Борман слушал выступление Геббельса по радио в «Вольфшанце» и не мог не почувствовать, что косвенным образом оратор очень тонко сформировал негативное отношение к нему самому. Всего четыре дня назад он написал Герде, что чрезвычайно занят вопросами всеобщей мобилизации и что успешный старт кампании — это прежде всего его заслуга. Уже на следующий день после выступления Геббельса Герда написала Мартину, что его мать посоветовала продемонстрировать приверженность Борманов планам тотальной войны и отпустить на фронт двух-трех слуг. Однако Борман грубо ответил, что матери не следует соваться не в свои дела.
Геббельс решил приступить к активным действиям. [381] Он пригласил к себе Шпеера, Функа, Лея и других представителей нацистской верхушки. Тут были: доверенный друг Геринга со времен первой мировой войны фельдмаршал Эрхард Мильх, министр юстиции Тирак, несколько государственных секретарей. Общее мнение состояло в том, что следовало положить конец неразберихе, четко разграничить обязанности министерств и возобновить эффективную деятельность кабинета министров. Шпеер и Мильх предложили Геббельсу и Герингу совместно возглавить эту работу, стать своеобразным объединительным центром. С этой целью 2 марта 1943 года Геббельс нанес визит Герингу в резиденции рейхсмаршала в Оберзальцберге. Они могли спокойно обсудить дела: Гитлер и Борман находились в ставке «Вервольф» на Украине.
В течение часа Шпеер и Геббельс излагали суть своего плана. Геринг с абсолютной убежденностью подтвердил, что такие шаги действительно необходимы, и обещал оказать всемерную поддержку. Однако на Геббельса встреча произвела удручающее впечатление, и он скептически заметил: «По-моему, Геринг слишком долго оставался вне политики и уже не в состоянии заниматься практической управленческой работой. И вообще он выглядит слишком уставшим и апатичным. Поэтому прежде всего необходимо встряхнуть его, разбудить от спячки».
По-видимому, Борман более не нуждался в поддержке Геринга для достижения своих амбициозных целей{53}, и тот остался не у дел. Геббельс же верил, что с помощью рейхсмаршала ему удастся раскрыть Гитлеру глаза на Бормана и Ламмерса и что такой шаг станет величайшей услугой фюреру.
Через несколько дней Геббельс известил Лея и [382] Функа об итогах визита к Герингу, и те очень обрадовались такому результату. Несмотря на явное пристрастие к алкоголю, первый еще сохранял ясность рассудка и так охарактеризовал противника: «Борман управляет партией чисто бюрократическими методами, и в этом — главная причина ее бездеятельности. Борман не работает с массами, умеет исполнять только административную работу и не способен решать задачи, с которыми всякий лидер сталкивается на практике».
Казалось, заговор приобретал ясные очертания; к нему присоединились все, кто еще что-то собой представлял, за исключением Фрика и Гиммлера: первого все недолюбливали, а со вторым Геббельс обещал расправиться в свое время. Вскоре выдалась подходящая возможность для решительной атаки. В полдень 9 марта 1943 года Геббельс, заранее предупрежденный Шпеером об отсутствии Бормана, приехал в ставку «Вервольф». Пока рейхсляйтер НСДАП демонстрировал членам венгерского правительства красоты Баварии, заодно разъясняя гостям основы антисемитизма, Геббельс — при поддержке Шпеера — старался «раскрыть фюреру глаза». Причиной визита он назвал полную беспомощность берлинских властей и заявил, что фюрер недостаточно информирован о деятельности «комитета трех».
Впрочем, беседа началась с приятного: Гитлер дал высокую оценку речи Геббельса в «Спортпаласе» и назвал ее образцом «истинного пропагандистского и психологического мастерства». В отличие от Бормана фюрер полностью одобрил антибольшевистскую пропаганду Геббельса. Вторая часть дискуссии имела целью — в завуалированной форме, посредством ненавязчивых советов — настроить Гитлера нужным образом. В отношениях с церковью (в исполнении Бормана линия партии была чрезмерно жесткой) следовало избрать более мирную тактику, чтобы не сеять рознь [383] внутри страны; необходимо было приструнить партийных боссов, многие из которых преступили рамки морали и вели неподобающе шикарный образ жизни; среди сотрудников личной канцелярии фюрера, руководимой Бухлером, — вопиющее безобразие! — процветала коррупция.
К середине марта Германию охватила мощная волна борьбы с торговцами черного рынка; кампания уличала в отсутствии патриотизма тех высокопоставленных чиновников, которые приобретали продукты именно на черном рынке; их имена предавались огласке. В числе разоблаченных оказались рейхсминистр внутренних дел Вильгельм Фрик, рейхсминистр образования Бернхард Руст, рейхсминистр сельского хозяйства Вальтер Дарре, глава государственной службы трудоустройства Константин Гирл, фельдмаршал Вальтер фон Браухич и гросс-адмирал Эрих Редер. В определенной степени эти скандалы сослужили Геббельсу хорошую службу, поскольку подтвердили его решимость воплотить в жизнь идею тотальной войны. С другой стороны, некоторые из влиятельных деятелей, попавших под огонь критики, были врагами Бормана, и министр пропаганды предпочел бы видеть их в рядах участников заговора.
