И с таким отвращением и злостью на меня посмотрела, что у меня прямо голова закружилась.
14
К обеду я уже эту школу ненавидела, а от холодных макарон и горького лимонного компота стала ненавидеть еще больше. Повариха на раздаче не желала пойти мне навстречу и убрать с моей тарелки котлету, хотя я ей три раза сказала, что мяса не ем. Я предложила котлету Лусинэ, но она вежливо отказалась, пояснив, что ей и своей хватит. Пришлось оставить этот застывший комок фарша и жира нетронутым на тарелке. Когда я сдавала поднос с посудой, приемщица в окошке при виде моей целенькой котлеты громко буркнула «Зажрались». В следующий раз покрошу котлету вилкой, чтобы не задевать ее чувств.
Мы с Лусинэ вышли из столовой и пошли по коридору, а впереди топала эта шайка вместе с Рыжим. Я смотрела на него сзади – мне, в общем, нравились и его плечи, и спина, и бедра, и всё в целом – и понемногу отвлекалась на разные мысли романтического толка. Но тут шедший рядом с Рыжим бультерьер ни с того ни с сего протянул руку и крепко щелкнул проходящую мимо мелкую девочку по макушке. Девочка схватилась за голову и плаксиво завопила. Шайка громко зафыркала.
Тут я открыла рот и сказала погрубее и повесомее, что, мол, зачем трогать девочек, но грубые фразы у меня, честно говоря, не очень хорошо получаются – практики не хватает. Парни обернулись и заржали уже надо мной, кто-то из них снисходительно послал меня туда-то и туда-то, а девочка таращилась на меня с такой неприязнью, как будто это я ее щелкнула. Рыжий меня никуда не посылал и вообще молчал, но глядел на меня как-то странно, и я, поймав его взгляд, адски смутилась и больше на него не смотрела.
Зазвенел звонок, мы стали расходиться в разные стороны – мы с Лусинэ в одну, шайка в другую, девочка в третью. Я на ходу обернулась, чтобы посмотреть на Рыжего, и он в тот же самый момент обернулся и увидел, что я на него смотрю.
– А тебе идет, когда ты такая красная, – сказала Лусинэ, когда мы дошли до кабинета.
15
Репы в тот день не получилось. Денис сказал, что у него тренировка и надо еще за кимоно домой зайти.
– Кимоно? – переспросила я. – Ты каратист?
– Да, – ответил он с вызовом, как будто я могла не поверить или начать отпускать какие-нибудь шуточки.
– Круто, – сказала я, вложив в свой голос побольше уважения.
Так вот откуда у него эти синяки на руках от запястья до локтя. Я думала, его кто-то палкой колотит регулярно – отец-тиран или сумасшедший младший брат, лишенный эмпатии.
Денис помолчал, потом спросил:
– Завтра порепетируем? Ты можешь завтра?
Я кивнула.
– Могу.
– И я могу! – сказала стоящая рядом Лусинэ.
16
Когда мы шли из школы с Лус, она принялась рассказывать мне про какого-то мальчика, с которым познакомилась летом в деревне у дедушки, и это было так долго и неинтересно, что я изнывала от скуки. А Лусинэ все шла и шла со мной и на вопрос-намек «Ты вон на той улице живешь?» ответила, что да, на той, но сегодня у нее куча времени, она меня проводит. Мне пришло смс с рекламой от фирмы, которая делает уборку, – папа им звонил с моего телефона, узнавал, сколько стоит двухкомнатную квартиру отмыть, так они мне теперь рекламу шлют. Телефон запищал, я прочла сообщение и подумала, не соврать ли мне Лусинэ, что это от папы. Мол, бабушку в больницу отвезли, и мне надо срочно туда бежать. Я прямо поразилась своему коварству. Нет уж, лучше потерплю ее болтовню еще немного. Хоть один раз за день поступлю правильно.
– А потом оказалось, что он еврей, – сообщила Лусинэ.
Я даже остановилась от неожиданности.
– А… как это оказалось? – тупо спросила я.
– Дедушка его увидел и сразу понял.
– И… что? – недоумевала я.
Она начала нести какой-то бред про то, что евреи хитрые, друг за дружку держатся, только своим помогают, а ко всем остальным относятся как к людям второго сорта. Это ей дедушка рассказал.
– А ты не думаешь, что твой дедушка… – я запнулась, подыскивая слово, – запутался немножко?
Лусинэ начала с такой убежденностью уверять меня, что дедушка знает о евреях все, что я растерялась. Я прекрасно понимала, что это чушь, но не понимала, как можно переубедить Лус. Мы зашагали дальше, и тут мне пришло еще одно смс с рекламой уборки.
– Меня тут папа зовет, – сказала я, глядя в телефон. – Случилось кое-что. Побегу, пока!
Я бросила Лусинэ, как вчера бросила Дениса, и почесала по улице без оглядки.
17
Как я уже говорила, в старой школе у нас по средам были бальные танцы. Не сказать, чтобы я преуспела: вальс казался мне скукой смертной, ча-ча-ча – издевательством, а крики нашей балерины-предводительницы «Бедра работают!» только усугубляли это мучение. Половина занятия уходила на то, чтобы отыскать сбежавших мальчиков – они прятались от танцев по туалетам и раздевалкам, – а отыскав, привести их к повиновению. Если все шло уж совсем вкривь-вкось, нам позволяли для разрядки подурачиться, что означало станцевать сиртаки. Когда двадцать пять человек танцуют сиртаки, положив руки друг другу на плечи, и темп ускоряется, и кто-то поминутно ошибается и норовит повалиться на пол, увлекая за собой соседей, а те хохочут и вопят от восторга, все это похоже на восхитительную игру, где надо резво соображать и держаться на ногах. Всем сразу становилось ужасно весело, и даже балерина-предводительница, чье выражение лица обычно напоминало грустную воблу, в такие минуты оживлялась и принималась хлопать в ладоши. Жаль, что бальные среды целиком не отдали под сиртаки.
