Лютер вне закона
И после отъезда Лютера император не прекратил усилий по переманиванию на свою сторону делегатов постепенно уменьшающегося рейхстага. 6 мая он представил тем, кто еще оставался в Вормсе, последнюю редакцию эдикта, подготовленную Алеандром. Текст явно не собирался щадить ничьи чувства. Вот, например, что там можно было прочесть:
Он очерняет брак, поносит исповедь, отрицает Тело и Кровь Господни. Он ставит таинства в зависимость от веры того, кто их принимает. Подобно язычнику, он отрицает свободу воли. Этот дьявол в монашеском облачении смешал в одну вонючую кучу все древние заблуждения и прибавил к ним новые. Он отрицает власть ключей и побуждает мирян умыть руки в крови клириков. Его учение порождает мятеж, разделение, войну, убийства, грабежи, поджоги и разрушение христианского мира. Он живет как дикий зверь. Он сжигает декреталии. Он презирает и отлучение, и власть меча. Для общества он еще более вреден, чем для Церкви. Долго трудились мы, призывая его к покаянию, – однако он признает лишь авторитет Писания, которое толкует в угодном себе смысле. Мы дали ему двадцать один день, начиная с 15 апреля. Теперь мы собираем князей и объявляем им, что Лютера следует считать осужденным еретиком [хотя булла о его отлучении от Церкви была еще не опубликована]. После того как исполнится указанный срок, никто не должен давать ему прибежища. Последователи его также должны быть осуждены, а книги его – истреблены из памяти людской[246].
Алеандр подал этот документ императору на подпись; однако, уже взявшись за перо, император вдруг задумался. Кто знает, что его смутило – быть может, обвинение, что Лютер «живет как дикий зверь»? Так или иначе, не подписывая эдикт, император объявил, что хочет сначала представить его на одобрение рейхстага. Алеандр не мог понять, зачем это ему понадобилось. Помимо всего прочего, рейхстаг день ото дня уменьшался – все больше знатных господ отправлялись в долгий обратный путь. Однако, хоть Карлу едва исполнился двадцать один год, ума и политического чутья у него было побольше, чем у иных седовласых старцев. Он понимал: теперь, когда уехали Фридрих и Людвиг фон дер Пфальц – главные его оппоненты в этом вопросе, – оставшаяся аудитория, скорее всего, без проблем осудит Лютера. Эдикт был представлен ему на подпись 6 мая, однако Карл выжидал до 26-го – ждал, пока уедут основные его противники. Объяснил ли он свой план остальным, предложил ли им потихоньку задержаться – мы не знаем. Но знаем, что эдикт был подписан только 26 мая, когда от рейхстага осталось лишь охвостье, поддерживающее Карла во всем.
Итак, эдикт был подписан – и на всей огромной территории Священной Римской империи Лютер оказался вне закона. Эдикт приказывал всем имперским подданным:
…не приглашать упомянутого Мартина Лютера к себе домой, не принимать ко двору, не снабжать ни едой, ни питьем, не укрывать, не предлагать ему – ни тайно, ни открыто, ни словом, ни делом – помощь, поддержку и покровительство. Везде, где его встретите – схватите его, свяжите и отошлите к нам под крепчайшей охраной[247].
Ясно было без долгих слов, что как только Лютера схватят, его будет ждать смерть на костре. Но где же скрывался этот вероотступник в день, когда вышел эдикт, – ровно через месяц после своего отъезда из Вормса?
В бегах
26 апреля, в девять утра, в карете, предоставленной ему городским советом и ювелиром Дерингом, Лютер выехал из Вормса. С ним были его прежние спутники: Амсдорф, Йонас, померанец Швауэ и Петценштейнер. Присоединился к ним и Шурфф – он тоже направлялся в Виттенберг. Алеандр считал, что Лютер в Виттенберг не поедет – и в этом был прав: однако он полагал, что Лютер собирается бежать в Данию или в Богемию, возможно, к своим «дружкам»-гуситам.
Лютер и его спутники двигались в точности тем же путем, каким прибыли в Вормс. В первый день путешествия они проехали шестнадцать миль на север, к Оппенгейму, там пересекли Рейн и направились на северо-восток, чтобы попасть в Виттенберг через Франкфурт. При выезде из Вормса имперского герольда с ними не было: он присоединился позже. Однако за воротами Вормса поджидала их компания из двадцати всадников – по всей видимости, снаряженных воинственным рыцарем Францем фон Зикингеном, который, как и фон Гуттен, сочувствовал Лютеру и мечтал сокрушить власть императора и папы. Земли Зикингена находились на Рейне; надо полагать, что до Рейна его кавалерия и проводила Лютера и его товарищей. В Оппенгейме их нагнал имперский герольд и поехал с ними в сторону Франкфурта.
