из Нимбшена неожиданно и навсегда изменило ход его жизни.
Побег дюжины из Нимбшена
8 апреля 1523 года, через несколько месяцев после выхода в свет памфлета о теленке, Лютер написал своему другу Венцесласу Линку: «Вчера я принял девятерых монахинь из Нимбшенского монастыря»[350]. До этого письма мы слышали лишь о беглых монахах, каковых было уже множество, – столько, что Лютер не понимал, что с ними делать. Бежать от унылой монастырской жизни – только полдела; чем заниматься дальше, где найти себя в шумном и непредсказуемом мире? Разумеется, многие монахи отправлялись в Виттенберг, надеясь, что Лютер так или иначе разрешит все их проблемы. Однако монахиням покинуть монастырь было куда сложнее, чем монахам, – что и продемонстрировал случай Нимбшена, в котором Лютер, так сказать, сыграл роль гордой повитухи, выпустившей монахинь в новую жизнь. Город Нимбшен находился на землях герцога Георга, и организация побега из тамошнего монастыря была делом по-настоящему опасным. Сейчас мы, может быть, не вполне ясно представляем, какая недюжинная смелость для этого требовалась.
История гласит, что с подачи Лютера некий Леонгард Коппе, бюргер из города Торгау, 4 апреля (в Страстную субботу) приехал на крытой телеге в женский монастырь в Гримме, куда обычно доставлял свой товар. Пять столетий нам рассказывали, что в телеге в это время не было ничего, кроме пустых, но чрезвычайно вонючих бочек из-под селедки. В какой-то момент появились двенадцать монахинь, прыгнули в телегу, спрятались в бочках, где никому не пришло бы в голову их искать, Коппе хлестнул лошадей – и телега с рыбными бочками понеслась вперед, к свободе. Эту красочную историю рассказывают нам уже пять веков, ее можно найти почти в любой биографии Лютера… даже жаль, что все это неправда.
Как мы уже сказали, монастырь в Нимбшене находился в границах герцогской Саксонии, где властвовал и правил раздражительный герцог Георг. Он однозначно запретил монахам и монахиням выходить из монастырей и объявил беглецов вне закона – так что перед нами и в самом деле дерзкий побег. Три из двенадцати беглянок сразу отправились к родственникам, а оставшиеся девять четыре дня спустя приехали к Лютеру в Виттенберг. Поскольку у женщин в 1520-х годах практически не было возможностей самим себя обеспечивать, каждой нужно было найти какие-то средства к существованию, и самым простым выходом было выдать их замуж. Вот тут их история пересеклась с историей самого Лютера – и самым неожиданным и драматическим из возможных способов.
Первая кровь Реформации
За те семнадцать лет, что Иоганн фон Штаупиц занимал должность генерального викария августинского ордена, множество монахов-августинцев приезжали в Виттенберг, поскольку здесь располагался его университет. Если бы не Штаупиц, как мы помним, не оказался бы здесь и сам Лютер. Время викариата Штаупица (1503–1520) совпало с пребыванием здесь Лютера, и в результате многие августинцы, приезжавшие в Виттенберг, познакомились с Лютером и его богословием. Один монастырь, с которым у Штаупица были особенно тесные связи, находился в Антверпене, в Нидерландах. Тамошние монахи очень рано приняли учение Лютера – и в результате, вернувшись на родину, подверглись жестоким преследованиям. Связано это было с тем, что в то время Нидерланды находились под регентством королевы Маргариты Австрийской, тетки императора Карла. После того как в 1521 году ее племянник выпустил Вормсский эдикт, она – с помощью Джироламо Алеандро – начала яростно искоренять еретическое учение Лютера на своих землях. Так и вышло, что первые трое мучеников Реформации были преданы огню в ее владениях.
Уже в 1519 году августинцы в Антверпене проповедовали против индульгенций – и этим и другими добрыми делами начали привлекать внимание как друзей (в том числе Дюрера и Эразма), так и врагов. Эразм написал Лютеру дружеское письмо, в котором говорил: «В Антверпене есть аббат [августинской] обители – подлинный христианин, нет в нем никакого лукавства, – который пылает к вам любовью; он бывший ваш студент и хвалится этим. Можно сказать, он здесь единственный, кто проповедует Христа. Почти все остальные болтают сами не зная что и думают лишь о своей выгоде»[351]. Эразм имел в виду Якоба Пропста, который учился в Виттенберге в 1505–1509 годах, а в 1520 году вернулся туда, чтобы получить степень по богословию. В то время в Антверпене жил Альбрехт Дюрер: он так заинтересовался Пропстом, что написал его портрет и подарил ему перед отъездом. Однако едва Пропст вернулся из Виттенберга, как в Брюсселе его схватили и бросили в тюрьму. Не выдержав тяжелых условий заключения и допросов, он в конце концов публично отрекся – и был отослан в августинский монастырь в Ипре. Однако, едва оказавшись там, Пропст во всеуслышание отрекся от своего отречения и продолжил проповедовать лютеранские идеи, за что был арестован вторично. Как ни удивительно, ему удалось бежать – и скоро он снова появился в Виттенберге.
