ло за переговорами, то Геринг сделает это лучше меня».
Геринг, удивленный этим докладом, не стал действовать необдуманно. Он провел совещание с несколькими должностными лицами, находившимися в Берхтесгадене, среди которых был рейхс-министр Ганс Ламмерс, официальный эксперт, способный определить, находится ли в силе указ Гитлера от 29 июня 1941 года о назначении Геринга преемником. Геринг боялся, что Гитлер изменил указ и назначил своим преемником Бормана. Это было не так, однако его опасения относительно Бормана заставили Геринга отсрочить переход к необходимым действиям. «Он мой кровный враг, — сказал Геринг. — Он только и ждет случая, чтобы расправиться со мной. Если я начну действовать сейчас, они назовут меня предателем. А если я не стану действовать, меня упрекнут в том, что я сдался в самый решающий момент». В конце концов, Геринг перешел к действиям.
Как и все самые важные донесения, адресованные Гитлеру, телеграмма рейхсмаршала вначале попала в руки Бормана. Борман начал действовать так, как будто у нацизма было будущее и существовала реальная власть, которую можно было бы унаследовать в случае смерти Гитлера. Кроме того, Борман был уверен, что эта власть не должна быть передана Герингу. В качестве меры предосторожности, рейхсмаршал послал еще одну телеграмму адъютанту Гитлера — люфтваффе полковнику Николаусу фон Белову. Помимо вышеуказанного, Геринг просил фон Белова проконтролировать, чтобы телеграмма была передана Гитлеру лично в руки, а также просил убедить его срочно вылететь в Берхтесгаден, если это возможно. Борман освободил фон Белова от необходимости общения с Гитлером, и тот никогда не увидел этой телеграммы.
Борман с гримасой праведного негодования отнес Гитлеру телеграмму Геринга. Прежде чем Гитлер смог хорошенько разобраться и прокомментировать прочитанное, Борман указал ему на следующий параграф: «Если до десяти часов вечера ответа не последует, я расценю это как то, что Вы лишены свободы действий…» Несомненно, Геринг указал точное время, так как чувствовал, что Берлин может быть взят, а Гитлер убит в любой момент, и хотел получить указание лично от Гитлера до того, как это произойдет.
Тем не менее, Борман, как обычно спекулируя на подозрительности фюрера, преподнес ограничение во времени как ультиматум. И кроме того, разве рейхсмаршал не подозревался в попытке начать мирные переговоры шесть месяцев назад? Теперь он посмел посылать ультиматум фюреру, видимо, с целью захвата верховной власти и капитулировать в то время, когда Гитлер все еще жив. Рейхсмаршал, сказал Борман, должен быть казнен.
Выслушав такие комментарии, фюрер начал изучать телеграмму. «Гитлер был крайне взбешен, — вспоминал позднее Шпеер, — и довольно резко отозвался о Геринге. Он сказал, что одно время был уверен в том, что Геринг сдался, что он коррумпирован и находится в наркотической зависимости». Неожиданно Гитлер добавил: «Он все еще может вести переговоры о капитуляции, совершенно не важно, кто это делает».
Гитлер не последовал совету Бормана расстрелять Геринга. Тем не менее, он уполномочил Бормана записать и отправить рейхсмаршалу телеграмму следующего содержания:
«Ваши действия представляют собой государственную измену фюреру и национал-социализму. Наказание за измену — смерть. Но учитывая Ваши прошлые заслуги перед партией, фюрер не станет применять высшую меру наказания, если Вы сложите с себя все полномочия. Отвечайте «да» или «нет»».
К этому письму прилагались еще два коротких замечания: первое о том, что Гитлер аннулирует свой указ о назначении Геринга своим преемником, и второе, в котором Гитлер сообщал Герингу: «…передам свою власть тому и тогда, когда посчитаю это правильным. До тех пор я буду руководить сам».
Годами Борман ожидал возможности свергнуть Геринга. Теперь цель была достигнута, и вопрос о преемнике фюрера был открытым. И все равно, Борман был неудовлетворен. Рейхсмаршал, лишенный всякой власти, оставался все еще жив и свободен. И Борман, на свой страх и риск, передал полковникам Бредову и Франку, командующим СС в Берхтесгадене, радиограмму с приказом арестовать Геринга за государственную измену. «Ответите за это головой», — предупредил Борман.
Около семи часов вечера 23 апреля подразделение СС окружило шале Геринга в Оберзальцберге. Затем Франк и Бредов постучали в дверь, ее открыл камердинер Геринга Роберт Кроп. Угрожая Кропу револьверами, Франк и Бредов взяли Геринга под стражу. Ему не позволили общаться с семьей, подчиненными и внешним миром. Поэтому бывший рейхсмаршал и преемник фюрера не слышал радио Берлина, сообщившее на следующий день о том, что он подал в отставку «по состоянию здоровья».
