первом подъезде и теперь должен был довезти до помойки и там выгрузить. Потом Шухрат вернется и проделает то же самое со вторым подъездом, потом с третьим – и так далее, вдоль всего дома. Проходя мимо, он улыбнулся мне и помахал рукой в рабочей рукавице. Я замахала в ответ. Потом не удержалась и позвонила Рыжему – опять недоступен. Надо было отвлечься, иначе он увидит от меня 25 пропущенных звонков, когда его телефон снова заработает. Я стала думать, почему, собственно, у Шухрата такая странная тележка – явно он сам ее сделал. Почему ему не выдали какую-нибудь нормальную тележку в ЖЭКе? Потом я вспомнила, как Шухрат и его напарник Рустам укрепляют найденными на свалках дверьми и фанерными щитами переполненные помойные баки, чтобы из них не вываливался мусор на дорогу. И как они лазают на деревья, чтобы снять зацепившиеся за ветки пакеты. И как они аккуратно выуживают из контейнера и ставят на асфальт у помойки стеклянные бутылки для дяди Севы, старого, хромоногого и вечно пьяного, чтобы он мог сдать эти бутылки и получить за них несколько рублей. И как они таскают с помойки продавленные матрасы, поеденные молью одеяла, кривые стулья и прочий выброшенный жильцами скарб – наверняка у Шухрата с Рустамом куча знакомых семей, которым все это может пригодиться. Помойка – это их работа и их территория, к которой они относятся добросовестно и рачительно, обустраивают ее и улучшают, чтобы она приносила максимальную пользу. А ЖЭКу, видимо, до таких вещей дела нет.
Пока я так размышляла, срок опоздания Рыжего увеличился до сорока пяти минут. Я посмотрела на телефон в своей руке – не позвонить ли еще раз, – но поняла, что смысла нет. Охотнее всего я бы сейчас пошла к папе и бабушке, чтобы их присутствие меня утешило, но Ника прислала мне уже десяток сообщений «ты где???», и я пошла к ней.
57
– Восьмая Марта пришла! – громко объявил мой бывший одноклассник Смирнов, но его, к счастью, почти никто не услышал.
На кухне гремела музыка, лилось на пол пиво и толкалась половина класса – кажется, они пытались жарить курицу, смрад стоял изрядный. Из туалета и в туалет все время кто-то ходил, в коридоре обнимались уже порядочно выпившие гуманоиды – я не помнила их имен, они были из одиннадцатого. В большой, проходной комнате давила на уши какофония звуков – включенный на каком-то бессмысленном ток-шоу телевизор, горланящее радио и громко спорящие ашки, играющие на полу в карты. Тут же стоял стол с лоханками чипсов и маринованных огурцов и батареей бутылок. В комнате Ники еще одна толпа сгрудилась над планшетом, дымила сигаретами и смотрела какие-то видео. Сама Ника, размякшая и добрая, висела на плече Ильяса из 11 «А» (Ильяса я знала, мы в прошлом году вместе занимались в школьной телестудии и пытались вести блог про школьную жизнь). Увидев меня, Ника отлепилась от Ильяса и, подняв руки, бросилась ко мне, смешно ковыляя на каблах. Мы обнялись, и она обдала меня жарким алкогольным дыханием.
– Зверски, да? – сказала она с восторгом, но я не поняла, к чему именно это относилось.
Положив руку мне на плечо, она подвела меня к столу в большой комнате и пригласила взять еды и налить себе что-нибудь.
– Еще скоро эти будут – бедрышки… крылышки…
Она улыбнулась широченной улыбкой и прижалась носом к моей шее. Мы постояли так, потом она отстранилась и, хихикнув, сказала, что направляется в туалет, а я могу тут пока веселиться.
Веселиться у меня что-то совсем не получалось. То ли из-за пропавшего Рыжего, то ли из-за того, что я пришла позже всех и не успевала за их градусом веселья, но мне было так тоскливо и одиноко, как никогда. Я налила себе пива, сунула в рот чипсы и со стаканом в руке начала перемещаться по квартире, примыкая то к одной группе, то к другой, здороваясь с бывшими одноклассниками, молча улыбаясь незнакомым одиннадцатиклассникам, и с каждой минутой чувствовала себя все несчастнее. Продержавшись для приличия минут сорок, я подошла к Нике, сидевшей на коленях у Ильяса, и сказала:
– Я пойду, мне надо папе помочь. С бабушкой.
Похоже, папа и бабушка стали моей универсальной отговоркой.
– Почему? – огорчилась Ника.
– Потом расскажу.
Ника встала и встревоженно пошла за мной. На лестничной площадке она заглянула мне в лицо и спросила:
– Это не из-за того, что я с Ильясом?
– Что? Нет!
– Я чего-то подумала, вдруг он тебе нравился, а тут я, – икнув, продолжила она.
– Да нет же! – заверила я ее. – Он мне вообще не нравится. То есть нравится, он прикольный, но я вообще… Ну, ты поняла, короче.
– Слава богу! – вскричала Ника и в который раз за этот вечер бросилась мне на шею.
Я подумала, не оставить ли ей презервативы, но решила, что сами разберутся – не маленькие.
58
В час ночи, когда я уже лежала на кухне под столом и слушала в наушниках заунывные баллады, надеясь уснуть, мне пришло сообщение, что абонент доступен для звонка. Я подержала в руке телефон и решила первой не перезванивать. И даже не отвечать, если он позвонит мне прямо сейчас. Поговорю с ним завтра. Положила телефон на пол экраном вниз, свернулась в мешке калачиком и закрыла глаза, чтобы хмурые и повидавшие жизнь исполнители баллад поскорее проводили меня в сон.