Следующим аббатом в Антверпене стал Генрих фон Цютфен: он также два года учился в Виттенберге и жил в это время в том же августинском монастыре, что и Лютер. Цютфен начал прямо с того же, чем закончил Пропст, – смело принялся учить антверпенских августинцев лютеровому богословию. Однако 29 сентября 1522 года, в день святого Михаила, Цютфена обманом, под ложным предлогом выманили из монастыря и арестовали, а антверпенской обители учинили форменный разгром. Вот как описывал это Лютер в письме к Венцесласу Линку:
Братию изгнали из монастыря; некоторых схватили и держали в разных местах; нескольких после того, как они отреклись от Христа, отпустили из-под стражи, другие же стоят твердо и по сей день… Все монастырское имущество продано. Церковь и монастырь закрыты и запечатаны, говорят даже, что их снесут с лица земли. Тело Христово с великой торжественностью, словно спасенное из рук еретиков, перенесли в церковь Пресвятой Девы, где его с великим почтением приняла госпожа Маргарита [Австрийская]. Позорили и наказывали также некоторых горожан, мужчин и женщин (3).
Цютфена должны были отправить в Брюссель, но в тот же вечер возбужденная толпа, услышав об его аресте, разгромила тюрьму и освободила его. Он бежал в Бремен, желая оттуда добраться до Виттенберга. Однако, когда его уговорили произнести в Бремене проповедь, он настолько поразил умы и сердца слушателей, что они не захотели его отпускать. Бременцы убедили Цютфена остаться и регулярно проповедовать в часовне святого Ансгара; так он и поступил – и на проповеди его неизменно собиралась толпа. Велико было и число его противников: его называли еретиком и строили против него всяческие козни – однако Генрих продолжал проповедовать, привлекая к себе людские сердца отвагой и добротой.
После ареста и побега Цютфена все монахи Антверпенского монастыря были арестованы, вывезены за пятьдесят миль к югу, в Брюссель, и заточены в тюрьме Вилворде. Известно, что всех их содержали в очень суровых условиях и допрашивали с пристрастием. Когда стало ясно, что, не отрекшись, они будут сожжены, большая часть монахов отреклась и получила свободу. Но трое отказались отречься. Имена их были: Иоганн Эш, Генрих Вос и Ламберт Торн. Всех их снова допросила инквизиция – и снова они отказались покаяться. Наконец они были переданы светскому суду, и тот приговорил их к смертной казни через сожжение 1 июля. В последний раз спросили их, не желают ли они отречься. Эш и Фос сразу отказались, но Торн попросил дать ему еще четыре дня, чтобы проконсультироваться с Писанием. Его не казнили, но и не выпустили – и пять лет спустя он умер в темнице. Что же до Эша и Воса – в назначенный день их привели на брюссельскую рыночную площадь и сожгли на костре.
Эта ужасная весть дошла до Лютера, когда он был вместе с Иоганном Кесслером, одним из тех студентов, с которыми познакомился в гостинице «Черный медведь». Кесслер рассказывал, что Лютер «молча заплакал», а потом сказал: «Я думал, что стану первым из мучеников за святое благовестие, – но, видно, я этого недостоин». А затем – с типичным для него, по словам многих, быстрым переходом от горя к радости – начал благодарить Христа, который наконец «начал создавать плоды нашего или, вернее, Его слова – новых мучеников»[352]. Почти мгновенно Лютер перешел от частного к общему, увидел, так сказать, ситуацию с точки зрения Бога – и понял, что, несмотря на весь ужас и горе от такого известия на человеческом уровне, за это стоит славить и благодарить Господа.
Печальная весть о казни мужественных молодых людей, отдавших жизнь за веру, подвигла Лютера сделать нечто такое, чего он никогда прежде не делал, – а в будущем сделает еще не раз, – и что станет одним из важнейших его вкладов в христианское богослужение, не потерявшим свою актуальность и полтысячелетия спустя. Лютер написал гимн.
В гимне из десяти или двенадцати строф рассказана история этого мученичества. Вот первая строфа:
[Воспоем новую песнь Господу
О том, что совершила Его истина;
Воздадим великую славу и хвалу
Одержанной Им победе.
В Брюсселе, в Нидерландах,
Он показал Свою мощь;
На двоих юношах, любивших заповеди Господни,
Явилась сила истины;
Великая вера в Господа небес
Была дана этим двум христианским юношам][353].
Лютер ясно чувствовал историческое и духовное значение того, что совершилось в Брюсселе. Дело, для которого избрал его Господь, ныне увенчалось величайшей честью и славой. Бог подтвердил истинность этого дела, позволив двоим невинным умереть так же, как умер Христос; зло, сотворенное людьми и дьяволом, Бог обратил в добро. Теперь весть о мужестве мучеников распространится повсюду, о них запоют в церквях, и пример их будет наставлять и ободрять других верующих. Такие моменты в жизни возрожденного народа Божьего заслуживают величайшей славы и хвалы – и Лютер постарался достойно восхвалить мучеников, рассказав их историю в гимне. Их мученичество, в глазах Лютера, вывело все движение, начатое Богом, на новую ступень. Эта мысль ясно выражена в последних словах гимна: