Мартиролог. Дневники — страница extra из 60

ПриложениеТексты и переводы статей и материалов, вошедших в дневники

1

23 апреля 1979 Письмо в газету «Известия», 8 апреля 1979 года:

Уважаемые товарищи! Вам пишет один из тех, кто 8 января 1977 года ехал в том самом вагоне московского метро, где произошел взрыв. Я был тогда не один. Со мной были жена Валя, пятилетняя дочка Лариса и младший брат — десятиклассник Ваня, приехавший ко мне в гости в Москву на школьные каникулы. Вани теперь нет в живых. Жена и дочка до сих пор не могут оправиться от тяжелых ранений.

Я дважды пережил свое горе. Первый раз — после взрыва бомбы, когда едва пришедший в сознание от контузии и потери крови пытался в пороховом чаду отыскать своих родных. Помню стоны покалеченных детей и женщин, лужи крови, крики о помощи, изувеченные тела. Разве забудется такое?

Второй раз я вновь пережил это в зале Верховного суда СССР, где шел процесс над убийцей Затикяном и его сообщниками. Я там присутствовал как пострадавший. Вместе со мной о происшедшем в метро рассказывали и другие незнакомые мне люди: молодая женщина, у которой на глазах умер муж, мать, со слезами вспоминавшая тяжелое ранение сынишки-школьника, и многие другие.

Я лично видел этих убийц. И не только я. На процессе находились сотни людей — и москвичи, и граждане других городов России и Армении. Это были рабочие, инженеры, служащие, молодые и пожилые, мужчины и женщины. Со многими я познакомился. Они подходили ко мне и другим пострадавшим, выражали свое сочувствие нашему горю.

Почему я пишу об этом сейчас? Ведь прошло уже два года после страшного взрыва. Да потому, что этих подлых негодяев, заложивших бомбу в метро, кое-кто на Западе (да и у нас!) пытается взять под защиту. Толкуют о «слишком суровом приговоре», о каком-то алиби… Более того — стремятся выдать их за «противников строя»! Позвольте спросить, при чем здесь строй, если отпетые убийцы хладнокровно и расчетливо подняли руку на невинных людей?

Меня особенно возмущает, что в эту позу встали те, кто считает себя «интеллектуалами-гуманистами». Первоисточником клеветнической информации, распространенной среди иностранных корреспондентов, как об этом сообщили радиостанции Запада, является академик А. Сахаров.

Именно он разглагольствует о «невиновности» привлеченных к уголовной ответственности. Это не ново для Сахарова. Как известно из газет, еще в 1977 году он был предупрежден Прокуратурой СССР о недопустимости распространения провокационных слухов о взрыве в метро. Уже тогда боль потерпевших не трогала человеческих чувств этого академика. Я имею право бросить ему этот упрек, так как перед моими глазами была и смерть многих людей, и сами преступники, и неопровержимые свидетельства их вины.

Организатор преступления Затикян и его сообщники были изобличены вещественными доказательствами, находившимися у всех на виду в зале суда и опознанными самими подсудимыми, другими многочисленными уликами, заключениями экспертов и свидетелями подготовки и совершения преступления. Они полностью признали, что сознательно готовили и осуществили взрыв в Москве. Было доказано, что Затикян непосредственно руководил подготовкой январского взрыва, разработал во всех подробностях план преступления. Он проводил вместе с сообщниками и предварительные испытания этих устройств. Как стало ясно на суде, преступники не ограничились январским взрывом. Затикян со своими подручными готовил новые бомбы, на этот раз начиненные крупной охотничьей картечью, а в октябре 1977 года попытался вновь осуществить взрывы в Москве. Благодаря бдительности советских людей удалось изъять эти бомбы из пассажирского зала на Курском вокзале г. Москвы и тем самым предотвратить новые преступления, которые могли повлечь за собой еще более массовые жертвы. Как ни старались преступники не оставлять улик, их оказалось предостаточно: и отпечатки пальцев главаря Затикяна на внутренней стороне стекла часового механизма бомбы, и исполненная им лично схема устройства, и многое другое.

Но вернемся к взрыву в метро. Пусть почитают об этом защитники убийц! От него пострадали 44 человека, из которых 7 человек погибли. Среди них мой младший брат и другие дети. Когда об этом говорилось на процессе, у всех буквально волосы встали дыбом. В ходе суда демонстрировалась видеозапись, когда преступники на предварительном следствии показывали, как они действовали на месте преступления, как вошли в вагон, как и где поставили сумку с бомбами, когда и на какой станции сами выскочили из вагона. Нельзя было без возмущения слушать, с каким хладнокровием действовали эти убийцы. Надо было видеть, с каким цинизмом они заявляли на суде, что видели в вагоне множество женщин и детей, ехавших с новогодней елки. Разве же это не злодейство? И разве не требует подлинный гуманизм того, чтобы очистить землю от таких негодяев?!

Чувство гнева переполняет меня. Я ведь сам хватил с лихвой горя. Взрывом меня контузило, получил сотрясение мозга, потерял много крови. Особенно тяжелые ранения получил брат Иван. Спасти его не удалось, он умер в машине «Скорой помощи» по пути в больницу. Многочисленные ранения жены — в голову, плечо, в ноги до сих пор мучают ее. Осколки извлечены не все. И это после реанимации, нескольких операций, переливания крови и т. д. Больно писать мне о дочурке. Пятилетний ребенок получил тяжелейшие ранения, последствия которых еще окончательно не ликвидированы, хотя маленькая девочка уже перенесла несколько операций.

Не только мне, но и многим другим причинили горе эти убийцы. Людьми их не назовешь. Это — выродки. Всякая иная кара была бы оскорбительна для нас, людей, и для невинно погибших.

А на Западе нашлись досужие благодетели, которые рассуждают о жестокости приговора. Думаю, им все равно, за кого выступать, лишь бы под флагом защиты прав человека. Сахаров так горюет по Затикяну, что, как говорят, намерен начать «демонстративную голодовку». Видимо, не приходит ему в голову, что сам он или его жена могли оказаться в том вагоне, погибнуть или остаться без рук или ног, а его жена, разъезжающая по заграницам, могла попасть в реанимацию?

И еще одно. Я слышал на суде злобные антисемитские выкрики Затикяна в духе организаторов черносотенных погромов в дореволюционной России. Ненависть Затикяна к евреям не остановила его даже перед тем, что, оправдывая в суде свою позицию, он пытался цитировать Гитлера. Вот так-то, гражданин Сахаров!

Задумайтесь, господа «гуманисты», кого вы защищаете. Одумайтесь, если еще способны к этому. Вы заключаете в свои объятия убийц! Позорное зрелище, вызывающее отвращение у каждого честного человека.

Д. Тюжин

От редакции: Письмо москвича Дмитрия Владимировича Тюжина — одно из многих, поступивших в «Известия». Во всех письмах звучит гнев по поводу злодейского преступления Затикяна и его сообщников, полностью одобряется справедливый приговор Верховного суда СССР.

2

15 апреля 1980

Заметка из итальянской газеты, и марта 1980 года (перевод с итал.):

Премия «Давид Донателло» имени Лукино Висконти за 1980 год присуждена советскому режиссеру Андрею Тарковскому — «за утверждение в одной из наиболее влиятельных и сильных кинодержав мира индивидуальнейшего творческого голоса, исполненного поэтической одухотворенности и богатства культуры, влиянием которых в большой степени отмечено современное искусство».

Эту новость сообщил Джан Луиджи Ронди, президент жюри премии, после заседания состава жюри, которое состоялось в четвертую годовщину смерти Лукино Висконти, памяти которого и посвящена премия.

3

18 марта 1981

Телекс РАИ (перевод с итал.):

Господину Ф. Т. Ермашу

Председателю Госкино СССР, Москва

с/о: Ясю Гавронскому — телекс 413218 — РАИ, Москва.

Сегодня Второй канал РАИ подтвердил свою готовность продолжить работу по проекту. Эти позитивные результаты позволят Совету директоров также принять положительное решение. Сразу после этого Канал будет готов обсудить с Вами и режиссером все необходимые производственные вопросы.

С уважением,

президент РАИ

4

25 марта 1981

Телекс РАИ (перевод с итал.):

Господину Ф. Т. Ермашу

Председателю Госкино СССР, Москва

с/о: Ясю Гавронскому — телекс 413218 — РАИ, Москва.

«Ностальгия» Тарковского.

Рад сообщить Вам, что Совет директоров РАИ поддержал проект. Условия мы предложим Вам и обсудим с Вами после переговоров, которые наш исполнительный директор проведет с режиссером Тарковским в Москве в первой половине апреля. Наша с Вами встреча может произойти сразу после этого.

С глубоким уважением,

Пио де Берти Гамбини,

директор второго канала ТВ 1

8.3.81 Радио и Телевидение Италии

5

29 июля 1981

«Искусство кино», № 7, 1981 год

в Лондоне состоялась английская премьера фильма Андрея Тарковского «Сталкер». Это мероприятие, организованное по инициативе общества «СССР — Великобритания» в целях укрепления советско-английских культурных связей, открыло цикл просмотров картин А. Тарковского «Сталкер» и «Зеркало» в других городах Англии и в Шотландии.

