– Черт, – сказал Чарли. – Это ложная тревога. Откупорю-ка я еще бутылку и… – Он начал привставать.
Небо разорвалось.
– Вон! – вскричал Билл.
Они отпрянули, когда небо обожгло их белизной.
Объятая пламенем Земля бурно разрасталась вдвое, вчетверо. Огонь беззвучно отогнал тьму. Подобно гигантскому красно-зеленому сполоху. Воздетые кверху лица на холмах, в окнах домов, на крышах, в долинах, на речных берегах, и длинных каналах, и мертвых морях. В глазах троих наблюдателей на мгновение вспыхнул белый огонь.
Свечение угасло.
На холмах раздался всеобщий гул ликования, бой барабанов, крики. Джо повернулся к отцу:
– И это все?
Трое мужчин сжимали неприкуренные сигареты в обвисших руках.
– Это все, – сказал Уолт, смежив веки. – Представление окончено.
– А когда будет повтор? – полюбопытствовал Джо.
Уолт резко поднялся:
– Вот ключ от погреба. Сбегай вниз и принеси четыре бутылки вина. Молодчина.
Они сидели, не проронив ни слова, на холодном балконе до тех пор, пока мальчик не принес бутылки из погреба.
1949 г.
Полный расчет
– За Землю.
– За Марс.
– За атомную бомбу!
– За взрыв.
Они снова выпили. Трое мужчин сидели под марсианскими звездами, на дне марсианского моря. Трое из небольшого серебристого ракетного корабля. Трое дрожащих и озлобленных, с губами, обожженными виски. Их бросало то в жар, то в холод. Они вскрикивали. Ракета застыла на месте. В каменных желобах чернели воды марсианского канала. Они откупорили новую бутылку.
– За старую добрую прекрасную дурацкую взорванную и навеки почившую Землю! – воскликнул Джонс.
– Выходи за меня, Уильямс, – предложил Комфорт. – Выходи за меня. И стань моим возлюбленным. И мы с тобой всех радостей вкусим… [12]
– Заткнись!
– Выходи за меня, и мы возродим цивилизацию.
– Сядь и сиди!
Комфорт сел и заплакал.
Комфорт прикоснулся к своей руке и ощутил слезы на пальцах, быстрые и горючие. Всего шесть часов назад Джонс, Уильямс и он снаряжали ракету для возвращения на Землю. Они оставались последними на Марсе. Они недоумевали: неужели атомная война действительно такая страшная, как утверждало космическое радио. Они еще пошучивали на эту тему. По их прикидкам, через месяц они будут в Нью-Йорке.
И тут – жуткая синяя вспышка в небе.
Горящая Земля – над горизонтом поднялось новое маленькое солнце.
Они тотчас налегли на выпивку.
Они оцепенели от времени и ночи, от пламени и ужаса, от виски и кошмара.
Джонс выпил залпом, глядя в никуда.
– За Алису и мою сестру, за моего брата Герба, за бабушку и маму, папу и… – он запнулся.
– За милуокский зоопарк и, – тихо усмехнулся Комфорт, – за снег, сметенный с улиц Меллин-тауна в Иллинойсе. За весну в Центральном парке. За спагетти-бар в Венеции, штат Калифорния, апрель 1968…
– За президента Ф. Рузвельта-младшего, за премьера Каволевского, за премьер-министра Баррингтона-Смита. За все атомы мира. За атомы под названием Ванамук-крик и за атомы под названием речная форель, которую я жарил на сковородке в Северных лесах. За атомы, которые пронизывали высокие деревья по ночам, когда я лежал, бодрствовал и прислушивался. За все и всяческие атомы, – сказал Уильямс.
Джонс страшно выругался.
– Черт побери! Я должен что-то предпринять! – Он вперился в небо так, что из глаз покатились слезы.
– И я! – Уильямс разбил свою бутылку. – Мы должны что-то сделать. Должен быть способ отомстить, действовать!
– Ты ничего не можешь поделать, – прошептал Комфорт, смежив веки.
– Мы должны, говорю я тебе, должны!
Спустя минуту возник марсианин.
Он мягко ступал по дну моря, в одиночестве. Он задержался в ореоле света, излучаемого желтыми электрическими факелами. На нем была бронзовая маска, сквозь которую, подобно голубым алмазам, посверкивали его глаза.
– Постойте-ка! – Уильямс с трудом поднялся. – Наверное, я свихнулся. Кажется, я кого-то вижу!
Остальные тоже что-то увидели.
Марсианин их поприветствовал. Без слов. Только в мыслях. Они витали в воздухе, как дыхание.
Комфорт протянул руку.
– Он настоящий. Я его осязаю!
Бронзовая маска кивнула. Мысль посетила их головы.
– Меня зовут Йио.
– Так марсиане все-таки существуют! – Мужчины онемели.
Маска повернулась.
– В высокогорных городах выжила тысяча из нас. Мы видели прибытие ваших кораблей десять лун тому назад. Мы видели, как они вернулись в небеса. Мы ждали, когда вы все улетите. Сегодня ночью мы увидели пожар в небе. Поэтому я здесь. Я пришел предложить вам троим убежище.
