ваченных территориях.
В октябре 1942 года Борман направил гауляйтерам тезисы, с помощью которых следовало объяснять гражданам антисемитскую политику правительства. Прежде всего рекомендовалось говорить, что борьба между евреями и германцами длится уже более двух тысяч лет. И если теперь приходилось сгонять евреев в концентрационные лагеря и приучать их к тяжелому труду, то это соответствовало природе вещей, которой и объяснялась необходимость решить проблему с использованием самых суровых мер. [350]
В октябре 1942 года Борман заставил рейхсминистра продовольствия Герберта Баке, сменившего на этом посту Дарре, значительно сократить обеспечение евреев продуктами. Однако эта мера была не его идеей. Месяцем раньше гауляйтер Берлина Геббельс запретил раздачу бесплатных продуктов берлинским евреям, которую осуществляли благотворительные организации.
Кто-то в высшем армейском командовании решил, что в исключительных случаях (то есть при наличии специального разрешения) солдат имеет право вступить в брак с женщиной, побывавшей замужем за евреем. Рейхсляйтер НСДАП довел эту информацию до сведения Гитлера. Дело закончилось партийным циркуляром, согласно которому «брачный союз между женщиной германского происхождения и евреем свидетельствует о полной утрате ею расового инстинкта, вследствие чего вступление этой женщины в новый брак с солдатом недопустимо». Довольно необычная ситуация возникла, когда Борману доложили, что проверка предков поварихи Гитлера, мастерски готовившей вегетарианские блюда, показала, что одна из ее бабушек была еврейкой. Вышел великий конфуз, ибо Гитлер часто хвалил ее кулинарное искусство и иногда приглашал за свой стол. Все сошлись на том, что человек, кровь в жилах которого на четверть еврейская, не может служить поваром у фюрера. Борман доложил об этом открытии хозяину, но тот уклонился от принятия решения. Борман известил повариху об увольнении письмом, когда она была в отпуске. Но это тоже не устраивало Гитлера: он не собирался отказывать себе в удовольствии поесть хороший вегетарианский суп. Поэтому увольнение пришлось отменить.
В глазах Гитлера Борман утвердил за собой репутацию специалиста и достойного советника по еврейскому вопросу. Фюрер поручил ему разъяснить суть [351] нацистского антисемитизма членам венгерской правительственной делегации, прибывшей с визитом в Берлин. Министр иностранных дел Риббентроп, стремившийся забронировать себе определенную нишу в идеологической деятельности, хотел бы оставить эту миссию за собой, но вынужден был уступить воле фюрера. Борману предстояло разъяснить венграм, что им необходимо развернуть антисемитскую кампанию в полном соответствии с германскими порядками. В качестве политических мер следовало отлучить евреев от участия в культурной и экономической жизни страны, немедленно конфисковать их собственность, заставить нашить на одежду желтые шестиконечные звезды и начать их депортацию.
Гости приехали в Оберзальцберг ранним утром. Их накормили, провели по комплексу сооружений и пригласили в Зальцбург на представление оперетты «Летучая мышь». Борман получил возможность погреться в лучах славы, играя роль хозяина и уполномоченного «великого германского рейха». На следующий день караван черных блестящих «мерседесов» доставил гостей по автостраде в Мюнхен. После посещения мюнхенской штаб-квартиры НСДАП Борман дал обед в своем доме в Пуллахе. На третий день он показал венграм оружейные заводы и нюрнбергский комплекс сооружений для проведения партийных съездов. Однако результаты разочаровали. Венгры без должного энтузиазма восприняли предложенный план действий. Два месяца спустя Гитлер заявил, что решение еврейской проблемы проводится в Венгрии наихудшим образом и что весь государственный аппарат там по-прежнему «напичкан» евреями.[352]
«Комитет трех»
На состоявшемся в конце 1942 года совещании был согласован окончательный вариант декрета о евреях, который состоял теперь из девяти параграфов. Однако министерство внутренних дел неожиданно отклонило проект: Фрик заявил, что в сложившихся к тому времени условиях необходимости в таком документе уже нет. Очевидно, он считал, что лишать прав мертвых людей бессмысленно. Но в марте 1943 года шеф тайной полиции Эрнст Кальтенбруннер вновь вернулся к этому вопросу: оказалось, что без подобного декрета конфискация имущества превращается в слишком долгую тяжбу. Например, наследники от еврейско-немецких браков, которые, согласно действовавшему в то время закону, не подлежали депортации, обладали правом унаследовать это имущество от родственников. Дело решил главный координатор кампании Борман, в конце концов утвердивший этот декрет собственной подписью 1 июля 1943 года. С того дня все обвинения против евреев рассматривала только полиция (она же принимала решения, она же эти решения приводила в исполнение). Как и поляков в Вартеланде, евреев лишили права на судебное разбирательство и отдали в руки карательного аппарата Гиммлера.
