В отношениях между Ньюлендом Арчером (Дэниел Дэй-Льюис) и его невестой Мэй Велланд (Вайнона Райдер) вожжи держит наивная на вид Мэй
Во время съемок Дэниел Дэй-Льюис попросил режиссера сделать так, чтобы он не слышал указаний, которые Скорсезе давал Мишель Пфайффер, поэтому недопонимание между ними было совершенно реальным. Иногда их эмоции частично выражались с помощью всплесков чистых цветов — красного и желтого. «Это было что-то вроде кисти, которая проносилась через кадр и оставляла разноцветные мазки, — говорил Скорсезе. — Текстура, все дело было в текстуре».
На монтаж фильма ушло двенадцать месяцев — больше, чем при монтаже ленты «Славные парни». Так, например, сцену, в которой Арчер признается в любви, снимали пять или шесть дней. Но монтаж шел гораздо дольше: сколько времени ему потребуется, чтобы ответить на ее вопрос? Двадцать секунд? Добавлять или вырезать несколько футов пленки? В сцене, где Арчер встречается с Мэй (Вайнона Райдер) с намерением порвать с ней, но узнает о ее беременности и остается, Скорсезе показывает героя тремя отдельными крупные планами длительностью 24, 36 и 48 секунд, чтобы передать напряженность происходящего. «Он до конца своей жизни не забудет этот момент, — говорит Скорсезе. — Все зависит от напряжения между эмоцией и маской, и мы сумели показать это на этапе монтажа».
Но будет ли всего этого достаточно для показа скрытых чувств? Уже в самом конце работы они снимали финальную сцену, в которой Арчер, теперь уже старик, уходит от дома, где расположены парижские апартаменты графини Оленска. Он к ней не зашел! Почему? Даже постоянный оператор Скорсезе Михаэль Балльхаус был озадачен: «Но почему он не может подняться наверх?» «Не может, — ответил Скорсезе. — Он не может подняться. Вот это она в нем и любила. Даже в последнюю минуту он не может быть непоследовательным!» Джей Кокс позже сказал режиссеру, что зрители никогда не простят его за то, что в фильме так и не было любовной сцены с участием героев Дэниела Дэй-Льюиса и Мишель Пфайффер. «Но такова уж эта история».
Излучающая тепло, цвет и непосредственность Эллен Оленска (Мишель Пфайффер) выделяется на фоне своего строгого окружения
«Ньюленд, нельзя быть счастливым, если это значит быть жестоким. Если мы поступим иначе, то это значит, что я заставляю тебя действовать против того, что люблю в тебе больше всего. А я не могу вернуться к такому образу мысли. Разве ты этого не видишь? Я не смогу полюбить тебя, пока я не расстанусь с тобой».
Большинство проблем, с которыми столкнулись зрители при просмотре фильма «Эпоха невинности», было связано с оригинальным романом Уортон. Рассказы об обреченной страсти могут превратиться в великие фильмы — достаточно вспомнить ленты «Короткая встреча» Дэвида Лина, «Любовное настроение» Вонга Карвая или «Мосты округа Мэдисон» Клинта Иствуда. Но таковы уж свойства киноэкрана: происходит это только в том случае, когда гибельные силы предстают в явном виде. Скорсезе выполняет поставленную задачу с удвоенной силой, показывая полный арсенал средств, позволяющих противостоять сплетням, правилам приличия и недосказанности, разделяющими Ньюленда Арчера и Эллен Оленска. Его камера наплывает и скользит над сценами с изяществом Макса Офюльса, замечая шелест шелка и оттенки бутоньерок, словно любопытный гость в хозяйском доме или путешествующий во времени антрополог. Зритель оказывается максимально далек от степенности и благопристойности фильмов Мерчанта и Айвори, которые тоже показывают этот мир — мир, в котором вид женщины, проходящий через зал и садящейся рядом с мужчиной, вызывает ударную волну, расходящуюся по всему городу. Поступить так — это все равно что мафиози появиться на Пятой авеню, где насилие творится за плотно закрытыми дверями, где мерцают огни и гаснут сигары, репутации и романтические надежды…
«Именно это тронуло меня в книге больше всего. Он не может обладать Эллен, и Эллен не может ему принадлежать. Но у него есть память об Эллен. Память об этой невероятной страсти, этой прекрасной любви. И, в конце концов, я тоже какой-то частью своего существа считаю, что память может быть лучше реальности».
Фильм передает силу страсти Ньюленда тонко, но безошибочно. Повторяющийся мотив — нежные прикосновения рук
Мишель Пфайффер движется со свободой, которая едва ли не обнуляет всех остальных действующих лиц. В фильме она единственная живая фигура среди множества восковых фигур. Примчавшись на встречу с Арчером раскрасневшейся и запыхавшейся, Эллен производит на него такое впечатление, что с его уст срывается неуместная усмешка. Скорсезе показывает их восторженные ухаживания движениями рук — сжатых, ласковых или — как в одной замечательной сцене в коляске — нежно высвобождающихся из перчаток и кажущихся обнаженными. Причины отказа Эллен достаточно понятны: она слишком хорошо знает ту жизнь изгоев, которую им предстояло бы прожить вместе. Обнимая ее, как ребенок обнимает за талию свою мать, герой Дэй-Льюиса испускает сдавленный и нежный вздох. «Он потерпел крах как мужчина, он отвержен как благородный человек — и он просто устал», — писал Энтони Лэйн в журнале «New Yorker».
