печенных гауляйтера получили указание как можно быстрее наполнить вновь обретенные земли «германской кровью», для чего следовало изгнать поляков и евреев. Им предстояло самим решать, как этого добиться. Со своей стороны, фюрер гарантировал, что никто не посмеет задавать какие-либо вопросы до тех пор, пока цель не будет достигнута. Борман же объяснил им суть заранее продуманных и подготовленных методов. Специальные команды СС уже занялись своей работой: уничтожением и депортацией местного населения.
Генерал Франц Гальдер, начальник генерального штаба, начал готовить списки офицеров для представления к наградам. 5 октября он записал в дневнике: «Уничтожение евреев — непременное условие нового порядка». В тот же самый день Форстер пожаловался Гитлеру и Борману, что командиры вермахта зачастую проявляют непонимание мер, предписанных [244] в отношении демографической политики. Не прошло и двух недель, как фюрер направил начальнику штаба высшего командования вермахта (ОКБ) генералу Вильгельму Кейтелю приказ, в соответствии с которым войска должны оказывать властям полное содействие. Смысл распоряжения Гитлера: освободить «жизненное пространство», не останавливаясь ни перед чем. Однако вермахт не подходил для проведения широкомасштабных карательных операций.
Рейхсляйтеру НСДАП и вновь назначенным гауляйтерам предстояло превратить завоеванную страну в полигон для отработки «техники обезлюживания». Для осуществления этой программы Борман, изучив собранные партийной канцелярией личные дела, подобрал на административные должности на территории Польши особенно фанатичных и неразборчивых в средствах нацистов. Его совершенно не заботил тот факт, что эти люди стали быстро обогащаться и жили в роскоши, в отличие от оставшихся в Германии сограждан, переведенных на скудный военный паек. Но, к великой досаде Бормана, многие из этих разжиревших породистых партийных жеребцов не смогли устоять перед искушением насладиться прелестями соблазнительных польских красавиц. Узнав об этом, весной 1940 года Гитлер приказал министру внутренних дел немедленно уволить всех чиновников, «лишенных чувства национальной гордости», и конфисковать их имущество.
Это противоречило существовавшим законам, но неисполнение приказа фюрера грозило ослушнику катастрофическими последствиями. Фрик постарался вывернуться. Он представил Гитлеру докладную записку, в которой говорилось: если приводить в исполнение последний приказ, то придется наказывать и всех тех, кто в последние годы был замечен в сексуальных связях с чешскими женщинами... включая тысячи [245] солдат вермахта! Протектор Праги Константин фон Нейрат и генерал-губернатор Кракова Ганс Франк поддержали Фрика. В итоге дело застопорилось, досье остались лежать на полках, покрываясь пылью. Никак не вмешивался и Борман, обычно столь бескомпромиссный и последовательный исполнитель воли фюрера. Быть может, он поступил так из сочувствия к соратникам по партии? Вовсе нет. Мартин усмотрел в таком развитии событий возможность заполучить богатую добычу: существенно пополнив коллекцию сведений о чужих прегрешениях, он мог рассчитывать на уступчивость и содействие огромной армии провинившихся влиятельных чиновников. Наказывать всех бессмысленно. Однако «вывернуть руки» отдельно взятому чиновнику не составляло труда.
Эти инциденты не имели первостепенного значения, и участие Бормана в этом деле было относительно скромным. Уж ему-то зачастую выпадал шанс обсудить с фюрером те или иные проблемы. Хорошо изучив своего патрона, Мартин умел влиять на его решения. Франк называл его подхалимом и лизоблюдом, но в этом состояла лишь половина роли, взятой на себя Борманом. Другая половина состояла в безграничном искреннем поклонении и полном повиновении трудолюбивого выскочки, поддавшегося очарованию выдающегося психопата. Гитлер не терпел рядом с собой оппонентов, позитивное отношение окружающих служило ему жизненно необходимым стимулом. Борман идеально удовлетворял всем условиям. Однако по объективным причинам с начала войны до весны 1941 года влияние рейхсляйтера НСДАП немного убавилось, ибо в этот период Гитлер с головой ушел в планирование и стратегию захватнических кампаний, а Борман — коричневая тень фюрера — не имел непосредственного отношения к делам военного характера. [246]
Впрочем, рейхсляйтер НСДАП не сидел сложа руки. Он занялся «проблемами» поляков, евреев и христиан. Борман использовал любой предлог, чтобы раздуть очередную антисемитскую кампанию. Так, в конце 1939 года появились предположения, что латинский шрифт может иметь еврейское происхождение. В начале января 1940 года Борман доложил об этом Гитлеру, и тот, немедленно вызвав в Бергхоф уполномоченного от НСДАП по делам печати Макса Аманна, объявил, что отныне в Германии признанным является только «естественное» — то есть готическое — письмо.
Борман, конечно, обязан был присутствовать на ежегодном праздновании очередной годовщины мюнхенского путча. Поздней ночью 7 ноября 1939 года в Берлине он сел в поезд Гитлера. Еще за несколько дней до того не было ясно, где именно пройдут главные торжества. Вопреки совету генералов, фюрер задумал начать наступление на западном фронте в ближайшие дни. В Мюнхене Борман сопровождал Гитлера при посещении госпиталя. В госпитале находилась Юнита Митфорд, которая пришла в отчаяние после вступления ее страны в войну и попыталась покончить с собой выстрелом из пистолета. Фюрер распорядился препоручить ее заботам лучших хирургов города.
