то еще уверяют, что у нас есть шанс, должно быть, большие оптимисты! Но мы как раз и являемся ими! Просто не могу поверить, что Судьба продвинула наш народ и нашего фюрера так далеко по этому славному пути только для того, чтобы бросить нас и наблюдать, как мы исчезаем навсегда…»
К 2 апреля военная обстановка настолько ухудшилась, что даже оптимизм главы канцелярии нацистской партии начал угасать (1 апреля союзники на Западном фронте замкнули кольцо окружения вокруг рурской группировки немцев (18 дивизий, 325 тысяч человек. — Ред.). В этот день он написал свое последнее письмо жене: «Но мы не должны падать духом. Что бы ни случилось, мы обязаны выполнить свой долг. И, если нам суждено, подобно древним нибелунгам, погибнуть в зале вождя Аттилы, мы пойдем на смерть с гордо поднятыми головами!..»
Борман вскоре получил бы возможность оправдать эти слова, если бы остался в Берлине. 16 апреля ровно в 4 часа утра 20 тысяч артиллерийских орудий Красной армии с оглушающим, потрясающим землю грохотом начали артподготовку наступления с плацдарма в 38 милях (около 60 километров) к востоку от города. (Всего к началу Берлинской операции было сосредоточено 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и САУ, 7500 боевых самолетов и 2 миллиона 500 тысяч солдат и офицеров Красной армии против 1 миллион солдат и офицеров, 10 400 орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 самолетов вермахта. — Ред.) Артобстрел стал сигналом к началу решающего штурма столицы Третьего рейха.
На следующий день Гитлер приказал нацистскому функционеру отправиться из Берлина в Бадгастайн в Австрии. Ему надлежало переправить золотые резервы нацистов из Бадгастайна в соляные шахты Центральной Германии. Борман передал затем ему запечатанный пакет для сохранения в безопасном месте. В пакете находились записи приватных монологов Гитлера за период с 4 февраля по 2 апреля. Эта последняя запись размышлений фюрера, равно как его прежние «застольные разговоры» в Восточной Пруссии и на Украине, была отредактирована и снабжена аннотациями Борманом для потомства. Ценные картины, монеты и произведения искусства, предназначавшиеся для музеев Гитлера в Линце, уже были укрыты в соляных шахтах близ Зальцбурга. (Опасаясь осложнений в отношениях с союзниками, функционер пожелал сохранить анонимность. Его рассказ, однако, счел достоверным Х.Р. Тревор-Ропер в своем введении к книге под названием «Завещание Адольфа Гитлера — Документы Гитлера и Бормана, февраль-апрель 1945 г. Лондон, 1961 г.». В ней содержится перевод документов на английский язык, сфотографированных во время обнаружения в Германии после войны. — Ред.)
К середине дня 20 апреля самолеты британских и американских ВВС в течение двух часов бомбили центр Берлина в условиях ясной, солнечной погоды. Фельдмаршал Кейтель наблюдал, как бомбардировщики «летели над головой в строгом порядке, как будто происходил военный парад в мирное время, и сбрасывали в унисон бомбы». Наземные части Красной армии достигли восточных пригородов Берлина и стали окружать город.
Но когда наступило 21 апреля, Гитлер не предпринял попытки покинуть Берлин, и Борман, как обычно, остался рядом с ним. Несмотря на серьезность положения, у Бормана или тех, кто оставались в бункере рейхсканцелярии, не было никаких оснований полагать, что они не смогут выбраться и примут насильственную смерть. 21 апреля еще были возможности уйти из Берлина, который еще не был полностью взят в кольцо (Берлин был полностью окружен советскими войсками 25 апреля. — Ред.). На случай угрозы полного окружения города Красной армией имелся план эвакуации из бункера. Гитлер вместе с Борманом, Кейтелем и прочими мог отправиться в Берхтесгаден. В таком случае руководство сопротивлением вермахта осуществлялось бы из двух центров. Один из них сформировался бы вокруг фюрера в горах юга Германии, другой — на морском побережье в районе Киля под командованием гроссадмирала Карла Дёница.
Это был вполне осуществимый план, и у Бормана были все основания верить, что он будет вскоре выполнен. Но здесь секретарь ошибся в оценке своего шефа.
Глава 11Душеприказчик
Наперекор очевидным фактам, фюрер отказывался допускать, что падение Берлина неизбежно. 21 апреля он неожиданно придумал план спасения города. Успех плана строился в расчете на способность 11-й танковой армии нанести внезапный контрудар к северу от Берлина и приостановить наступление русских.
11-й танковой армией командовал генерал-лейтенант СС Фриц Штайнер (на наших оперативных картах показана как армейская группа Штейнера. — Ред.), награжденный Рыцарским крестом. Все войска в зоне действий 11-й танковой армии (армейской группы Штейнера) были переданы под его командование для обеспечения мощи его наступления, имевшего целью соединиться с другими формированиями, пытавшимися спасти Берлин, прорываясь с юго-востока и юго-запада.
В течение утра 22 апреля Гитлер напряженно ждал новостей о наступлении Штайнера. Фюрер знал, что русские прорвали внешний оборонительный обвод и проникли в северные районы Берлина. Но никто не мог ему предоставить достоверной информации о Штайнере.