Отныне имущество приговоренного к смерти еврея подлежало немедленной конфискации в пользу [353] государства, независимо от наличия у него наследников. В действительности указ узаконил уже сложившуюся практику (он лишь устранил те препятствия, которые выявились в ходе проведения антисемитской программы). Например, еще за год до подписания этого документа, в мае 1942 года, полторы тысячи евреев — мужчин, женщин и детей — были отправлены в газовые камеры Освенцима{48}.
Уже в апреле 1943 года Гиммлер составил статистический отчет о ходе осуществления программы «Окончательного решения еврейского вопроса в Европе». Предварительно ознакомившись с этими материалами, Борман отослал их обратно, указав; что для представления оных Гитлеру следует заменить слово «уничтожение» на термин «специальная обработка», дабы не ранить «чувствительную душу» фюрера. Согласно данным Гиммлера, к тому времени были арестованы один миллион четыреста пятьдесят тысяч евреев, из которых один миллион двести семьдесят тысяч «прошли через специальные лагеря». Последняя формулировка тоже оберегала «тонкие чувства» Гитлера и означала массовые убийства.
Согласно архивам ведомства Розенберга, в конце января 1943 года «рейхсляйтер Бухлер посетил рейхсляйтера Розенберга и выдвинул предложение о своем переходе вместе с комиссией по защите национал-социалистской литературы под управление Розенберга, о чем был подписан соответствующий протокол». Такой шаг позволил устранить одно из многих организационных противоречий, умышленно созданных Гитлером. Дело в том, что в ведомстве Розенберга существовала [354] структура «центральный департамент литературы при заместителе фюрера по контролю за духовным и идеологическим образованием при НСДАП», по роду деятельности сходная с упомянутой комиссией Бухлера. Теперь эти организации объединились внутри ведомства Розенберга (руководителем объединенной службы стал, конечно, Бухлер).
Однако едва просохли подписи рейхсляйтеров на договоре, между ними завязалась борьба. Яблоком раздора стал кадровый вопрос: один из сотрудников, переходивших в составе комиссии Бухлера в подчинение Розенбергу, слишком благожелательно относился к астрологии. Рейхсляйтер идеологии не захотел принимать такого. Оба стали слать жалобы Борману, который оказался теперь в положении высшего арбитра. Бухлер настаивал на своем праве рейхсляйтера выбирать сотрудников по собственному усмотрению. Розенберг же высказывал опасения, что с таким подходом к кадровым вопросам Бухлер мог по собственной воле выгнать тех, кто изначально работал в ведомстве рейхсляйтера идеологии.
Стремясь вернуть утраченные позиции, Розенберг попытался заручиться поддержкой сильных мира сего с помощью конфискованных его «специалистами» произведений искусства (в его каталогах числилось более двадцати тысяч экземпляров). Геринг никогда не отказывал себе в роскоши и забрал не самые дешевые предметы, но в склоку ввязываться не стал. Тогда Розенберг представил Гитлеру фотографии наиболее ценных экземпляров, чтобы фюрер сам выбрал себе сувениры ко дню рождения. Вместе с изъявлениями благодарности Розенберг, словно в насмешку, получил от Бормана указание передать всю коллекцию в ведение партийной канцелярии, к которой отныне переходили и все права на нее.
Все это время — несколько месяцев! — Борман с удовольствием наблюдал за возней пауков, которых [355] посадил в одну банку, и не поддерживал ни одну из сторон. Лишь однажды он коротко ответил Розенбергу, мол, нет ничего удивительного в том, что один рейхсляйтер находится в подчинении у другого, и пообещал вскоре разобраться по другим пунктам его запроса. Держать же паузу, не давая конкретных ответов, Борман умел. Прикрываясь именем Гитлера, он то и дело подливал масла в огонь конфликта, стараясь измотать врагов этой междуусобицей. Он не сказал ничего конкретного даже в личной беседе с Розенбергом (она состоялась в мае 1943 года в Берлине), который хотел заручиться хотя бы его устным распоряжением.
Тем не менее в результате беседы у Розенберга сложилось впечатление, что Борман на его стороне, и задумал вновь вывести свою комиссию из-под власти Бухлера. Каково же было изумление Розенберга, когда в июне Борман объявил решение Гитлера: в НСДАП не должно быть двух ведомств по вопросам литературы! Получалось, что фюрер хотел оставить все так, как сложилось к тому времени. То есть победу присудили Бухлеру. Однако не таков был Борман, чтобы позволить победителю почивать на лаврах.
На литературной ниве работы становилось все меньше и меньше по мере того, как экономика военного периода урезала отчисления на издательскую деятельность. Единственной областью, где Бухлер оставался по-прежнему востребованным, была «медицинская» программа варварских экспериментов над заключенными концентрационных лагерей{49}. Однако она [356] попала в разряд секретных правительственных работ и не могла серьезно поправить его реноме.
А ведь в свое время бухлеровская личная канцелярия фюрера сильно докучала Борману тем, что он не мог ни контролировать, ни осуществлять цензуру материалов, поступавших к Гитлеру по этому каналу. Своей волей