Просмотры, на которых присутствовал А. Тарковский, лекции, с которыми режиссер выступил перед аудиториями «Нейшнл филм тиэтр» в Лондоне и «Глазгоу филм тиэтр» в Глазго, вызвали широкий резонанс в культурных кругах Великобритании и освещались на страницах почти всех крупных органов печати. Уже сами названия некоторых статей, появившихся в английской прессе, дают представление о том, насколько значительным был успех советских фильмов в Великобритании: «Зримое чудо образов Тарковского», «Ослепительные открытия русских», «Еще один выдающийся художник из Москвы» и т. д.

Приходится, однако, с недоумением констатировать, что, следуя обычаям буржуазной прессы, вовлеченной в пропагандистскую кампанию, направленную против нашей страны, многие из рецензентов не удержались от попыток противопоставить творчество Тарковского всему советскому киноискусству. Прибегая к демагогически вульгарному толкованию фильма, позволяя себе открытые антисоветские выпады, намеренно дезинформируя читателя, некоторые из писавших о «Сталкере» прибегали к «аргументам», просто поражающим своей нелепостью. Так, например, в развернутой подписи к кадру из фильма «Сталкер», на котором виден главный герой, Крис Пичмент из «Тайм аут» усматривает во внешности Сталкера портретное сходство с… Солженицыным, другие же договаривались до того, что «со значением» комментировали фамилию артиста Анатолия Солоницына. И стыдно, и смешно читать такие догадки: до каких же нелепостей может довести озлобление (или желание угодить хозяевам?) даже неглупых людей!

Право же, не хотелось бы в этом обзоре английской прессы, свидетельствующем об огромном успехе фильмов Тарковского, останавливаться на такого рода злонамеренных измышлениях и передержках, но обойти их молчанием тоже нельзя. Тем более что твердую и решительную отповедь авторам подобных «толкований» дал в своих выступлениях в Лондоне и Глазго сам Андрей Тарковский.

Так, отвечая на заданный ему вопрос о пресловутых «гонениях» на деятелей искусства со стороны советских властей, режиссер рассказал о том, что вышло из его намерений снять фильм «Ностальгия» для итальянской телекомпании РАИ. «Многочисленные финансовые трудности, всевозможные бюрократические препоны, — заявил А. Тарковский, — поначалу заставили меня бездействовать, а затем и вовсе отказаться от съемок картины. Этот случай лишь подтвердил мою убежденность в том, что только в Советском Союзе я могу снимать такие фильмы, какие хочу… В Москве, когда я приступаю к съемкам картины, мне выделяется столько средств, сколько необходимо». В интервью, данном корреспонденту газеты «Гардиан», А. Тарковский с горечью говорил о том, что в Италии такие режиссеры, как Антониони или Феллини, порой не могут найти средства на постановку фильма в течение многих лет. «Преступно, что государство не оказывает поддержку столь выдающимся мастерам экрана», — сказал режиссер.

Тарковский, как отмечает далее «Гардиан», «не понимает, почему его здесь считают во многом европейским режиссером…» Например, он говорит, что «Зеркало» очень русский фильм. Этой картиной, подчеркивает Тарковский, он хотел заплатить свои долги: долг родителям… долг своей стране, волжским просторам, где ребенком он провел несколько лет во время войны.

Тема любви к родине, любви к родной земле — одна из главных в его дальнейших творческих планах.

А в интервью, данном корреспонденту «Таймс» Николасу Уопшоту, Тарковский подчеркнул: «Я снимаю фильмы в первую очередь и главным образом для своих соотечественников. Если бы я был лишен такой возможности, это было бы для меня подлинной трагедией…»

Отвергая мысль о возможности такой «дешифровки» образов «Сталкера», до которой опустились некоторые из английских критиков, А. Тарковский так обозначил основную идею фильма: «Мой фильм говорит о том, что человек сам определяет свою судьбу. Надо постоянно ощущать ответственность за то, что происходит вокруг. Для того чтобы верить в будущее, необходима прежде всего глубокая уверенность в самом себе. Мой Сталкер — из тех, кто с болезненной остротой ощущает потребность в такой вере и чье призвание состоит в том, чтобы указать человеку путь, на котором он может обрести уверенность в себе».

Показ в Англии фильмов «Сталкер» и «Зеркало», встреча с выдающимися произведениями советского киноискусства, как это признавала вся английская печать, обогатили культурную жизнь страны. Не приходится сомневаться в том, что такая встреча пойдет на пользу советско-английским отношениям в области культуры и что ее опыт заслуживает продолжения.

П. Светов

6

20 августа 1981

«Литературная газета», 20 июля 1981 года:

Продолжаем дискуссию, начатую статьями В. Кичина и И. Садчикова («ЛГ». №№ 24, 25). Редакция получила множество откликов, которые мы постараемся учесть в ходе дискуссии. Полемику продолжает известный советский кинорежиссер Ефим Дзиган.

Очень своевременна, на мой взгляд, эта дискуссия, начатая «ЛГ». Нет, не рано бить тревогу. Боюсь, не поздно ли. Уж слишком много появляется фильмов — и наших, и зарубежных — бессодержательных, потрафляющих отсталым вкусам. И не слишком ли быстро идет процесс «коммерциализации» нашего экрана? Даже термин у нас возник, весьма неожиданно: «кассовый фильм». А что, собственно, значит это определение? Число проданных билетов? Вне зависимости от содержания, от художественного уровня, от качества постановки?

Да, художник всегда стремится передать свои идеи, мысли, чувства возможно большему числу зрителей. Признание фильма массовым зрителем нередко говорит о социально-нравственной значимости ленты, о ее подлинном успехе. И все-таки мы начинаем сегодня рассуждать о зрительском успехе картины во многом абстрагированно, ориентируясь только на число проданных билетов, как бы считая, что очереди у касс уже сами по себе свидетельствуют о высоком идейно-художественном уровне фильма. Но это далеко не так. Ведь побил же в свое время все рекорды посещаемости фильм «Есения» — дешевая душещипательная история, не имеющая отношения к искусству. Увлеченно следят молодые зрители за приключениями нравственно неразборчивого героя Бельмондо в фильме «Кто есть кто». О «Пиратах XX веха» в дискуссии уже говорилось. Такие фильмы не проходят бесследно — они приучают зрителей к невзыскательности, они находятся в разительном противоречии с высокими целями советского искусства.

И можно только поддержать искреннее беспокойство, прозвучавшее в статье «Кто последний за билетом…». Лишь с одним рассуждением автора мне трудно согласиться. Фильм для всех — не фикция. «Чапаева» с энтузиазмом восприняли и взрослые, и дети, и люди старшего поколения, и молодежь, рабочие, крестьяне, деятели науки — все! Всенародным успехом пользовались трилогия о Максиме, «Петр Первый», «Веселые ребята»… Сейчас кинематограф такого успеха, пожалуй, не знает. Есть фильмы, которые смотрели очень многие, — это правда. Но правда и то, что посмотреть — еще не значит принять, признать и полюбить. О всенародном успехе иных сегодняшних «кассовых» картин — истинном, большом, дающем долговечность, — говорить, по-моему, преждевременно.

В статье «Не рано ли бить тревогу» упоминается, в частности, об успехе фильма «Табор уходит в небо», снятого по ранним произведениям Горького. Причина успеха, считает автор, — показ цыганской жизни, ее «своеобразия, яркости и экзотики» — «для широкого зрителя это всегда ново и интересно». Но ведь фильмы «из цыганской жизни» снимались у нас неоднократно, зритель привык и к этой экзотике, и к песням. Новизны тут нет. Хотя цыганское пение действительно любят все, и любое киноревю с такой «экзотикой» непременно пользовалось бы вниманием зрителей. Только при чем же тут Горький? Вот это и есть, как сказано в одной из статей дискуссии, девальвация.

Но обратим внимание на одно противоречие в ходе этих рассуждений. Не для того, чтобы придраться к автору. Дело в том, что это противоречие отражает в какой-то степени противоречивость сегодняшних тенденций в нашем кино. Автор статьи говорит о «новизне» как о важном для зрителей, привлекающем их качестве фильма. И это верно: искусство — это новизна открытия характера, ситуации, проблемы, глубины человеческой натуры, силы и мощи социальных и исторических процессов и т. п. Но автор статьи видит новизну почему-то… в аттракционах: так, он прогнозирует успех еще не выпущенного на экран фильма «34-й скорый» на том основании, что в фильме имеется «аттракцион — пожар поезда».

Адресуясь к практикам кино, рекомендуют «развивать» успех наиболее «кассовых» фильмов, создавая своего рода их дубли — «новые фильмы с аналогичным творческим заданием». Но ведь это приведет как раз к отказу от новизны, к бесконечному повторению полюбившейся модели. Разве это путь для искусства? Того самого искусства, которое по природе не терпит стереотипов.

Несколько лет назад режиссер А. Малюков создал увлекательную картину «В зоне особого внимания». В ней рассказывалось о маневрах Советской Армии, смелых действиях десантников, имевших задание проникнуть в штаб «противника» и дезорганизовать его оборону. Фильм использовал еще мало известный материал, он смотрелся с огромным интересом, имел успех и у зрителей, и у прессы. И вот тот же «Мосфильм» выпустил теперь «Ответный ход» — почти буквальное повторение картины Малюкова. И в ней тоже происходят маневры и тоже дается задание разведчикам захватить штаб «противника», и те лихо выполняют задание. Но этот «дубль» смотреть скучно.