О Штайнере не было ничего не известно в 3 часа дня, когда Гитлер начал военное совещание чуть ли не в истерическом состоянии. В ходе совещания ему сообщили, что Штайнер наступления не предпринимал. Для Штайнера причина была очевидной. «Я был генералом, — вспоминал он позднее, — без войск».
Гитлер давно потерял доверие к вермахту. Но теперь, считал он, собственные элитные боевые части СС фюрера предали его. То, что это случилось, то, что Штайнер не подчинился прямому приказу, стало окончательным ударом.
Фюрер пришел в ярость на грани полного нервного срыва. В течение следующих пяти часов он выкрикивал слова, которые, должно быть, вызывали шок у Бормана и других его слушателей: война проиграна, вокруг него одно предательство и некомпетентность, его миссия провалилась, он останется в Берлине и будет защищать город до последнего издыхания. Гитлер пожелал, чтобы по радио передали, что он застрелится, если Берлин падет.
Однако Гитлер никого не принуждал разделить его участь. Каждый, кто хочет покинуть имперскую канцелярию, сказал он, волен это сделать. Он, в частности, настаивал, чтобы Борман и Кейтель отправились в Берхтесгаден.
Герхард Хергезель, один из двух стенографистов штаба Верховного главнокомандования, был свидетелем таких сцен. «Подлинно решающее совещание, — вспоминал он, — состоялось позже после полудня. Оно длилось всего лишь около пятнадцати минут». Присутствовали только Гитлер, Борман, Кейтель, Йодль, Хергезель и другой стенографист по имени Хаген. По свидетельству Хергезеля, который сохранил свою запись, «Гитлер снова выразил решимость остаться в Берлине и сказал, что хочет умереть там. Он считал, что этим окажет величайшую услугу чести германской нации. На этом совещании имело место сильное противодействие его желанию остаться в канцелярии. Кейтель говорил с ним в действительно резких выражениях, напомнив, что его новое решение противоречило прежним планам. Борман поддерживал Кейтеля не менее энергично…».
Но Гитлер имел в виду именно то, что сказал. Когда он занимал определенную позицию, не зафиксировано свидетельств того, чтобы Борман, Кейтель или какой-нибудь другой человек отговорили его от нее. Решение фюрера поставило Бормана перед ужасной личной дилеммой. Его семья проживала в Берхтесгадене, и, если бы наступил конец войны, было бы легче, разумеется, ускользнуть и скрыться оттуда, чем из подземного бункера, окруженного войсками Красной армии. А из всех нацистских руководителей Борман располагал наилучшими шансами успешно скрыться. «Никто в партии или среди людей не знал его, — писал Альфред Розенберг. — Никто не мог отождествить его имя с какой-либо концепцией, идеей, достижением, конкретной личностью».
Имелись в наличии и средства для финансирования исчезновения Бормана. Его советнику по экономическим вопросам, доктору Гельмуту фон Гуммелю, была передана в Берхтесгадене коробка, содержавшая 2200 золотых монет. Это было значительное состояние. Агенты Гуммеля реквизировали золотые монеты из одной из соляных шахт близ Зальцбурга. С тех пор они не обнаруживались.
Но бежать в Берхтесгаден без Гитлера означало бы бросить источник силы Бормана и центр власти Третьего рейха. Изолированный в бункере от реальности, завороженный ложными надеждами, внушать которые сохранял способность фюрер, Борман мог полагать, что этот человек, переживший ранее так много кризисов, мог найти выход и из этого кризиса. А если бы и не нашел, все-таки именно фюрер решал вопрос о преемнике и будущем нацизма.
Два главных соперника Бормана, претендовавшие на роль преемников, видели последний раз Гитлера 20 апреля, на его 56-й день рождения. Маршал Геринг, встретивший тогда «холодный прием», отправился в Берхтесгаден. Там, вдали от фронта, он был волен плести любую паутину интриг.
Генрих Гиммлер, все еще пользующийся доверием значительной части сил СС, отбыл в Хохенлихен, свое убежище к северу от Берлина. Там он возобновил мирные переговоры (которые нерешительно начал в феврале) с графом Фольке Бернадотом, вице-президентом шведского Красного Креста и племянником короля Густава V. Рейхсфюрер СС вынашивал теперь безумную идею спасения Германии от русских, предлагая переговоры о сепаратном мире с британскими и американскими властями. Гиммлер обсуждал также с Норбертом Мазуром, представителем шведской секции Всемирного еврейского конгресса, возможность освобождения тех евреев, которые еще оставались в распоряжении СС. Рейхсфюрер СС сообщил Мазуру, что хотел бы «оставить прошлое в прошлом». О своих инициативах Гиммлер не поставил в известность Гитлера или Бормана.
Кейтель, несмотря на свои заверения в стремлении остаться, а также Йодль, Шпеер, фон Риббентроп и сотни функционеров меньшего ранга покинули имперскую канцелярию до окончания войны. Однако Геббельс в ответ на просьбу Гитлера переехал в бункер вместе с женой ишестью детьми во второй половине дня — после истерики Гитлера. Как гаулейтер и имперский комиссар обороны Берлина, Геббельс едва ли мог покинуть город, в то время как битва за него приближалась к кульминации. Как пропагандист же, который неоднократно заверял берлинцев, что русские никогда не победят их, Геббельс оказался заложником собственных слов. Он остался бы все равно. Ведь Геббельс уже решился доказать свою верность фюреру тем, что останется с ним до конца и покончит жизнь самоубийством, если Гитлер поступит так же.