И вот, когда прошел еще один день и настало время нашей с Денисом второй репетиции, я отыскала в шкафу Риты Георгиевны пластинку Микиса Теодоракиса, который сочинил музыку для сиртаки, и сообщила Денису и Лусинэ, что сегодня мы займемся этим греческим танцем. Потому что сиртаки, как доказали опыты на танцорах Большого театра, отлично помогает почувствовать партнера, развивает координацию и благотворно влияет на кору головного мозга – а именно на те ее области, которые отвечают за танцевальную моторику. Все это я выдумала от начала до конца, но Денис и Лусинэ поверили и согласились. А мне было очень нужно, чтобы они согласились на сиртаки. Я не видела другого способа справиться с ужасающей неловкостью и смущением, которые меня одолевали при одном только взгляде на этих двоих. Ну не были они мне друзьями, хоть ты тресни. Я даже была готова отказаться от участия в конкурсе, кинув партнера и аккомпаниатора. А Денис и Лусинэ, наоборот, с утра были очень приветливы и постоянно обращались ко мне с вопросами – то про аминокислоты, то про эрозию почв, то про Пьера Безухова. Лусинэ попробовала задать личный вопрос – а что у меня вчера случилось, из-за чего я так быстро скрылась, – но я ее строго оборвала, сказав, что не хочу об этом говорить.
Итак, я велела им встать по обе стороны от меня, положить руки мне и друг другу на плечи и повторять за мной все, что я делаю. Заиграл Теодоракис, мы медленно двинулись по кругу – ногу туда-вперед, ногу сюда-назад. Поначалу музыка такая медленная, что с ногами любой разберется без труда. Но дальше дело пошло быстрее, и мне пришла охота позабавиться: я стала добавлять движения посложнее – качнуть ногой вперед-назад-вперед, колено вверх, качнуть назад, присесть на другое колено… Денис и Лусинэ постоянно путались, но это их только смешило, на что и был мой расчет. Это как в детской игре в ладушки – чем быстрее вы хлопаете друг друга по ладоням и чем больше ошибаетесь, тем веселее. Мы с мамой когда-то играли в ладушки в очередях в поликлинике – весь коридор стекался посмотреть, что это мы так хохочем и кого так звонко лупим.
К тому времени, как пластинка закончилась, мы насмеялись и накружились вволю. Лусинэ победно вскинула руки вверх и закричала:
– Еще, еще!
Ее черная кудрявая челка прилипла к потному лбу, щеки алели как два снегиря. Денис подошел к проигрывателю, переставил иглу на начало дорожки и включил. И они с Лусинэ, улыбаясь до ушей, протянули мне руки.
18
Когда мы уходили из кабинета музыки, я вспомнила то странное нечто, мелькнувшее в окне в прошлый раз. Лусинэ уже была готова запирать дверь и стояла у порога с ключом в руке. Я подбежала к шкафу и заглянула в каморку Риты Георгиевны – никого. Лусинэ меня позвала, но я, отдернув плотную коричневую штору, уставилась на широкий подоконник. Там лежало несколько крошек. Если в прошлый раз тут пряталась мышь, она должна быть размером с человека. Потому что нечто, замеченное мною в окне, было именно такого размера.
19
Темно-стеклянная башня, которую занимает банк «Восхождение», похожа на рукоять молота Тора – ладная и обвитая светящимися окнами офисов, она торчит на сорок этажей вверх в бурое вечернее небо и оставляет окружающие строения стелиться под ее ногами. Если бы Тор последовал примеру Архимеда и отыскал подходящую точку опоры, он бы взялся за эту башню и запросто перевернул Землю. А то и закинул бы планету куда подальше, в какую-нибудь черную дыру.
Башня совсем новая и блестящая, ее округлые бока такие гладкие, что колючие мартовские снежинки и сажа автомобильных выхлопов не задерживаются на их поверхности ни на полсекунды, а летят дальше и оседают на кустах и прохожих. Высоко-высоко, на самом верху, горят гигантские красные буквы – ВОСХОЖДЕНИЕ. Их видно от метро, от предыдущего метро и от предпредыдущего метро, так что, если захочется прогуляться, можно выйти на две остановки раньше и держать курс на висящие над городом буквы – не заблудишься.
После того как я не дождалась маму в прошлый раз, и стало ясно, что раньше одиннадцати она приезжать домой не будет, мы решили попробовать встретиться у нее на работе. Она сказала мне адрес, я погуглила маршрут, вышла на две остановки раньше и прошла остаток пути до башни пешком, чтобы убить время. Дойдя до подножия этой гигантской мензурки, я обошла ее кругом, задрав голову и глазея на передвижения крошечных человечков на ее этажах. Времени у меня по-прежнему оставался вагон – я приехала слишком рано. Сделав два круга, я промерзла до костей на пронизывающем ветру – вокруг башни явно образовывались возмущенные аэродинамические потоки. И хотя меня пугала перспектива торчать на первом этаже перед охранниками в ожидании мамы, я все-таки решила войти внутрь. В конце концов, всегда можно уткнуться в Уголовный кодекс.