Нет, «тиражирование» успеха для серьезного искусства категорически неприемлемо. Опыт мирового кино достаточно убедителен: это ведет к снижению художественных задач, к падению зрительских вкусов, к поделкам вместо творчества.

Статья «Не рано ли бить тревогу?» заключается очень важными строчками: «Истинно „зрительских“ картин на самом деле мало. В течение года их всего пять-шесть на сотню с лишним…»

Но, приходя к таким выводам, можно ли восклицать, что критика бьет тревогу рано? Ведь статья «Кто последний за билетом…» написана как бы от имени тех, кто уже и теперь последним приходит к кинокассе, все больше утрачивая интерес к тому, что предлагают киноэкраны. Умножая ряды любителей аттракционов, кинематограф теряет сколько-нибудь требовательных зрителей — разве это не повод для тревоги?

Мне хотелось бы предложить в развитие дискуссии разговор еще об одной проблеме, тоже актуальной и, по-моему, впрямую вытекающей из сложившейся на экранах конъюнктуры.

Так ли рационально используются интереснейшие творческие кадры нашего кино? Почему так мало фильмов, например, поставил за долгие годы работы в кинематографе одареннейший Элем Климов? Отар Иоселиани? Алексей Герман?

Я часто думаю о судьбе такого исключительно талантливого мастера, как Андрей Тарковский. Это художник особого склада, со своим неповторимым видением жизни, обладающий подлинно высоким мастерством. Некоторые критики еще до выхода на экран его «Сталкера» объявили картину «элитарной» — поэтому было напечатано всего… три копии для Москвы, которые и выпустили на экран без рекламы. И что же? Фильм за недолгий срок собрал около двух миллионов зрителей! По результатам анкеты, проведенной «Комсомольской правдой», он занял одно из первых мест. Вот и получается, что «элита» исчисляется многомиллионными цифрами. Может быть, такую «элиту» уже стоит принять во внимание, планируя кинопроизводство и кинопрокатные дела? Ведь это та «элита», которая воспитана на лучших произведениях советского искусства — не элита уже вовсе, а серьезный, вдумчивый массовый зритель. Хотя, что греха таить, не весь зритель. Но немалая его часть.

Как легко свести все многолетние усилия по эстетическому воспитанию зрителей на нет, наращивая выпуск бездумных картин, культивируя потребительское отношение к кино!

Некоторые из наиболее одаренных наших мастеров подолгу не выходят из творческого простоя. Их замыслы, если они самобытны, проходят в кинопроизводстве с гораздо большими трудностями, чем обкатанные, апробированные схемы. Почему так много времени пропадает бесплодно? Ответить на этот вопрос однозначно не берусь. Но вижу прямую связь между проблемой незанятости серьезных, требовательных к себе режиссеров с повышающимся спросом на сугубо «развлекательное», «аттракционное», «фабульное» кино.

Ущерб от пристрастия к стереотипам терпят не только серьезные художники, не желающие компромиссов. Ущерб терпит и стилевое многообразие нашего искусства.

Например, эпический жанр, в свое время принесший советскому искусству мировую славу, в сегодняшнем кинорепертуаре почти заглох. Только Юрий Озеров, создатель эпопеи «Освобождение», смело, мужественно и настойчиво работает в этом стиле.

Тем не менее, в отношении к новым поискам в этой области чувствуется настороженность. Возникает стереотип критериев, боязнь новизны, опасение увидеть нечто непохожее и самобытное. То самое опасение, которое и открывает зеленую улицу «крепким середнячкам», «профессионалам», умеющим делать фильмы, которые начисто лишены художественного своеобразия.

Было бы, разумеется, несправедливо утверждать, что такие опасения — норма кинопроизводства. За последние годы на студии пришли многие талантливые молодые режиссеры, и судьба их складывается весьма удачно. Плодотворно начали свой путь в кино В. Лонской, Г. Шумский, В Ахадов, А. Панкратов, В. Грамматиков…

Но нельзя не видеть и другого. Очень многие молодые дружно устремились сегодня в детективный жанр, словно считая, что его популярность — своего рода гарантия успеха. И делают картины весьма невысокого уровня. Эти фильмы мало отличаются друг от друга, они как бы составлены из готовых блоков и потому не несут зрителям ровно никаких неожиданностей, хотя, казалось бы, «шокирующих» моментов в них предостаточно. Но зритель заранее знает, что операции по задержанию воров, убийц или расхитителей народного добра окончатся успешно, все ухищрения преступников будут легко и быстро разгаданы следователями. При этом в финале обязательно будет погоня на машинах и — непременно — «смертельная схватка» в таинственной полутьме. Картины эти словно бы действительно «дублируют» полюбившуюся модель, но до какой же степени эта модель уже надоела зрителям! Да, кажется, и создателям таких фильмов тоже. Свидетельством тому снижающийся уровень картин, огромное количество сюжетных несообразностей, профессиональная небрежность, невнимание к элементарной психологической достоверности. Чем больше делается таких фильмов, тем они становятся хуже. Для примера назову лишь два, недавно законченных на «Мосфильме»: «Расследование» и «Брелок с секретом». Тут ни о содержательности, ни даже о «кассовости» говорить не приходится — эти вещи были обречены на неудачу еще на стадии литературного сценария.

Вообще детектив — жанр не столь простой, как кажется иным постановщикам. Пусть даже это развлечение, безделушка, брелок, но — брелок с секретом! Он требует виртуозного мастерства — вспомним, каким серьезным по сути был один из первенцев нашего приключенческого кино — «Подвиг разведчика» Б. Барнета!

Но в детективе, по-видимому, легче скрыть профессиональную беспомощность за внешним динамизмом. Не случайно же из всех «массовых», «популярных» жанров именно детектив безраздельно господствует на сегодняшних экранах. И это еще одно подтверждение: да, тревогу бить самое время, ибо снижается высота художественных задач в «популярных жанрах», снижается требовательность, а вместе с ней неизбежно падает и реноме кинематографа у серьезного зрителя.

Нет сомнений: проблемы, которые сейчас так всех нас волнуют, будут успешно решены. Госкино и Союз кинематографистов СССР сделали уже немало для того, чтобы молодым были обеспечены благоприятные условия. Создано, например, объединение «Дебют», где молодежи предоставлена возможность снять первые «пробные» короткометражные фильмы. Расширилась жанровая палитра кино. Надо идти дальше, надо серьезно думать о тех крайностях и издержках, которыми чревато стремительное развитие зрелищного, «фабульного» и, увы, часто невзыскательного кино на наших экранах.

Ефим Дзиган, народный артист СССР

7

15 сентября 1982

Программа конференции в Милане 15 сентября 1982 года (перевод с итал.):

Тарковский: Только одухотворенный человек способен видеть кризис. Для всех других кризиса не существует. Поэтому для меня вопрос преодоления кризиса возникает лишь в тот момент, когда человек осознает, что существует. В ненормальном обществе одухотворенный человек считается ненормальным. К счастью, сегодня все больше растет число одухотворенных людей.

Пришло время объявить войну всему посредственному, серому и невыразительному и сделать творческий поиск основным правилом работы в кино, которое должно выполнять фундаментальную функцию: выражать передовые идеи эпохи.

8

4 марта 1983

«Советская культура», 4 февраля 1983 года:

Ответить делом на требование Партии. Кинематографисты обсуждают итоги и перспективы развития советского кино

На днях состоялось расширенное заседание коллегии Госкино СССР. На заседании обсуждались итоги работы кинематографии в 1982 году и задачи киноорганизаций, вытекающие из выступлений Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Ю. В. Андропова на ноябрьском (1982 г.) пленуме ЦК КПСС и торжественном заседании ЦК КПСС, Верховных Советов СССР и РСФСР, посвященном 60-летию образования СССР.

На заседании с докладом выступил председатель Госкино СССР тов. Ф. Ермаш. Прошедший год, сказал он, был годом напряженного труда во всех отраслях народного хозяйства, годом новых успехов в развитии экономики и культуры страны. Ноябрьский (1982 г.) пленум ЦК и совместное торжественное заседание, посвященное 60-летию нашего государства, создали особую атмосферу жизни нашего общества, убедительно подтвердили неоспоримые преимущества развитого социализма, стабильность внутренней и внешней политики, целостность и динамику в развитии социальных отношений, идейно-политическое единство партии и народа.

В документах партии по вопросам развития литературы и искусства содержится настоятельная рекомендация постоянно крепить связи с жизнью народа, углублять их, уметь видеть в жизни новое и уметь поддерживать его. Взгляд советского художника — это не взгляд равнодушного наблюдателя, который добру и злу внимает равнодушно. Позиция советского художника — это позиция граждански, партийно активного человека, кровно заинтересованного в том, чтобы старое, отживающее скорее уходило с исторической арены, а новое утверждалось прочно и быстро.

У искусства социалистического реализма свои объекты художественного исследования и свои методы эстетического воссоздания действительности. Когда мы говорим о новом в жизни, то — применительно к искусству — всегда имеем в виду нового человека и новый, социалистический образ жизни.