Из Франкфурта на Майне, на второй день путешествия – 28 апреля – Лютер отправил письмо в Виттенберг своему другу Лукасу Кранаху. Именно в этом письме Лютер рассказал о том, что ждет его дальше. «Я подчинюсь “пленению”, – писал он, – и буду спрятан, хотя пока не знаю, где и как». Мы помним, что в вечер перед отъездом из Вормса Фридрих через своих людей заверил Лютера, что следует ожидать чего-то подобного, – однако подробностей ни Фридрих, ни сам Лютер не знали. Известно было только, что Лютера отвезут в какое-то укрытие, где он будет в безопасности. Но куда, и как долго продлится его «заточение», и все прочие детали оставались неизвестны.
Лютер продолжал: «Сам я предпочел бы смерть от рук тиранов, особенно герцога Георга Саксонского, яростно меня ненавидящего, – однако не могу пренебрегать советом добрых людей. [Придется мне подождать] времени, установленного Богом»[248]. Он понимал, что находится в большой опасности, и решил во всем положиться на Бога: делать то, что должен, и без страха встречать любые последствия. Он по-прежнему был убежден, что вслед за Вербным воскресеньем торжественного въезда в Вормс ждет его Страстная пятница. Однако понимал Лютер и то, что не следует опрометчиво торопить события. Необходимо играть роль, предписанную ему Богом, пока Бог сам не откроет для Лютера двери к мученичеству. Поэтому он покорился планам своего князя, Фридриха Мудрого, – планам, которых и сам не знал. Странные события в Вормсе Лютер объяснял Кранаху так:
Я полагал, Его Императорское Величество призовет ученого – а может, и пятьдесят ученых, – и опровергнет мнения этого монаха. Однако произошло лишь вот что: твои ли это книги? Да. Отрекаешься ли от них? Нет. Раз так, то пошел вон! О, слепые немцы: как по-ребячески мы ведем себя, как жалко позволяем римлянам себя обманывать и дурачить!
Далее Лютер писал о том, с какими чувствами едет навстречу тому, что считал своей Голгофой:
Скоро, скоро иудеи закричат: «Распни Его!» Однако придет для нас и Светлое Воскресенье, и тогда уже мы запоем: «Аллилуйя!» Некоторое же время надлежит молчать и страдать. Будет время, когда не увидите Меня, и будет время, когда увидите снова, – так сказал Христос. Надеюсь, так же будет [и со мной]. Но да будет воля Божья как на небесах, так и на земле. Аминь[249].
Можно лишь воображать себе, какие мысли, какие чувства кипели в душе и сердце Лютера на этом пути. Он не был настолько предан миру духовному, чтобы совсем не дорожить жизнью, – и не только размышлял о возможности мученичества, но и признавал, что, по заповеди Иисусовой, кесарю следует отдавать кесарево[250]. Он уважал власти предержащие – и раздумывал над тем, не стоит ли написать императору, который, несомненно, сейчас страшно на него зол.
Позднее в тот же день, из Фридберга к северу от Франкфурта Лютер написал императору большое письмо. Письмо было выдержано в самом смиренном и уважительном тоне, однако в нем Лютер высказал новую, поистине поразительную для тогдашнего мира идею, почерпнутую им из Евангелия: ни папа, ни император не обладают властью помимо той, что дарована им Богом. В этом звучало эхо диалога Иисуса с Пилатом, когда тот спросил: «Не знаешь ли, что я имею власть распять тебя?», а Иисус ответил: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было даровано тебе свыше»[251]. Лютер заново открыл рычаг, способный перевернуть мир – рычаг, ставящий всех наравне перед Богом. Это и есть то, что делает нас свободными, – равенство подданных Царя царей.
На следующий день, 29 апреля, еще во Фридберге, Лютер сказал Каспару Штурму, имперскому герольду, что теперь он в безопасности и Штурм может оставить его и возвращаться к своим обязанностям. Дело было серьезное – Лютеру пришлось даже написать письменный отказ от услуг герольда; к этому документу он присовокупил письмо, которое попросил Штурма передать Спалатину. В письме к Спалатину он передавал привет и наилучшие пожелания Паппенгейму, имперскому маршалу. Кроме того – и это, пожалуй, всего важнее, – сюда же он присовокупил пространное письмо к императору. Насколько все это было спланировано заранее, мы не знаем – но точно знаем, почему Лютер отпустил Штурма: он ожидал того, что вскоре и последовало.
Похищенный
Двадцать восьмого числа Лютер, по всей видимости, ночевал во Фридберге. Штурм уехал двадцать девятого. Вместе с оставшимися своими спутниками Лютер отправился в Грюнберг, где провел следующую ночь, а затем проехал сорок миль до Бад-Херсфельда. Там городской совет и аббат местного монастыря устроили ему торжественную встречу. Лютер описал ее в письме к Спалатину:
Едва ли ты поверишь в то, как по-дружески принял нас хердсфельдский аббат! Выслал своих канцлера и казначея на добрую милю вперед, чтобы нас встретить, а возле своего монастыря появился сам вместе с многочисленными всадниками и сопроводил нас в город. Городской совет встречал нас за воротами. В монастыре аббат угостил нас роскошным ужином и отдал в мое распоряжение собственную спальню. [На следующее утро] они убедили меня произнести проповедь. Напрасно убеждал я их, что монастырь потеряет дарованные ему привилегии, если императорские чиновники сочтут, что этой проповедью я нарушил условия