– Пошел ты со своим убежищем! – гаркнул Уильямс. – Убирайся, мы и сами как-нибудь перебьемся!
– Но…
– Нам и так хорошо, – сказал Джонс.
– Долго же вы дожидались, – сказал Уильямс. – Почему вы не спустились к нам несколько месяцев назад, подлые трусы? Испугались? Онемели от ужаса небось. Так, Комфорт? Так, Джонс?
– Именно!
– Чего вы боялись? – Спотыкаясь, Уильямс описал круг вокруг марсианина, ощупывая синие шелка, в которые было облачено худое тело пришельца, быстро смерив его взглядом с головы до ног. – Нас? Клянусь Сатурном, не напрасно боялись! Мы – Земля! Земляне! Лучшие люди Вселенной! И ее чертовых окрестностей, если еще где-то остались люди, в чем я лично сомневаюсь! А ты что из себя представляешь? – Он фыркнул. – Ты мужчина или женщина? Ну-ка, гляну, что там у тебя под маской. Терпеть не могу, когда прячутся под маски!
Марсианин отшатнулся:
– Я пришел помочь выжившим.
– Как ты выучил наш язык? Телепатия? Подглядывал все эти месяцы, подслушивал наши мысли? Конечно! – Уильямс сплюнул. – Мы тебе не выжившие, мистер. Мы хорошо приспособленные джентльмены с университетским образованием. Нам от тебя ничего не надо!
– Но неужели я ничего не могу сделать?
– Убирайся, – сказал Комфорт. – У меня жутко плохое настроение.
– А у меня еще хуже. – Джонс шмякнул кулаком по влажной ладони другой руки. – Я взбешен, и меня тошнит. И еще много чего, что не выразить словами. Не нарывайтесь, мистер.
Комфорт думал: «Мы должны остановиться. Мы несемся куда-то, к чему-то недоброму. Я должен это прекратить. Мы обезумели. Этого марсианина здесь не может быть. Он возник из нашего страха, из нашей злобы и раздражения. Мы должны положить этому конец и…»
Марсианин пошевелил руками:
– Мы, марсиане, тоже немало выстрадали в свое время. Мы познали мудрость. Мы отказались от атомной энергии во избежание самоуничтожения. Мы выживаем сегодня благодаря библиотекам, городам, мозаикам, фонтанам…
– Возгордились? Да? – сказал Уильямс, хлопнув по пистолетной кобуре. – Зазнались? Нечего сыпать нам соль на раны, мистер! Не надо говорить, что вы есть, а наших друзей – нет. Вас целая тысяча, а все наши погибли. Хватит с нас такой болтовни, ты…
– Нужен философский подход, – тихо ответил марсианин. – Цивилизации, планеты переживают взлеты и падения. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Вооружения – неприемлемы. На Марсе мы не применяем оружие вот уже десять тысяч лет.
– Убирайся, – велел Уильямс.
Они были взвинчены и разгорячены. Их рты дергались, глаза моргали.
Марсианин пожал плечами.
– Мы приглашаем вас жить в нашем городе. Восхитительное место – роза, жемчужина и все оттенки ночи, сокрытые в горах, впервые освещенные этим вечером, ибо опасность миновала. Вы должны увидеть наш маленький город-алмаз: зеленые лужайки; фонтаны взмывают ввысь и насыщают воздух водяным туманом; детский смех над синими мозаичными дорожками; жители наслаждаются редкими винами на верандах своих вилл; золотистые женщины, симпатичные мужчины в бронзовых масках; музыка играет – все это вы должны увидеть.
Комфорт, Джонс и Уильямс тупо надвигались на него с каменными лицами.
Марсианин перечислял достопримечательности: им следует посетить глубокие пруды, в которых разноцветные чернила перемешиваются, ежесекундно сплетая причудливые узоры. Они должны полюбоваться горящими и изменчивыми картинами на стенах. Они должны взобраться на хрустальные минареты, где произрастают вечные цветы, которым десять тысяч лет; они хрупки и нежны, как белые теплые дети. Они должны услышать музыку, сочиненную пятьдесят тысяч лет назад, исполненную на инструментах из струн, ветра и воспоминаний, извлеченную из фарфоровой горловины…
Вся троица зашаталась. Казалось, почва тает под ногами. У них глаза повылезали из орбит, лица взмокли.
– Заткнись, – приказал Уильямс.
Марсианин разинул рот.
– Предупреждаю, хватит! – сказал Уильямс.
Марсианин сделал жест, говоря тихим голосом.
– Ну, ладно, – сказал Уильямс.
Он выхватил пистолет и выстрелил.
Маска вдребезги разлетелась дымящимися осколками и искрами. Обмякшее тулово марсианина в тунике рухнуло наземь.
Комфорт вытащил свой пистолет и пальнул в неподвижную груду. Джонс сбил в кучу останки и столкнул в воды канала.
– Так, – отрывистым голосом сказал Уильямс, с горящими глазами вцепившись в свой пистолет. – Где город, про который он тут разглагольствовал?
Все трое закивали друг другу.