Докладчик подробно анализирует ряд фильмов глубокого идейного содержания и острой социальной направленности, среди которых «Частная жизнь», «Надежда и опора», «Остановился поезд», «Магистраль», «Каракумы, 45 градусов в тени» и ряд других, отражающих самые различные аспекты советской действительности. Особо отмечает он работу Сергея Бондарчука над масштабной лентой «Красные колокола». Отмечается также ряд документальных и научно-популярных лент.

Однако же, подчеркивает Ф. Ермаш, при всех очевидных успехах нашего кинематографа нам важнее сегодня сосредоточить внимание на нерешенных вопросах. Каковы первоочередные художественные задачи, стоящие перед всеми видами кино?

Принципиальный ответ на этот вопрос дают слова Ю. В. Андропова: «Убедительный, конкретный показ наших достижений, серьезный анализ новых проблем, постоянно рождаемых жизнью, свежесть мысли и слова — вот путь к совершенствованию всей нашей пропаганды, которая должна быть всегда правдивой и реалистичной, а также интересной, доходчивой, а значит, и более действенной».

Именно с этих позиций мы, продолжает Ф. Ермаш, должны подойти к нашим итогам, выявить «узкие» места, акцентировать внимание на вопросах, требующих неотложного решения. Все мы ощущаем, что особенно остро ставится вопрос о действенности наших фильмов, об их идейной наполненности и художественной выразительности. И вот тут-то каждый, наверное, ставит вопрос о так называемых «серых» фильмах, на создание которых зачастую неоправданно затрачиваются материальные и людские ресурсы.

Одно из главных условий изменения положения — это решительная борьба за резкое повышение профессионализма во всех звеньях кинопроизводства. Нужно сделать все, что в наших силах, для того, чтобы мастерство в самом высоком смысле этого слова стало основным мерилом и при рассмотрении сценариев, и при подборе режиссеров, операторов, художников, актеров, и при оценке конечных результатов. Нельзя больше мириться с недоработанной драматургией, беспомощной режиссурой, вялостью монтажа, унылостью и серостью на экране. Сама жизнь выдвигает категорическое требование отказаться от шаблонных конструкций бытовых неурядиц и обрести свежий, яркий взгляд на современность.

Наш кинематограф, говорит докладчик, имеет прекрасные традиции в раскрытии на экране самого духа коллективизма нашего общества. Этот дух был доминантой многих картин, вошедших в золотой фонд советского киноискусства.

Сегодня эта важная тема как бы стыдливо обходится сценаристами и режиссерами. Конечно, сами формы коллективизма, само содержание этого понятия меняется, наполняется новым смыслом. Коллективизм связан и с формами организации трудовой деятельности, и с чувством единства нашего общества, и с чувством ответственности каждого за общее дело.

Из нашего кинообихода ушли сюжеты, связанные с лобовым противопоставлением заблуждающегося индивида целому коллективу, и хорошо, что ушли, но на их место не пришло то новое, что отличает сегодняшний день. Слишком часто героями наших картин выступают одиночки, с их частной судьбой, которая никак не связана с жизнью и чаяниями коллектива.

По всей видимости у нас созрела проблема соотношения бытового и социального в кинематографе.

Конечно, кино есть искусство конкретное, оно не может и не должно конструировать некую экранную иллюзию, оторванную от действительности, но вряд ли правомерно, если художественное постижение жизни ограничивается бесстрастным отображением быта.

Далее тов. Ермаш подробно рассматривает причины появления отдельных неточностей в таких фильмах, как «Полеты во сне и наяву», «День рождения», «Культпоход в театр» и некоторых других.

Не кажется ли вам, ставит он вопрос, что в этих картинах, а это не худшие в этом ряду, нашла свое концентрированное выражение не раз высказываемая мысль, что нельзя-де все разжевывать зрителю, пусть он сам думает.

Но ведь зрителя захватывает не пассивность авторов, а их активность, не расплывчатость позиции художника, а мужество в утверждении идеологической определенности и принципиальности.

Ряд фильмов, даже снятых талантливыми мастерами, уходит от социальной точности и определенности в план общеморальных, отвлеченно-нравственных проблем. Дело утверждения коммунистической нравственности — важное дело, но именно коммунистической. В наших фильмах в качестве точки отсчета подчас существует некое отвлеченное «добро», вне связи с тем, что делается вокруг вне связи с такими категориями, как Родина, народ, вне связи с актуальными социальными аспектами действительности.

Советский кинематограф, говорит докладчик, кровно заинтересован в герое прямого социального и трудового действия, в том герое, который сегодня своим трудом и своей общественной деятельностью утверждает величие дела строительства коммунизма. Это наш главный герой, тот герой, в котором наиболее ярко и полно проявляются черты советского человека, с которым связаны главные приметы советского образа жизни.

Нам нужно восстановить утерянное кое-кем стремление воспевать прекрасное в нашей жизни, подлинно передовое и новое и делать это не в придуманных схемах, не конструировать некий желаемый характер, а брать его из гущи жизни.

Говоря об этих проблемах, подчеркивает Ф. Ермаш, вовсе не имеется в виду направить кинематограф по пути приукрашивания жизни, изобретения некой идеальной действительности. Партия неизменно ориентирует художественное творчество на постижение реальной правды жизни, на углубленное внимание к актуальным проблемам, возникающим в ходе строительства нового общества, на безбоязненный взгляд на трудности и противоречия. Об этом нужно говорить со всей определенностью. Этот подход, этот взгляд на жизнь у художника социалистического реализма всегда связан с утверждением коммунистического идеала, с оптимистической верой в победу, с активной поддержкой передового начала в нашей жизни.

Все дело именно в позиции, в точности анализа, в умении соотнести отдельную судьбу с судьбой народа.

Жизнь кинематографа не знает остановок, и сейчас идет достаточно напряженная работа над планами 1983 года, закладывается основа плана 1984 года. Можно надеяться, что такие проекты, как «Время желаний» (сценарий А. Гребнева, режиссер Ю. Райзман), «Расставание» (сценарий Э. Володарского, режиссер Г. Егиазаров), «Февральские окна» (сценарий В. Кузнецова, режиссер Н. Мащенко), «Неудобный человек» (сценарий А. Делендика, режиссер В. Туров), «Парк» (сценарий Р. Ибрагимбекова, режиссер Р. Оджагов), будут успешными попытками художественного анализа современной темы.

Идет работа и в области историко-революционной, героической темы. В плане имеются такие значительные фильмы, как «Первая конная», «Мать», «Челюскинцы», «Народный комиссар», серьезными работами должны стать картины «Рождение республики» («Беларусьфильм»), «Зарево над Днестром» («Молдова-фильм»).

К сорокалетию победы над фашизмом готовятся масштабные ленты «Битва за Москву» (режиссер Ю. Озеров) и «Победа» (режиссер Е. Матвеев). О подвиге советского народа расскажут также фильмы «Кремлевские курсанты», «Дважды рожденный», «По законам военного времени», «Ворота в небо» и многие другие.

В различной стадии производства находятся фильмы плана 1983 года, которые — можно думать — вызовут интерес зрителей. Среди них фильмы «Берег» А. Алова и В. Наумова, «Жаркое лето в Кабуле» А. Хамраева, «Божественная Анна» Э. Лотяну, «Без свидетелей» Н. Михалкова, «И жизнь, и слезы, и любовь» Н. Губенко и некоторые другие.

Советское киноискусство, подчеркнул Ф. Ермаш, стало активным фактором международного кинематографического процесса, который развивается на фоне сложной и напряженной международной обстановки. Агрессивные происки империализма в военной области сочетаются с идеологической и психологической атакой против идей коммунизма, против ценностей социалистического образа жизни. Все это требует активной, наступательной борьбы по разоблачению клеветы буржуазных идеологических кругов, пропаганды советских мирных инициатив и нашего образа жизни.

За последнее время создано несколько публицистических фильмов на международные темы, однако усилия в этом направлении должны быть утроены. Встречающиеся подчас ссылки на трудности с поисками литературного материала и с выбором натуры нельзя принимать всерьез.

Далее докладчик переходит к проблемам производственно-технического порядка. Кино, сказал он, это не только область искусства, но и область производства, экономики. На эту сторону дела мы мало обращаем внимания, а между тем часто незнание специфики кинопроизводства творческими работниками отрицательно сказывается на художественных результатах.

В отчетном году наши киностудии создали 157 художественных кинофильмов при плане 155, завершили в производстве 41 полнометражный документальный и научно-популярный фильм при плане 38, выпустили по заказу Гостелерадио СССР 113 художественных телефильмов при плане 110, осуществили производство 1367 короткометражных фильмов при плане 1362. Экономия по всем видам полнометражных фильмов составила 1,4 млн рублей.

По кинообслуживанию зрителей план 1982 года выполнен на 104,4 процента, по валовому сбору средств — на 104,5 процента. Сверх плана обслужено 142,4 млн зрителей.

В отчетном году наши объединения, киностудии и предприятия принимали меры к улучшению организации производства и совершенствованию управления кинематографическими процессами, осваивали в производстве и внедряли в эксплуатацию новые виды киноаппаратуры и кинооборудования, разрабатывали и вводили в действие нормы и нормативы трудовых затрат, расходования материальных и топливно-энергетических ресурсов.

