Разумеется, своими действиями Лютер хотел вызвать перемены – но надеялся, что церковные власти будут ему за это благодарны. А в первую очередь хотел он получить признание от Бога, делая то, что должен делать любой добросовестный учитель истины Божьей. В последующие годы Лютер много раз говорил: он ведь «доктор», он «присягнул» учить истине и только истине – так что иного пути для него попросту не было. Он чувствовал, что делает нечто доброе – и уверен был, что папа и другие расценят его старания так же. Они пока что не были ему противниками, а он – он был всего лишь смиренным монахом в единственной Церкви западного христианского мира. Представить себе, какую лавину вызовет он, сбросив вниз этот камень, Лютер не мог. И, отправив письмо и опубликовав тезисы, он не знал и не ведал, какие темные силы пробудит от сна.
Прежде всего Лютер понятия не имел, насколько лично важен для Альбрехта Майнцского успех торговой кампании Тетцеля. Как оказалось, у архиепископа был в этом деле свой корыстный интерес, хотя, кроме самого архиепископа и папы, почти никто об этом не знал. Но именно эта неприглядная деталь как нельзя лучше дополняет картину и показывает, как далеко зашла папская власть по пути бессовестной наживы. Поистине поразительная подробность, о которой Лютер не ведал, состояла в том, что архиепископ Альбрехт не просто надзирал за продажей индульгенций в Германии с целью финансировать строительство собора Святого Петра в Риме. Была у него и тайная, очень личная причина всей душой поддерживать торговлю индульгенциями на своей территории.
История эта началась в 1513 году, когда Альбрехт в возрасте двадцати трех лет стал архиепископом Магдебургским. Всего год спустя он сделался курфюрстом Майнцским – важная политическая должность. Этими приобретениями территориальные и церковные амбиции Альбрехта не насытились. Но увы, как раз когда он распробовал вкус власти и захотел большего, Ватикан издал указ, согласно которому соединение нескольких архиепископств в одних руках однозначно и строго запрещалось. Много лет эта практика вела к тяжелым злоупотреблениям, кому-то из ватиканских чиновников это надоело – и на пути у Альбрехта и его честолюбивых планов стеной встал новый запрет. Отменить его было невозможно: да и чего стоил бы запрет или правило, которые легко отменить? Нет, правила есть правила, с ними приходится считаться… если, конечно, ты не готов заплатить, и заплатить действительно большие деньги. В деньгах Ватикан нуждался остро и постоянно: ведь папа Лев X отличался таким расточительством, что все предыдущие папы в сравнении с ним выглядели жалкими скрягами. Так что, если бы кто-то явился к Матери-Церкви с богатым даром – впечатляющей суммой в звонкой монете для ватиканской сокровищницы, – ему простилось бы множество грехов.
А молодой Альбрехт так страстно желал майнцского архиепископства, что готов был заплатить сколько угодно и взять деньги откуда угодно, если потребуется. Наконец, хоть и с сильными сомнениями и опасениями, папа предложил ему выложить огромную сумму – двадцать три тысячи дукатов; тогда, сказал он, на нарушение неудобного правила можно будет посмотреть сквозь пальцы. Цифра немыслимая; откровенно говоря, таких денег у Альбрехта и близко не было. Но что ему оставалось? Лишь одно: занять их у Якоба Фуггера из знаменитого семейства Фуггеров, сказочно богатых немецких банкиров. Но как Альбрехту выплатить такой долг? Было бы желание, а способ найдется: и папа Лев X, оказавшись тут как тут, предложил ему изобретательное решение. Что, если Альбрехт организует у себя в Германии кампанию по продаже индульгенций, официально – ради постройки собора Святого Петра? И что, если папа официально разрешит ему оставить половину вырученной прибыли себе? Из этой прибыли Альбрехт сможет расплатиться с жадными Фуггерами! Подробностей этой сделки никому знать не надо; все будет шито-крыто. Так они и сделали.
Более грязный секрет, связанный с торговлей индульгенциями, трудно себе и представить. Неудивительно, что именно он стал последним перышком, сломавшим спину средневекового христианского мира. То, что смиренные верующие бросали в денежный ящик пожертвования на строительство собора, веруя, что за это им простятся грехи – уже очень и очень дурно. Но то, что половина этих денег на самом деле шла на покрытие огромного долга, сделанного архиепископом ради того, чтобы подкупить папу и нарушить церковные правила… да, это была уже не «вишенка на торте». Это был огромный зловонный торт из дерьма, брошенный всем честным верующим прямо в лицо.