Борман почувствовал, что за таким оборотом событий кроется угроза и в его адрес. В тот же день он написал Герде письмо, в очередной раз наказав ей ни в коем случае не давать повода для критики. Коль скоро он требовал от других строгого соблюдения установленных правил, то в его доме нарушения были тем более недопустимы — особенно ввиду его особого положения при фюрере.
18 марта его оппоненты вновь провели встречу в Берлине. Геббельс, Шпеер, Лей, Функ и Геринг совещались три часа. Критически оценив ситуацию, они пришли к выводу, что «комитет трех» действовал [384] сверх ожидания умно и предусмотрительно. Наибольшую опасность представлял Борман. Чтобы не позволить ему вбить клин между ними и Гитлером, следовало немедленно вдохнуть жизнь в Совет обороны, для чего решили усилить этот орган такими влиятельными фигурами, как Шпеер, Лей и Гиммлер. Главным условием по-прежнему была осторожность: «комитет трех» не должен был подозревать об объединении своих противников. Геринг обещал начать наступление при следующей беседе с фюрером.
Все полагали, что ждать осталось недолго, ибо Гитлер планировал провести некоторое время в Бергхофе. Однако Геринг так и не получил возможности встретиться с фюрером. Конечно, много времени занимали визиты иностранных гостей, но ведь среди посетителей-немцев Геринг не значился вообще! Просто в дело вмешался Борман. Он уже получил предупреждение от шефа гестапо Мюллера о том, что в Берлине стали регулярно проводиться встречи влиятельных деятелей третьего рейха. Увидев заявку Геринга на визит к фюреру, рейхсляйтер НСДАП забеспокоился: рейхсмаршал давно не проявлял политической активности, и такой шаг обленившегося барина вызывал недоумение. По праву давнего союзника (союз был заключен после полета Гесса в Англию) Борман сам отправился к Герингу. Он не добился ясного объяснения, что вызвало еще большую тревогу. Впрочем, Мартин (и не он один) умел использовать слабости рейхсмаршала. Борман просто предложил сделку: Геринг получает шесть миллионов марок из фонда «Адольф Гитлер» и не доставляет лишних хлопот ни себе, ни фюреру. От столь щедрого предложения рейхсмаршал не в силах был отказаться.
Поводом для следующего собрания заговорщиков (в апартаментах фюрера) стала гибель начальника [385] штаба СА Виктора Лутце: он погиб в автомобильной катастрофе, когда вместе со своей семьей ехал на служебной машине, а использование служебного транспорта в личных целях было строжайше запрещено в связи с дефицитом газа. Гитлер выступил перед приближенными с соответствующей речью, в которой сделал критические замечания в адрес нескольких высокопоставленных чиновников. Любопытно, что известного подобными злоупотреблениями Геринга он обошел стороной, а имя Геббельса упомянул трижды. Министр пропаганды все понял. Ему оставалось только сожалеть о том, что некогда он решил привлечь к участию в заговоре разжиревшего и обленившегося рейхсмаршала. И все-таки Геббельса распирала гордость, ведь уже несколько лет он не получал приглашений на конфиденциальные беседы у Гитлера. В своем дневнике министр пропаганды отметил: «Борман был весьма лоялен — по-видимому, критика подействовала. Падение Геринга сомнению не подлежит. Он более не обладает реальным влиянием».
На самом же деле теперь Борман мог позволить себе лояльность по отношению к Геббельсу, ибо, заняв официальный государственный пост личного секретаря фюрера, рейхсляйтер НСДАП стал вторым лицом в государстве. Министр пропаганды не упустил этого из виду и хорошо понимал, что завоевать место в окружении Гитлера сможет только с позволения его новоиспеченного секретаря. Он пообещал впредь не предпринимать самовольных шагов и осуществлять связь с фюрером исключительно через канцелярию Бормана. Наброски своих речей — Гитлер выразил желание заранее узнавать их содержание — министр пропаганды должен был отправлять тем же путем. Наброски речи для выступления на массовом митинге во дворце «Спортпалас» 5 июля претерпели значительные изменения: Гитлер собственноручно вычеркнул целый абзац и внес многочисленные [386] поправки и замечания. Кроме того, имелись и исправления, сделанные другим почерком, — секретарь фюрера тоже приложил свою руку. Отправляя материалы обратно, Борман сопроводил их общим замечанием: «Слишком много повторений, слишком длинно, необходимо сократить. Пожалуйста, впредь направляйте фюреру уже окончательный вариант вашего выступления».
Недовольство Геббельса выпадами Бормана выплескивалось на страницы дневника, но открыто высказывать претензии министр пропаганды поостерегся. В ноябре 1943 года они обменялись мнениями об очередных кадровых перестановках и согласились, что первый кандидат на увольнение — Риббентроп, поскольку внешняя политика Германии не соответствовала требованиям ситуации. Позиция Геббельса тем более понятна: он давно метил на пост министра иностранных дел. Проблема состояла в том, что Гитлер не выказывал неудовольствия действиями Риббентропа. Так или иначе, нек