Вместе с тем анализы итогов работы киностудий, предприятий и организаций, которые были проведены собственными силами, союзным и республиканскими министерствами финансов, показали, что еще имеются серьезные недостатки и упущения, которые снижают результаты деятельности кинематографии, приводят к излишним расходам материальных, трудовых и финансовых ресурсов.

Мы, сказал Ф. Ермаш, не можем быть снисходительными к тем, кто нарушает производственную и финансовую дисциплину из-за недостатков в организации творческо-производственного процесса и неудовлетворительной работы цехов технической базы, из-за бесхозяйственности и бесконтрольности, с которыми мы встречаемся в практике работы наших киностудий. В связи с этим докладчик говорит о ряде мер, предпринятых Госкино СССР с целью укрепить материально-техническую базу кинематографа, повысить ответственность разных звеньев кинопроизводства.

Решения ноябрьского пленума ЦК КПСС, подчеркнул в заключение Ф. Ермаш, та организаторская работа, которую ведет Центральный Комитет по воплощению в жизнь принятых XXVI съездом партии планов, должны стать маяками для каждого кинематографиста.

Сущность предстоящей работы раскрыта в словах товарища Ю. В. Андропова в его речи на пленуме ЦК: «Одними лозунгами дела с места не сдвинешь. Необходима большая организаторская работа партийных организаций, хозяйственных руководителей, инженерно-технических работников, чтобы каждую из этих огромных важных задач рассмотреть не только в разрезе каждой отрасли, но и каждого завода, каждого цеха, участка и, если хотите, — каждого рабочего места».

Выступившие на заседании кинематографисты активно обсуждали насущные проблемы советского киноискусства.

Как бы продолжая тему доклада, режиссер С. Герасимов остро поставил вопрос о важности дисциплины в искусстве, противопоставив это распространенному еще мнению, что творчество — это «художественный беспорядок». Главное, подчеркнул он, — нравственный порядок личности, который определяет принципы формирования современного человека повсюду, в том числе и в искусстве.

О существующей еще кое-где на студиях своеобразной, как он выразился, «тактике ухода от социальной темы» говорил директор киностудии «Ленфильм» В. Аксенов, затронув также вопрос и о неумеренном самовосхвалении, о снижении уровня требовательности, недопустимой сегодня на кинопроизводстве.

Только масштаб героя определяет масштаб фильма, а отнюдь не заявленная в нем даже и злободневная важная тема, заметил в своем выступлении драматург Е. Габрилович. Современный человек куда богаче в модуляциях своего существования, чем предстает перед нами на экране, поэтому сегодня следует говорить прежде всего о размышляющем герое.

Проблемы документальной публицистики стали темой выступления режиссера И. Гелейна. Социологи утверждают, заметил он, что повсюду в мире документ по интересу к нему людей опережает даже вестерны. А сегодня в борьбе идей, которая идет на мировом экране, документальному кино принадлежит совершенно особая роль. И нужно еще очень многое сделать, чтобы быть на уровне этих задач.

Кто для кого существует — студия для фильмов или фильмы для существования студии? — так остро поставил вопрос в своем выступлении оператор В. Нахабцев. Так получается, сказал он, что нередко цехи студии не обеспечивают творческие замыслы съемочных групп, а напротив, всячески тормозят их осуществление. Снимать становится все труднее. Всегда были и есть творческие трудности, но не следует превращать их в административно-технические.

Жажда критики, критического отзыва на то, что ты делаешь в искусстве, которая прозвучала на заседании, радует, сказал главный редактор журнала «Искусство кино» А. Медведев. Правдивая, реалистическая пропаганда — вот что такое сегодня кинокритика. Он справедливо поставил вопрос о привлечении критиков к обсуждению фильмов на всех стадиях их производства — это всегда было доброй традицией советского кино.

Председатели Госкино Белоруссии, Молдавии, Казахстана В. Матвеев, И. Иорданов, О. Сулейменов и директора студий «Узбекфильм» Ш. Аббасов и им. Довженко А. Путинцев, генеральный директор объединения «Экран» Б. Афанасьев, главный редактор студии «Мосфильм» А. Мамилов рассказали о том, что создано в отдельных отрядах нашего кинематографа, какие проблемы здесь еще существуют, какие планы намечены на будущее.

Выступавшие подчеркивали необходимость для кинематографистов всех поколений и звеньев кинопроизводства делом, конкретной работой ответить на задачи, поставленные партией.

В расширенном заседании коллегии Госкино СССР принял участие заведующий отделом культуры ЦК КПСС В. Ф. Шауро.

В. Иванова

9

4 марта 1983

«Кировец», 1 декабря 1982 года:

20 ноября во Дворце культуры имени И. Газа состоялась творческая встреча трудящихся объединения с заслуженной артисткой РСФСР М. Тереховой. Она была гостьей и дня коллективного отдыха кировцев. Наш корреспондент по просьбе читателей встретился с актрисой и задал ей несколько вопросов.

— Маргарита Борисовна, традиционный вопрос: как начинался Ваш творческий путь?

— Вы знаете, тоже традиционно. Мои родители были артистами и с детства ничего другого, кроме их сумбурной и интересной жизни, я не видела, ни о чем другом не мечтала, кроме актерской профессии. Но, несмотря на это, в 16 лет поступила на физико-математический факультет Ташкентского университета, однако проучилась там очень недолго.

— А затем?

— Затем все, как в поговорке: «Пришел, увидел, победил». Я приехала в Москву и поступила в студию Театра им. Моссовета. Курс тогда набирал Юрий Александрович Завадский. По сей день считаю, что это моя самая большая удача в жизни.

С самого начала учебы в студии я работала с такими прославленными мастерами сцены, как Ф. Раневская, В. Марецкая, Р. Плятт. Я училась у них мастерству игры, пониманию образов. И этот «час ученичества» — одна из самых светлых страниц в моей жизни. Три года длился этот праздник познания и общения, а потом пришло время отдачи.

Первая моя роль на профессиональной сцене — Клеопатра в одноименной пьесе Б. Шоу. Потом был первый фильм — «Здравствуй, это я!», а затем столь памятные для меня съемки фильма «Бегущая по волнам». Мы снимали его в Болгарии, на Украине, потратили много сил творческих и физических, но фильм не получился.

После этого меня не снимал никто, хотя было множество кинопроб.

— И вот однажды…

— Да, однажды после репетиций в театре меня встретил режиссер А. Смирнов и предложил эпизодическую роль в фильме «Белорусский вокзал». Это был тот счастливый зеленый огонек, который открыл путь к последующим работам.

И что парадоксально, на примере собственной судьбы я убедилась, как много значит случай, случайная встреча в жизни человека. Так же случайно и очень вовремя мы встретились с Ильей Авербахом, и он пригласил меня на роль Таси в фильме «Монолог».

— После выхода картины на экраны французский журнал «Эль» признал этот фильм лучшим фильмом года. Чем объясняется такой успех?

— «Монолог» — один из моих любимых фильмов. Это талантливый фильм, ибо он создан талантливым режиссером, там играют удивительные по своему дарованию актеры М. Глузский, С. Любшин. Но дело даже не в этом, а в той атмосфере лирической задушевности, когда «грусть сплетается с любовью», когда так хочется и так нужно понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда. Вот это щемящее чувство полноты жизни, ее многогранности и в то же время беззащитности человека перед высшими критериями любви, смерти — понятно на всех континентах, «тем более, что жизнь короткая такая…»

— Вы сказали, что фильм «Монолог» — один из любимых, а фильм «Зеркало»?

— Я уже говорила, что мне удивительно везет на встречи и работу с интереснейшими людьми. Таким я считаю и Андрея Тарковского, режиссера, у которого я снялась в фильме «Зеркало».

Это противоречивый фильм, и о нем написано достаточно. Хотелось бы сказать о работе с самим Тарковским. У него все актеры играют замечательно, ибо делать что-то вполсилы, не выкладываясь до конца, просто невозможно. Всей кожей, без лишних слов ощущаешь именно то, что нужно сделать в данный момент, и вкладываешь в этот фрагментик маленький кусочек самого себя. С Андреем Арсентьевичем и в работе над фильмами, и в театре я все время ощущала какое-то легкое головокружение, потому что понимала, что это и есть искусство в самом высоком смысле этого слова.

К сожалению, за двадцать пять лет работы в кино этот режиссер поставил всего пять фильмов и дальнейшая его работа в кинематографе, наверное, приостановится, из чего следует, что в ближайшем будущем я не смогу сниматься в его картинах.

Сейчас Андрей Арсентьевич в Италии снимает фильм о русских писателях (в главной роли — О. Янковский). Я знаю, что у него были замыслы экранизировать Достоевского, Чехова, Булгакова, но со смертью Анатолия Солоницына все остановилось.

Словно какая-то безжалостная рука вырывает из наших рядов лучших из лучших: В. Высоцкий, О. Даль, А. Солоницин. А ведь это не просто коллеги, это друзья, с которыми работал, делился горем и радостью, и с каждым из них уходит частица и твоей жизни.

Я до сих пор помню, как мы с А. Солонициным в спектакле «Гамлет» страстно желали все сделать абсолютно так, как хотел это видеть Тарковский. Но все время что-то мешало, да и я, мечтавшая всю жизнь сыграть Офелию, играла Гертруду… И вот в Ереване, на гастролях театра, когда окончательно стало ясно, что не прилетит исполнительница роли Офелии И. Чурикова, я за две ночи выучила текст роли, и мы единственный раз с Солонициным сделали все, о чем говорил наш режиссер. Я не могу вам передать, что творилось в зале. И когда я снова приехала в Ереван несколько лет спустя, то меня находили зрители, которые видели тот спектакль, и говорили: «А мы помним, как вы играли Офелию с открытыми глазами в сцене ее похорон».