Лютер обо всех этих подробностях не знал и не ведал. Однако знал достаточно, чтобы изложить свои тревоги архиепископу и провести на эту тему академические дебаты с виттенбергскими церковными богословами. Только для этого и разместил он на церковных дверях свои тезисы. Наше представление об их значимости искажено, поскольку сформировалось задним числом. Лютер всего лишь предлагал диспут своим собратьям-ученым. Вслед за публикацией тезисов назначен был день и час диспута – однако не пришло на него ни единой живой души. Почему не появились студенты, мы не знаем. Почему не пришли простые граждане Виттенберга, более понятно: тезисы были написаны по-латыни, а простые люди тех времен обычно латыни не знали, так что они оказались в невыгодном положении. И, если бы не ответные действия архиепископа Альбрехта и Тетцеля – вполне возможно, вся история не имела бы продолжения и благородный порыв Лютера угас бы, как гаснет случайная искра, упав на влажную землю.
Через несколько недель – в то время он уже торговал небесными сокровищами в окрестностях Берлина – Тетцель прочел тезисы Лютера и был, говорят, так разъярен, что вскричал: «И трех недель не пройдет, как я отправлю этого еретика на костер!» По обычаю, на еретика, всходящего на костер, напяливали нечто вроде высокого колпака – так что Тетцель добавил: «И пусть себе отправляется на небеса в колпаке!»[95]
Так или иначе, первым шагом к Революции Революций стали «Девяносто пять тезисов» Лютера. Приведем их полностью, вместе с кратким вступлением[96]:
Оригинальные «Девяносто пять тезисов» Лютера, напечатанные в 1517 году
Во имя любви к истине и стремления разъяснить ее, нижеследующее будет предложено на обсуждение в Виттенберге под председательством достопочтенного отца Мартина Лютера, магистра свободных искусств и святого богословия, а также ординарного профессора в этом городе. Посему он просит, дабы те, которые не могут присутствовать и лично вступить с нами в дискуссию, сделали это ввиду отсутствия, письменно. Во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.
1. Господь и Учитель наш Иисус Христос, говоря: «Покайтесь…» (Мф. 4:17), заповедовал, чтобы вся жизнь верующих была покаянием[97].
2. Это слово [ «покайтесь»] не может быть понято как относящееся к таинству покаяния (то есть к исповеди и отпущению грехов, что совершается служением священника)[98].
3. Однако относится оно не только к внутреннему покаянию; напротив, внутреннее покаяние – ничто, если во внешней жизни не влечет всецелого умерщвления плоти[99].
4. Поэтому наказание остается до тех пор, пока остается ненависть человека к нему (это и есть истинное внутреннее покаяние), иными словами – вплоть до вхождения в Царствие Небесное.
5. Папа не хочет и не может прощать какие-либо наказания, кроме тех, что он наложил либо своей властью, либо по церковному праву[100].
6. Папа не имеет власти отпустить ни одного греха, не объявляя и не подтверждая отпущение именем Господа; кроме того, он дает отпущение только в определенных ему случаях. Если он пренебрегает этим, то грех пребывает и далее[101].
7. Никому Бог не прощает греха, не заставив в то же время покориться во всем священнику, Своему наместнику[102].
8. Церковные правила покаяния налагались только на живых и, в соответствии с ними, не должны налагаться на умерших[103].
9. Посему во благо нам Святой Дух, действующий в папе, в декретах коего всегда исключен пункт о смерти и крайних обстоятельствах.
10. Невежественно и нечестиво поступают те священники, которые и в чистилище оставляют на умерших церковные наказания.
11. Плевелы этого учения – об изменении наказания церковного в наказание чистилищем – определенно посеяны тогда, когда спали епископы (Мф. 13:25).
12. Прежде церковные наказания налагались не после, но перед отпущением грехов, как испытания истинного покаяния.
13. Умершие все искупают смертью, и они, будучи уже мертвы согласно церковным канонам, по закону имеют от них освобождение.
14. Несовершенное сознание, или благодать умершего, неизбежно несет с собой большой страх; и он тем больше, чем меньше сама благодать.
15. Этот страх и ужас уже сами по себе достаточны (ибо о других вещах я умолчу), чтобы приуготовить к страданию в чистилище, ведь они – ближайшие к ужасу отчаяния.
16. Представляется что ад, чистилище и небеса – различны меж собой, как различны отчаяние, близость отчаяния и безмятежность.
17. Представляется, что как неизбежно в душах умаляется страх в чистилище, так прирастает благодать.
18. Представляется, что не доказано ни разумными основаниями, ни Священным Писанием, что они[104] пребывают вне состояния [приобретения] заслуг или причащения благодати.
19. Представляется также недоказанным и то, что все они уверенны и спокойны о своем блаженстве, хотя мы в этом совершенно убеждены