59
– Труба села, не мог позвонить.
И смотрит на меня как ни в чем не бывало.
– Так ты прийти мог, – буркнула я.
– Я и пришел, тебя там не было.
– Куда пришел?!
Он назвал улицу, где стоял дом бабушки.
– Да нет! – воскликнула я. – Надо было прийти к дому моей мамы! Я ж тебе адрес сказала.
– У тебя домов столько, фиг поймешь, – он пожал плечами. – Ну лан, извини. Чо надулся, Макфлай?
Я глубоко вдохнула и выдохнула. Не помогло. Рыжий, очевидно, считал все произошедшее мелким недоразумением, а я вчера так переживала и была такая несчастная!
– Я, кстати, с девками поговорил, чтоб не лезли к тебе, – сказал он.
Я все еще переваривала его предыдущую реплику и ничего не ответила.
– Ты ж заметила, что не лезут? – уточнил он.
– А? Кто?
– Девки наши, – повторил он. – Маха, Даха и Натаха.
Я тупо смотрела на него, соображая, хочет ли он услышать от меня благодарность или просто так мне все это сообщает, для сведения.
– А лимонад на меня тоже они? – наконец сказала я.
– Нет, – сказал он. – Не они. Дался тебе этот лимонад. Пацан какой-нить мелкий с дури прикололся. Ну чо, пойдем?
Звонок прозвенел уже пять минут назад, в школу пыхтели последние опоздавшие. Мы с Рыжим спустились с железных лазалок и не спеша пошли через двор к крыльцу.
60
На очередную репетицию к нам явилась И Дэ.
– Ну, – сказала она, постукивая носком туфли по линолеуму. – Каковы успехи? У нас с вами две недели до выступления.
– Почему две? – удивилась я. – Девятого мая же. «Вальс Победы», танцевальный конкурс и поздравление ветеранов, призы участникам и награждение трех лучших.
– Милая моя! – с нехорошей интонацией воскликнула И Дэ. – «Вальс Победы» передвинули на 30 апреля, чтобы не отрывать ветеранов от парада! Они 9 мая нарасхват, их уже совсем мало осталось. Тебе что, Денис не говорил?
– Про ветеранов?
– Про тридцатое!
Я повернулась к Денису и увидела, что он уже пошел красными пятнами.
– Хм-м, забыл, – еле слышно пробормотал он.
И Дэ крякнула с выражением «а чего еще от тебя можно ожидать» и села за стол Риты Георгиевны.
– Ничего, две недели – это достаточно, – она улыбнулась нам ободряющей улыбкой. – Показывайте, что у вас есть.
Мы растерянно переглянулись, и я шепнула Лусинэ: «Давай Штрауса». Но поскольку к Штраусу мы за последние дни даже не притрагивались, он у нас куда-то завалился, и нам пришлось перебирать все пластинки. И Дэ громко вздыхала, стучала туфлями и говорила, что у нее скоро «селектор с департаментом», поэтому она очень спешит и просит нас шевелиться энергичнее.
– Ох, ну что вы такие несобранные! Вы на конкурсе так же будете?
Охотнее всего я бы запустила в нее Бахом и Генделем, чьи пластинки сейчас были у меня в руках, но Лусинэ как раз в этот момент обнаружила Штрауса между Свиридовым и Пяртом и победно воздела его вверх.
Танцевали мы из рук вон плохо. Наблюдающая за нами И Дэ заставляла нас нервничать, от Штрауса мы уже отвыкли, обретенные недавно навыки не работали без Майкла Джексона и «Гражданской обороны», и свобода движений, которая так радовала нас на прошлых репетициях, куда-то испарилась.
– Зашкварама, – шепнул мне Денис, когда мы деревянно кружились под Штрауса второй раз и догорали в огне стыда.
– Пипец пиперион, – согласилась я.
– Есть над чем работать! – провозгласила со своего места И Дэ. – Зря я вас оставила без присмотра, столько времени потеряли. Тебя же учили вальсу в твоей школе? – обратилась она ко мне. – Я на тебя, между прочим, рассчитывала.
Мы с Денисом сбились и встали.
– Выключи это! – крикнула учительница Лусинэ. Та испуганно остановила пластинку.
И Дэ выбросила вперед руку, поднесла ее к глазам и посмотрела на часы.
– Мне пора, – сказала она, поднимаясь.
Пройдя к двери, она остановилась, окинула нас взглядом и задержала его на Лусинэ.
– Но ты же не будешь выступать, верно?
– Поч-чему? – прошелестела Лусинэ, прижимая руки к груди.
– Они сами могут запись поставить. От каждой школы по два участника – партнер и партнерша, – объяснила И Дэ.
– Нет, подождите, – заволновалась я. – Лусинэ нам нужна, она аккомпаниатор.
– Если бы она на пианино играла, тогда другое дело, – возразила И Дэ. – Тот, кто включает запись, не аккомпаниатор, а… не знаю кто. Ассистент.
– Она член команды, – не сдавалась я. – Мы без нее не согласны.
– Ну что вы несете, – с усталой досадой проговорила И Дэ. – Все, опоздала из-за вас. Денис, привет маме передай.
Мы были так ошарашены, что забыли с ней попрощаться, а стояли молча и глядели на раскрытую дверь, в которую она вышла, и слушали звук ее удаляющихся шагов.