Если уж зрители помнят, то о себе просто говорить не приходится. Радость работы и общения с такими людьми сохраняешь навсегда.

— Помимо серьезных ролей Вы играли и в мюзиклах, и в приключенческих фильмах.

— Да, в общей сложности я снялась в двадцати фильмах. И для меня все они неповторимы. Массу удовольствия и трудностей пришлось испытать во время съемок фильма «Три мушкетера», а в «Синей птице» я воплощалась в Молоко. Незабываем для меня фильм «Четвертый». Сам по себе он, по-моему, не представляет особого интереса, но моим партнером на съемочной площадке был Владимир Высоцкий… Обожаю классику, поэтому с таким наслаждением играла роль Дианы в фильме А. Фрида «Собака на сене».

— А каковы планы на будущее?

Сейчас на студии «Молдова-фильм» выходит новая кинолента «Давай поженимся», где я играю одну из главных ролей. А еще через некоторое время зрители смогут познакомиться с моей новой работой в фильме «Все могло быть иначе». Кроме того, зимой у меня будет много волнений и творческих, и родительских. Дело в том, что на экраны выйдет фильм под условными пока названиями «Девочка, где ты живешь?» или «Радуга зимою», где главную роль играет моя пятнадцатилетняя дочь. Я всячески противилась ее работе в кино, всеми силами запрещала сниматься, но, видно, от нелегкой актерской судьбы не уйти и моей дочери. Мы повторяемся и продолжаемся в своих детях, в этом, наверное, высший смысл жизни.

— Что бы Вы пожелали трудящимся нашего объединения?

— Пользуясь случаем, я поздравляю весь коллектив прославленного ленинградского предприятия с большими трудовыми победами и желаю всем его труженикам успехов, здоровья, радости творчества.

Хочется пожелать и нашей гостье, замечательной актрисе театра и кино, заслуженной артистке РСФСР Маргарите Борисовне Тереховой больших творческих удач, продолжения звездного часа ее «ученичества» — радости встречи и общения с выдающимися мастерами искусства.

Беседу вела Е. Данилевич,

фото В. Дейденко

10

12 мая 1983

«Le Monde», 12 мая 1983 года (перевод с франц. Валерия Босенко):

XXXVI Международный кинофестиваль в Канне

Интервью с Андреем Тарковским о его фильме «Ностальгия»

Новый фильм Андрея Тарковского «Ностальгия» с самого начала окружала атмосфера тайны. Никто не мог посмотреть его до показа в Канне 16 мая. Эрве Губер все же встретился с Тарковским в Риме, где тот теперь живет и где снял свой последний фильм.

— В Париже мне говорили: Андрей Тарковский отдает предпочтение французскому переводчику с итальянского, нежели французскому с русского, ибо подозревает, что все русские переводчики работают на КГБ…

— Глупости, — отвечает Андрей Тарковский, обращаясь к переводчице, которая добавляет: «У меня итальянское гражданство, а в 1969 году я бежала из Польши».

— Так о чем «Ностальгия»?

— Всего несколько дней отделяют нас от показа в Канне. Я еще ничего не говорил о фильме и не хочу забегать вперед. Могу, однако, упомянуть несколько конкретных деталей, которые могли бы подготовить зрителя, но не представляют фильм как таковой. Его еще сам режиссер до конца не видел.

— Тем не менее Вы знаете, что Вы хотели в него вложить?

— В двух словах, я хотел рассказать, что такое «ностальгия», ведь это слово я понимаю в том смысле, в каком оно употребляется по-русски, — это смертельная болезнь. Я хотел показать типично русские, по Достоевскому, психологические ее черты. Слово это по-русски трудно для перевода. Это может быть сострадание, но только сильнее по смыслу, это страстное отождествление себя с другим страдающим человеком.

— С кем именно?

— В принципе речь идет о любом человеке, о взаимоотношениях меж людьми, но, разумеется, чувство сострадания становится тем сильнее, чем ближе тебе человек.

— Но кто страдает в Вашем фильме и отчего?

— У меня три героя: русский путешественник, поэт, его переводчица и один итальянец, которого они встречают в итальянской провинции. Фильм говорит о сострадании, которое русский испытывает к итальянцу.

— Выходит, итальянец страдает больше, чем русский?

— Я думаю, да. Но я не хотел бы вдаваться в подробности, это значило бы внедряться в сюжет фильма, пусть этим займутся зрители. Впрочем, сюжет для меня особой роли не играет, ибо фильм на нем не основывается, он выткан из другой материи. Впервые в моей практике я ощутил, насколько фильм сам по себе может быть выражением психологических состояний автора. Главный герой воплощает собой роль alter ego автора.

— Как Вам удалось отойти от сюжета и приблизиться к самому себе?

— Это вышло не намеренно. Все произошло во время съемок, но сознательно я к этому не стремился.

Такому отождествлению способствовали актеры?

— Не стоит недооценивать значимость актеров в фильме, но я не думаю, что здесь вершилась их воля. Произошло как бы совпадение: то, что я намеревался сказать, внезапно стало совпадать с моим душевным состоянием, которое я испытывал во время моего пребывания в Италии. Было бы весьма непросто распознать, из чего складывалась общая ситуация.

— Каждому ведом источник его мук. Каков он у Вас?

— В том, что человек раздавлен сферой материального. В ходе исторического развития прогресс движется семимильными шагами относительно развития духовного. Человек не отдает себе отчета в том, что такое быстрое развитие не гармонизируется с его духом.

— Вы берете на себя право говорить от имени человека вообще?

— Вообще-то человек имеет свойство говорить о других, как о самом себе, думать прежде о других, чем о себе, как в положительном смысле, так и в отрицательном. Человек ведь достаточно равнодушен к тому, что составляет его собственную судьбу. Эгоизм это не есть любовь к себе, это нечто прямо противоположное. Все зависит от того, что для человека является точкой отсчета смысла его жизни. Если мы полагаем, что человек самому себе не принадлежит, то эгоизм не может быть выражением любви к самому себе. Думать о себе начинаешь довольно поздно. Но рано или поздно приходится это осознавать.

— И что ему в этом мешает?

— Как раз-то необходимость преследовать материальные интересы в этой материальной жизни. Далеко не все осознают, что в их распоряжении есть еще и жизнь духовная.

— А как она проявилась или подтвердилась у Вас?

— Я не уверен, что уже достиг осознания духовного бытия, но некоторые ростки этого во мне имеются, и у меня такое ощущение, что они прорастают сами по себе. Порой я ощущаю, что кто-то берет меня за руку и ведет меня.

— И это добрый знак или навязчивое видение?

— Это ощущение, которое не имеет ничего общего ни с наслаждением, ни со страхом. Скорее, в нем чувствуется какая-то надежность, уверенность, оно меня как бы подводит к состоянию счастья, которое до того мне было неведомо. Испытывая это ощущение, ты больше не чувствуешь себя покинутым существом, предоставленным самому себе.

— Вы чувствуете себя изгнанником со всей этой Вашей мифологией?

— Я не могу без предубеждения говорить о том, что нахожусь в изгнании. Я приехал в Рим в марте прошлого года, чтобы снять фильм. У меня есть договор на работу с РАИ, я здесь как работающий иммигрант…

— В Советском Союзе было у Вас ощущение, что Вы лицо привилегированное?

— Нет, по счастью, нет.

— Как Ваши фильмы были там восприняты?

— С официальной точки зрения они были трудны для понимания. Сергей Бондарчук объявил это в Италии во время пресс-конференции. И тем не менее мои фильмы смотрят с огромным интересом, особенно молодежь. Я бы даже сказал, что налицо противоречие между тем, что говорит Бондарчук и истинным положением вещей.

— А кто такой Бондарчук?

— Это самый крупный советский кинорежиссер. Он лауреат всех возможных официальных премий в СССР. Очень жалко, что вы о нем не знаете.

— Вы никогда не чувствуете страха?

— Как и все люди. Время от времени я испытываю страх.

— Жизнь в Риме для Вас более комфортна?

— Вообще-то я стремлюсь избегать светских раутов, без которых общественная жизнь немыслима, особенно в столицах. В силу этого здесь, в Риме, видишь больше людей, заводишь больше контактов, чем у нас на родине.

— Почему Вы выбрали Италию?

— Я не раз бывал здесь и прежде, я лучше всего знаю здешнюю кинематографическую среду. Для меня вновь приехать сюда было делом вполне естественным. После России это единственная страна, в которой я чувствую себя хорошо. Мне трудно это объяснить. Полагаю, что это связано с особым итальянским образом жизни — у этого хаоса есть индивидуальность, характер, жизненная сила. Здесь нет «метафизичности», присущей северным краям. Восточная же индифферентность к материальной стороне жизни мне особенно близка. В духовном плане Восток своими традициями и культурой куда ближе к истине, чем Запад.