Фельдмаршал Кейтель был «шокирован», когда узнал факт отставки Геринга от позвонившего в штаб верховного командования, находившегося тогда под Берлином генерала Кребса. Фельдмаршал возмутился, заявив, что это какое-то недоразумение. В этот момент Борман, схватив трубку телефона, прокричал, что Геринг уже уволен с должности «главного егеря рейха». Эти известия привели Кейтеля в крайне удручающее состояние. Это еще больше подчеркнуло «атмосферу отчаяния в рейхсканцелярии и в частности все возрастающее влияние Бормана».
Борман изо всех сил пытался убедить фюрера покинуть Берлин и отправиться в пока еще не тронутые войной окрестности Берхтесгадена. Однако в десять часов утра 25 апреля бомбардировщики союзников провели два удачных налета на резиденцию Гитлера в горах. Его дом, Бергхоф, был разрушен в ходе бомбардировки, продолжавшейся около часа.
Геринг сидел в бомбоубежище возле своего шале, в то время как его до основания разрушили взрывы бомб. Но он не только выжил, но еще и смог убедить своих соратников по СС переправить его в Австрию в замок, которым он владел в Маутерндорфе в трех часах езды от Берхтесгадена.
Рейд авивации также разрушил и дом Бормана. Его жена покинула Берхтесгаден на автобусе со знаком Международного Красного Креста, вместе со своими детьми она вывезла несколько местных ребятишек, которым решила помочь. Остальные сотрудники, переодевшись в гражданскую одежду и выдавая себя за беженцев, добрались до убежища в гористой местности в австрийском Тироле, приготовленном для фрау Борман агентами ее мужа.
Когда французские и американские солдаты вошли в Бергхоф 4 мая, они нашли там опустошенные, еще тлеющие руины. Офицеры разведки, следуя за войсками, искали следы Гитлера и Бормана в окрестностях Оберзальцберга. В суматохе и путанице событий агенты не были уверены в том, что эти двое не покинули Берлин. Гитлер не был найден. Обыск разрушенного дома «Гелль», принадлежавшего Борману, не дал никаких результатов, была найдена только коллекция редких вин, записи классической музыки и множество детских игрушек.
Более поздние попытки разыскать Бормана в Альпах также потерпели неудачу, однако удалось обнаружить чрезвычайно интересные сведения о самом Бормане. Бергхоф скорее принадлежал ему, а не Гитлеру. Вся собственность в Оберзальцберге, состоящая из восьмидесяти семи строений стоимостью более полутора миллиона марок, была официально зарегистрирована на имя Бормана, как и родной дом Гитлера в Браунау и дом его (Гитлера) родителей под Линцем.
В Берлине, в день, когда был совершен авианалет на Оберзальцберг 25 апреля, около часа пополудни, Борман узнал о том, что столица окружена войсками Красной Армии. В этот же день, русские и американские войска встретились на Эльбе в семидесяти пяти милях от Берлина, разделив тем самым Германию на две части. Теперь единственно возможным способом выбраться из Берлина и добраться до немногих мест, где немецкие войска еще вели бои, оставался авиаперелет.
Однако Гитлер не покинул Берлин, и Борман остался с ним. Фюрер продолжал вести себя как обычно, проводя ежедневный военный совет, впадая то в отчаяние, то в состояние полной четкости и обдуманности действий. Склонившись над огромными картами, он направлял движение воображаемых армий и приказывал контратаковать войскам, неспособным выполнить поставленную задачу. Гитлер верил в возможность 12-й армии под командованием генерала Вальтера Венка освободить Берлин, предсказывал столкновение между англо-американскими войсками и их советскими союзниками, верил в спасение нацистской Германии. Победа в последний момент была еще возможна.
Больной, бледный, с дрожащим телом, в состоянии, граничившем с безумием, Гитлер сохранял невероятную способность воодушевлять и пробуждать несбыточные надежды у оставшихся с ним соратников. И никто не казался более убежденным его словами, чем Мартин Борман.
Капитан Герхард Болдт, молодой офицер, получивший пять ранений во время русской кампании и находившийся теперь в распоряжении генерала Кребса, имел беседу с Борманом днем 27 апреля. Борман говорил о скорейшем освобождении Берлина 12-й армией генерала Венка. Борман сказал: «Вы остались здесь и продолжаете бороться вместе с нашим фюрером в самые тяжелые времена, когда это сражение закончится победой, вы должны получить высокий пост в государстве и высокое положение в награду за вашу верную службу».
Болдт, знавший о реальном положении дел, был поражен этими словами. «Могут ли действительно эти мысли о «победоносном сражении» занимать его ум сейчас, 27 апреля?» — спрашивал себя Болдт. Действительно ли Борман верил во все сказанное им или его слова были «просто дьявольским смешением лицемерия, мании величия и фанатичного идиотизма»?
Но в эту ночь начала ослабевать даже вера Бормана. Красная Армия, накануне обстрелявшая беспорядочным артиллерийским огнем рейхсканцелярию, сейчас взяла ее в кольцо, окружив непрерывным огневым валом. Борман слышал, как массивные камни здания рейхсканцелярии разлетались на куски и обрушивались в сад и внутренний двор прямо над бункером. Его ноздри заполнило зловоние серного ды