Ровно в 8 часов вечера Борман присоединился к компании представителей высшего эшелона власти и занял свое место в погребке «Бюргербрау». Примерно через час Гитлер завершил свое выступление резким «Зиг хайль!». Заявив, что торопится на скорый поезд «Мюнхен — Берлин», отправлявшийся в 9.30, он вышел из пивной и сел в свою машину. Поезд еще не тронулся, когда (в 9.20) в «Бюргербрау» взорвалась бомба, установленная за панелью, находившейся за [247] спиной выступавшего. В Нюрнберге Гитлера и Бормана настигло сообщение о том, что через восемь минут после их отъезда «Бюргербау» был уничтожен взрывом. Пострадавшие: восемь человек погибли и шестьдесят ранены. Всего за несколько дней до этого происшествия личный водитель фюрера Кемпка принял тяжелый бронированный «мерседес», но хозяин не захотел даже взглянуть на машину. Теперь же Гитлер прямо с вокзала отправился осматривать автомобиль, нашел его превосходным и объявил, что отныне будет пользоваться только этой машиной. «Как знать, — сказал он Борману, — не взбредет ли на ум какому-нибудь идиоту бросить бомбу в мой автомобиль?»
Каждый раз, когда гауляйтеров приглашали к фюреру, для Мартина Бормана наступал час триумфа. Он встречал их дружелюбно или подчеркнуто строго — в зависимости от ситуации. Размещая гостей по апартаментам, Борман заодно сообщал им программу совещания. Затем, собрав всех вместе, он обращался к ним с короткими приветственными фразами и объявлял очередность ораторов, а в конце закрывал конференцию тройным «Зиг хайль!». Четыре десятка партийных боссов составляли его личную армию — армию капризную, но в целом послушную воле своего начальника. Хотя Мартин многого достиг, пробиваясь к вершинам власти, гауляйтеры никогда не были такими покорными, как ему хотелось. Фюрер много раз повторял, что главная обязанность рейхсляйтера НСДАП — держать под контролем местных правителей. Однако Бормана не так-то просто было провести. Он понял: на самом деле Гитлера не интересовало, добьется ли его верный паладин этой цели. Диктатору хотелось убедиться, что гауляйтеры беспрекословно [248] подчиняются одному лишь фюреру партии.
Борман старался копировать тактику своего хозяина, но добивался успеха только эпизодически. В одних случаях ему удавалось примитивной лобовой атакой заставить капитулировать наиболее мягкотелых интеллигентов «старой гвардии», в других — превзойти в хитрости интриг самых недалеких упрямцев. Когда к гауляйтерам обращался Гитлер, все они неизменно попадали под влияние его чар — вплоть до последних месяцев существования режима! Борман же не обладал личным магнетизмом, и гауляйтеры, пользуясь дарованной фюрером независимостью{36}, следовали указаниям шефа партийной канцелярии лишь в тех случаях, когда это было им выгодно. Например, гауляйтер Аугсбурга Валь открыто бахвалился, что бросает депеши Бормана в камин, не читая.
Особенно трудно приходилось Борману в первые годы. Вольнолюбие гауляйтеров носило корпоративный характер: любой неосторожный шаг рейхсляйтера НСДАП приводил к тому, что они единым фронтом вступались за «обиженного» коллегу. Гитлер же предпочитал не вмешиваться в эти конфликты, оставаясь на недосягаемой высоте. Кроме того, многие гауляйтеры являлись также и губернаторами, а после начала войны стали еще и комиссарами обороны своих округов, что серьезно затрудняло действия шефа партийной канцелярии, не имевшего заметного влияния в правительственной и военной сферах.
Дальновидный администратор, Борман старался не ущемлять властные полномочия провинциальных лидеров. Напротив, он стремился укрепить позиции гауляйтеров, рассчитывая, что в будущем все-таки [249] одолеет оппонентов и тогда их власть автоматически станет его властью. Но в полной мере его планы так и не осуществились.
Чтобы добиться от стада послушания, наряду с пряником Борман использовал и кнут. Он ввел должность штабсляйтера (начальника штаба) округа, который осуществлял функции надзора и которому все местные партийные органы подчинялись так же, как гауляйтеру и его заместителю. Борман понимал, что эти «ищейки» не приобретут популярности внутри партии и смогут рассчитывать только на его поддержку, — значит, будут верны лично ему. Эффективным средством воздействия стали поощрительные назначения, как из рога изобилия посыпавшиеся с началом войны. Все понимали, сколь жирные ломти могли заполучить те гауляйтеры и заместители гауляйтеров, которые хорошо ладили с шефом партийной канцелярии.
В 1939 году Борман и его помощники разработали принципы стратегии, названной ими «перетасовкой» гауляйтеров. Цель состояла в том, чтобы посредством должностных перестановок убрать неугодных и поощрить «своих». Мартин пользовался своим изобретением поистине виртуозно. Так, наиболее непримиримых противников — гауляйтеров Йозефа Вагнера и Бернхарда Руста — Борман сначала перевел на привлекательные должности на захваченных территориях, а затем сам же изыскал (понадобилось менее двух лет) достаточные доводы, чтобы убрать их. С другой стороны, был составл