На прощальном ужине, который дает графиня Оленска, Арчер вынужден сидеть рядом с ней и вести светскую беседу, в то время как «его глаза выражают полное опустошение; они влажны не от слез, а от настоящей боли — как будто кто-то под столом кусает его за ногу».
Для некоторых критиков пассивность Арчера стала преградой для восприятия: фильм им показался таким же замкнутым, как и его герой. «Материал остался нераскрытым из-за полной уравновешенности, жесткой манеры показа и подчеркнутой формальности изложения, которые картина демонстрирует во всех деталях», — отмечал Тодд Маккарти в журнале «Variety». Осталось неясным, является ли сложная манера изложения, которой придерживался Скорсезе, выражением страстей, кипящих под поверхностью этого «иероглифического мира», или демонстрацией формальности отношений между любовниками? Что это — бьющееся сердце или иероглиф? Вайнона Райдер, только что закончившая съемки в фильме «Дракула» по роману Брэма Стокера, в конце фильма подарила нам великолепную сцену. Ее черные глаза сияют так, как будто на этот раз она сама является вампиром, высасывающим жизненные силы у своего мужа. Это еще одна замечательная сцена эмоционального предательства, столь же жестокого в своем роде, как и финальные сцены таких фильмов Скорсезе, как «Славные парни» и «Отступники».
Безусловно, «Эпоха невинности» — это не молодежный фильм. Он весь состоит из тлеющих углей и кипящего сожаления — а это приметы не столько невинности, сколько возраста. «До того момента, когда я начал снимать „Эпоху невинности“, — говорит Скорсезе, — у меня продолжался поздний подростковый период. Только в пятидесятилетнем возрасте я задумался о том, а что было бы, если бы я был человеком другого типа, который мог бы легко со всем этим справиться. Разве моя жизнь была бы совершенно иной?» Эта нота утраты и тоски, впервые затронутая в «Последнем искушении Христа», будет в дальнейшем возникать в таких разных проектах Скорсезе, как «Остров проклятых», «Хранитель времени» или документальный фильм о Джордже Харрисоне «Жизнь в материальном мире».
Фильм «Эпоха невинности» не был коммерчески успешным, он принес только 32 млн долларов при бюджете в 34 миллиона. Скорсезе стало ясно, что ему нужно срочно снимать хит.
«Казино»
«Это самая старая история в мире. История о том, как люди делают себя сами, а потом из-за собственной гордыни теряют созданный рай. А если бы они вели себя правильно, то до сих пор жили бы в раю».
«В Вегасе каждый должен за кем-то смотреть». Сэм «Туз» Ротштейн (Роберт Де Ниро) не пропускает никого
«Казино» пришло к Скорсезе через Тома Поллока из «Universal», которому он был обязан еще двумя фильмами. Идея исходила от Николаса Пиледжи, автора исходного материала для фильма «Славные парни». В свое время Пиледжи заключил контракт на написание документальной книги о бандите Фрэнке Розентале по прозвищу Левша, его жене Джери Макги, «правше» Энтони Спилотро по прозвищу Муравей и их жизни на «американских горках» мафии в Лас-Вегасе в 1970-х годах. Единственная проблема состояла в том, что этой книги Пиледжи пока еще не написал. Фактически все, что у него было после четырех лет исследований, это хронология событий объемом 700 страниц. «По плану сначала должна была выйти книга», — вспоминал Пиледжи. В то время Скорсезе начал снимать фильм «Толкачи» по роману Ричарда Прайса, но затем передал этот проект Спайку Ли. Таким образом, в графике режиссера открылось «окно», а «когда у Марти возникает „окно“, то лучше сразу в него прыгнуть, пока туда не сиганули еще пять миллионов человек».
«Казино» начинается со взрыва
В феврале 1994 года двое мужчин скрылись от посторонних глаз в номере отеля «Drake» в центре Манхэттена, недалеко от офиса Скорсезе. Идея заключалась в том, чтобы оставаться там до тех пор, пока не будет написан сценарий, включающий интервью, которые Пиледжи уже взял у свидетелей, находившихся под защитой ФБР, а также у самого Розенталя. Интервью проводились по телефону без магнитофонной записи — все сказанное спешно записывал Пиледжи. Каждый раз, когда фильму требовалось больше деталей, он куда-то уходил и возвращался с новым интервью. В результате их гостиничный номер был засыпан бумагами, стенограммами и газетными вырезками, а два человека, по словам Скорсезе, продолжали «потреблять, потреблять и потреблять». Фильм задумывался эпическим, минимум на три часа, но быстрым, как «Славные парни».
Шэрон Стоун в одном из сорока костюмов, которые она носила в роли Джинджер Маккенны, жены Ротштейна
Съемки проходили в настоящем казино. Продюсер Барбара Де Фина (четвертая жена Скорсезе, с которой он состоял в браке до 1991 года) пришла к выводу, что если учесть время и расходы на создание декораций казино, то проще будет снимать в реальном заведении. Так они и сделали. Снимали в рабочее время при настоящем электрическом свете и с реальными ветеранами Стрип-стрит, главной улицы Лас-Вегаса. В группу набрали более семи тысяч статистов, от стриптизерш до клерков отелей. Это была крупнейшая съемочная группа за всю карьеру Скорсезе. Всем им пошили костюмы от Риты Райек и Джона Донна. Джо Пеши понадобилось 20–25 костюмов, Шэрон Стоун — 40, а Роберту Де Ниро — целых 52, от ярких спортивных курток основных цветов до шелкового белья, белых носков и бирюзовых мокасин из крокодиловой кожи. Но даже после этого его наряды выглядели не так броско, как некоторые из костюмов, которые носил настоящий Левша.