— Итальянское изгнание восходит к русской романтической традиции…

— Кажется, что сама атмосфера Италии, ее ландшафт активизируют в тебе творческое начало. Духовную сферу стимулирует культурная традиция, которая ощутима буквально физически, как данность. Возможно, я и ошибаюсь, но этот мощный напор связан с другим ощущением — некоего дискомфорта. Говорят, что здесь тебя настигает ощущение сильных страстей, присущих этому центру Средиземноморья. Они колеблют духовное бытие. Многие из моих итальянских друзей считают жизнь в Риме тяжкой и делают все возможное, чтобы переехать куда-то поближе к природе. Для меня же это совсем не то, что жизнь в большом городе, как в Париже или в Москве, которая чревата напряжением. Тут другое: Рим — это не город типа Милана, он наследник минувшего, он несет в себе все напластования прошедших веков. Впрочем, мы живем в то время, в какое живем. К примеру, когда я приезжаю в Лондон я чувствую себя как бы за городом или как в пустыне. Но я не хочу сказать, что отсутствие или наличие прошлого есть благо или проклятие.

— Когда Исаак Бабель увидел Неаполитанский залив в спокойствии его бриза, он воскликнул: «Это рай!». Но за пределами родины, его способность писать быстро иссякает. Его парижские рассказы оценке не подлежат. Да и сам он в своей переписке говорит: «Для того, чтобы писать, мне нужны снега и пролетарии». Здесь он оказался заложником не политики, но отечества…

— Я это прекрасно понимаю. Несмотря на то, что в Риме Гоголь написал «Мертвые души», ему трудно было здесь работать. Он безумно любил Италию и не раз просил русское правительство разрешить ему переехать в Италию, ссылаясь на слабость здоровья и суровость нашего климата. И Пушкин хотел бы творить за границей, но царь ему этого не позволил. Зато Бунин, сполна хлебнувший изгнания и страдавший от этого, именно в Париже и в Грассе написал свои лучшие рассказы.

Мы опять возвращаемся к проблеме материального в нашей жизни. Мы думаем, что отношения между членами семьи являются самым главным и важным, а между тем именно с ними связаны самые сильные страдания. Но кто сказал, что в этом мире мы должны жить ради удовольствий? Подобное утверждение я полагаю нелепым и ошибочным.

— В Вашем случае вслед за изменившейся географией должны претерпеть изменения и элементы стиля: язык, голос, даже цветовая тональность и фактура образов на пленке рискуют не остаться прежними…

— У меня репутация пессимиста. Когда я увидел свой, снятый здесь фильм, я сам был захвачен его грустью, его черным колоритом. Это не совсем пессимизм, ибо фильм не выстраивался на вещах материального свойства. Но и нельзя сказать, что я принял чувства радости и веселья, свойственные Италии. Меня можно упрекнуть в предвзятости, в нетерпимости. Это правда, что весельчаки меня раздражают, и я их не переношу. Лишь безупречные души имеют право на веселость — или дети, или старики. Но весельчакам в массе своей не свойственны их качества. Я полагаю, что веселость есть непонимание той ситуации, в которой мы находимся.

— Йылмаз Гюней, автор фильма «Дорога», тоже является кинематографистом в изгнании. В этом году в Канне он представляет фильм «Стена», снятый во французской провинции…

— Корень ситуации не в этом. Я не верю, что различия материального свойства между условиями жизни в разных странах имеют такое уж влияние на человеческую индивидуальность. Теперь же, еще больше, чем раньше, мы не придаем значения развитию души. Наоборот, такое впечатление, что мы пытаемся принизить, ее значимость. Мы увязли в делах материальных, как муха в меду. И нам там удобно. А хорош ли прогресс сам по себе? Если сравнить число жертв инквизиции с количеством жертв в концлагерях, то инквизиция покажется Золотым веком. Самая большая нелепость нашего времени, это когда какой-то группке приходит на ум, что, объединившись в кружок скверного духовного пошиба, она сможет осчастливить остальное человечество. И снова одни люди намереваются спасать других. Но для того, чтобы спасать других, надо прежде всего спасти себя самого. Надо обладать духовной силой. Без нее помощь превращается в насилие, в навязывание. Если бы каждый из нас мог спасти себя самого, не было бы нужды спасать других. Мы обожаем учить других, но когда речь идет о нас самих, мы прощаем, себе самые тяжкие грехи.

— В чем видится большее зло — в политических установках или в установках материального толка?

— А политика — это человеческая деятельность материального свойства.

— Вы отдаете предпочтение сохранению духовной сферы перед эмоциональной?

— Эмоция — это враг духовности. Герман Гессе высказал очень верную мысль касательно страсти. В «Игре в бисер» он пишет, что страсть это прокладка между внешним миром и миром внутренним, то есть душой. Я полагаю, что Гессе точно определил эмоцию как встречу человека с материальным миром. Эмоциональность не имеет ничего общего с подлинной духовностью.

— Ваши фильмы свидетельствуют о том, что Вы склонны к метафорам.

— С самого начала и до конца наша жизнь и есть метафора. Все, что нас окружает, тоже метафора.

— Но что в Ваших фильмах от реального, что от ирреального, а что от Вас самого?

— Создать ирреальное невозможно. Все реально и, к сожалению, нам не дано отрешиться от реального. Самовыражение возможно лишь через отношение к миру сущему, используй ты для этого поэтическую палитру или сугубо описательную. Я же предпочитаю выражать себя метафорически. Настаивая именно на метафоричности, а не на символизме. Символ заключает в себе определенный смысл, интеллектуальную формулу, в то время как метафора — это образ. Она есть образ, обладающий теми же чертами, что и мир, который она выражает. В отличие от символа, у нее нет определенного смысла. Нельзя говорить о мире, который воистину бесконечен, используя ограниченные и конечные приемы сами по себе. Можно анализировать формулу, то есть символ как таковой, но метафора — это как бы бытие, заключенное в себе самом, некая монада. Коснись ее, она тут же рассыпается.

— Не пытаетесь ли Вы дорогими для Вас предметами воссоздать вокруг себя свой русский мир, но в формате большого киноэкрана?

— Возможно, и так, многие это заметили. Бессознательно, но я стремлюсь окружить себя вещами, напоминающими мне родину. Но в этом нет ничего хорошего. Человек должен уметь жить в пустоте. Толстой говорил, для того, чтобы быть счастливым, не надо решать неразрешимые вопросы. Все очень просто. Проблема заключается в том, чтобы знать разницу между вопросами разрешимыми и неразрешимыми.

— А вот эта фотография собаки, которая тут у Вас?

— Это русский пес, это член моей семьи, который остался в России вместе с моим сыном и тещей.

— Вами движет ностальгия или то, что Вам недостает близких Вам людей, Ваших корней?

— Я вспоминаю слова одной простой женщины, она говорила: «Человек, которому плохо с самим собой в одиночестве, близок к своему концу». Это значит, что ему недостает духовности. Но это не означает ни того, что я боюсь остаться один, ни того, что достиг высокого уровня духовности.

— А как Вы смотрите на эти фотографии? С любовью?

— Да, бесспорно. Но не уверен, что это хорошо. Я ощущаю это, скорее, как недостаток, как чувство, которое меня расслабляет. Но, может, слабость, и есть моя сила? Нам так мало известно о своей душе, здесь мы как потерянные псы. Мы чувствуем себя в своей тарелке, лишь когда говорим о политике, об искусстве, о спорте, о любви к женщинам. Но коснись мы сферы духовного, мы тут же начинаем блуждать, вмиг проявляется вся наша непросвещенность, неготовность к этому разговору. Здесь мы уже не цивилизованны. Тут мы действуем как люди, которые не умеют чистить зубы. Если же вернуться к «Ностальгии», можно сказать что этот фильм выражает ностальгию по духовности. Например, понятие жертвы больше не понимается нами в отношении себя, а только в отношении других. Мы забыли, что это значит, быть жертвой себя самого. Это причина, по которой мой фильм по большей части основан на проблеме жертвы, не столько своей темой, сколько ходом своего развития.

—Говоря о душе, Вы имеет в виду нечто вроде скульптуры, которую человек тайно должен творить всю свою жизнь?

— Человек не должен ее созидать — скорее, высвобождать. она уже создана.

— Последний вопрос: каким животным Вы хотели бы быть?

— Это трудно себе представить — захотеть быть животным, для этого нужно быть готовым опуститься духовно, нужно, чтобы душа стала недвижной. Я хотел бы быть животным, которое было бы наименее зависимо от человека. Интересно представить себе существование такого рода животного. Я не люблю романтизм ни в каком виде, потому и не скажу Вам, что хотел бы быть орлом или тигром. Возможно, я хотел бы стать зверем, приносящим как можно меньше зла. Наш пес Дак слишком очеловечен, он понимает слова, он испытывает воистину человеческие эмоции. И боюсь, что он от этого страдает. Когда мне пришлось покинуть Россию, он застыл в неподвижности и больше на меня так и не взглянул.

Беседу вел Эрве Губер

11

11 июля 1983

«Советская культура», 21 мая 1983 года:

Скачущий на коне Дон Кихот, символ 36-го Международного фестиваля в Канне, тринадцать дней вел за собой из зала в зал, с одной пресс-конференции на другую три тысячи журналистов и критиков, аккредитованных при пресс-центре. Среди сотни лент, которые демонстрировались на фестивале, каждый мог найти то, что хотел. Если не на официальном смотре, то на «параллельных», в ретроспективах или просто на кинорынке, использующем городские залы и видеомагнитофоны на нижнем, подземном этаже нового Дворца кино.

Форум киноискусства на сей раз не столько походил на праздник, сколько на огромную ярмарку, в которой даже тщеславие художников не прикрывало откровенные финансовые расчеты дельцов. Число бизнесменов, составлявшее еще недавно десятую часть гостей, выросло уже до половины: семь с половиной из пятнадцати тысяч участников фестиваля. Две трети всех его расходов, как тут утверждают, финансируют американские фирмы.

Рыночная атмосфера неизбежно вызвала особый подбор фильмов. Вот почему здесь демонстрировалось так много чудовищного, ненормального, вульгарного, что делается на потребу не чувствам — инстинктам «массового зрителя». Устав от бандитов и вурдалаков, стихийных бедствий и исповедей проституток, слегка прикрытой порнографии и откровенной непристойности, зрители могли «отдохнуть», любуясь красивыми дамами на фоне экзотических пейзажей, приперченных толикой расизма, как в английской ленте Джеймса Айвори «Жара и пыль» или американской Мартина Ритта «Кросс Крик».

В четырех представленных на соревнование Францией фильмах я насчитал девять убийств топором, ножом, ружьем, руками… Нет, в кинозалах французы вряд ли забудут о повседневных бедах, впрочем, насилие выглядит лишь следствием непонимания, царящего между людьми. В фильмах, как и в действительности, тоже никто никого не слышит, да, собственно, и слушать не хочет. Понятно, почему диалоги в западных лентах становятся все короче и невнятнее. Остаются лишь образы да действия, «окрашенные в цвета насилия и безнадежности», как метко выразилась местная газета «Нис-матэн».

По обе стороны Атлантики кинематограф купается в самолюбовании, пустоте и вульгарности, отказываясь от всякого живого контакта с внешним миром, замечает известный парижский обозреватель Д. Жамэ. Однако ценность и сила культуры определяются все же ее содержанием. Художественные произведения задевают тогда, когда им есть что сказать людям. А о чем говорят любования насилием, бесплодные поиски нежности как самоцели, погоня за пустотой? Именно этому были посвящены фестивальные фильмы режиссеров США, Италии, Франции.

О подлинной жизни, о борьбе, о настоящей любви, о нищете и надежде рассказывали киноработы, прилетевшие на берег Средиземного моря издалека: из Индии, Новой Зеландии, Мексики, Австралии, Турции, Японии. Нельзя не признать справедливости решения жюри, куда от Советского Союза входил С. Бондарчук, сделавший в этой странной обстановке единственно верный выбор. Пальмовая ветвь фестиваля присуждена талантливой, реалистической и вместе с тем философской «Балладе о Нарайяме» японца Ш. Имамуры, премией жюри отмечен поэтический индийский фильм М. Сена «Сдано в архив».

Вместо традиционной премии за лучшую постановку фестиваль наградил призом за творческий вклад в кинематографию сразу двух режиссеров — А. Тарковского («Ностальгия») и француза Р. Брессона, представившего в Канне ленту «Деньги», созданную им по мотивам рассказа Л. Толстого.

По соглашению между «Совинфильмом» и итальянскими продюсерами А. Тарковский снимал свою ленту в Италии. Его «Ностальгия» — это рассказ о переживаниях, переплетающихся судьбах двух русских людей, временно оказавшихся на апеннинской земле. Эти люди принадлежат к разным эпохам, но они одинаково тоскуют по своей родине. Фильм-размышление, снятый в характерном для постановщика замедленном темпе, вызвал разноречивые отклики. Талантливое, но трудное для восприятия широкой публики произведение, — так отзываются о нем многие зарубежные критики.

Лучшим исполнителем мужской роли признан итальянский актер Дж. М. Волонте (в швейцарской ленте «Смерть Марио Риччи»), а женской — актриса из ФРГ Ханна Шигулла («История Пьеры») итальянца М. Феррери. Отмечены также премиями гротесковая английская комедия «Смысл жизни» Т. Джонса, венгерская «Принцесса» П. Эрдеша и испанская «Кармен» режиссера А. Сауры.

Как говорится, «хорошую прессу» получила Л. Гурченко за главную роль в фильме «Вокзал для двоих» Э. Рязанова, представленном Советским Союзом. Фильм этот был сразу куплен для демонстрации в ряде стран вместе с семидесятью другими старыми и новыми советскими лентами. Интерес к нашей кинопродукции в этом году, по признаниям советских коммерсантов, превзошел все ожидания.

Открыв соревнование пустяшной комедией, фестивальный Дон Кихот приберег под конец настоящий сюрприз. Им стала показанная в последний день, 19 мая, вне конкурса американская лента Джона Бэдхэма «Игра в войну», вызвавшая тут единодушное признание. Герой фильма, талантливый юноша, увлекается электронными играми. Ему удается случайно установить связь своей домашней ЭВМ с электронным мозгом Пентагона и начать с ним игру в «тотальную ядерную войну». Лишь с течением времени молодой американец понимает всю опасность затеи, ибо машина, наученная играть всерьез, готовит реальные ракетные комплексы США к настоящему пуску. Наступает момент, когда уже ничто, кажется, не способно остановить взбесившийся «мозг», которому доверена оборона США. Лишь случайность спасает весь мир от надвигающейся катастрофы. Вывод, который делает в конце концов электронно-вычислительная машина, загорается на экране Дворца фестиваля под аплодисменты всех участников: «Странная игра». Единственный способ выиграть ее — это не играть. Лучшей концовки Дон Кихоту трудно было бы придумать.

А. Игнатов,

соб. корр. АПН — специально

для «Советской культуры», Канн

12

27 августа 1983

«Il Tempo» у 26 августа 1983 года (перевод с итал.):

От нашего специального корреспондента

Римини, 25 августа

…В какой-то момент повисла пауза, свободная от свиста и признаков неудовольствия. И пока публика лишь аплодирует, были открыты прения, выявившие способность к критике молодых и не очень молодых участников Встречи, которые составляли толпы, заполнившие большие открытые пространства и закрытые помещения манифестации в Римини. Мы находимся в Италии, в Романье, и градус Встречи соответствует восемнадцати годам от роду ее участников, <… >

Не верилось, что участники Встречи могут быть способны на массовый протест. Но вчера тысяча ребят восстала и освистала докладчика, который был представлен как очень авторитетный лаканианский психоаналитик Джакомо Контри.

Профессор Контри, по правде говоря, сам спровоцировал публику на свист, став, в какой-то мере, зачинщиком этого протеста. Он передал эстафетную палочку куда более симпатичным и живым лицам последователей Народного Движения и других ассоциаций, которые и организовали эту Встречу, далекую, скажем, от новой американской религиозности. <…>

Высокий и худой, лысый, с выбритым по восточным правилам черепом психоаналитик предлагал огромной и молчаливой аудитории отрывки своих умозаключений, некоторые из которых были вполне законченными. Тема была той же, что объединила участников Встречи этого года, задавая тон всем дискуссиям и выставкам: «Что будет, если человек перестанет спрашивать?» Рядом с этим трудным оратором сидел французский писатель Андре Фроссар, наблюдавший за происходящим с тенью улыбки на губах, сосредоточенный русский режиссер Андрей Тарковский и католический философ Рокко Буттильоне, мозг Встречи. Контри сначала бросается в астматический анализ семантики термина вопрос, потом ударяется в неожиданную апологию постмодерна и заканчивает неожиданной полемикой с Мандзони, не лишенной, впрочем, некоторых интересных мыслей. Большая часть среди двенадцати тысяч слушателей не так давно прочла Мандзони и в особенности хорошо знает образ обретшего христианскую веру дона Лизандера. Короче, публика знает Мандзони как католического автора.

И что из этого следует? А следует то, что полемика психоаналитика с автором нарастает, в большей степени базируясь на выводах без доказательств. Сигарета за сигаретой — оратор дымит как паровоз. А между сигаретами еще несколько затяжек трубкой. «Мандзони? Истина заключается в том, что он был просветителем от капитализма, иначе он бы не отказался от ненужых книг, которые стояли в библиотеке дона Ферранте. Его суждения были отравлены утилитаризмом. Поэтому он и был, по сути, капиталистом». Шорохи в зале, но удар все же рассосался. Многим в зале знаком подобный критический подход к Мандзони, но, даже не разделяя, принимают его как возможный.

Но Контри продолжает. Он оставляет Мандзони и выбирает себе другие мишени. Кажется, что он хочет настроить публику против себя. <…> Первые свистки начинаются после того, как Контри, напоминающий теперь потную говорящую лысину в облаках сизого дыма, заявляет: «Бог, это вопрос вкуса». Тут-то и поднимается гвалт. Грохот, крики, свист. Один журналист замечает: «Видно, что все в зале хорошо поняли тему дискуссии. Они-то не утратили способность ставить вопросы. Они спросили себя, кто такой этот психоаналитик и дали свой звучный ответ».

Затем сдачи Контри, который с трубкой в зубах выглядит вполне довольным, дает Андре Фроссар. «Знаете, как это у меня произошло? Я обрел веру совершенно неожиданно. Как в автомобильной катастрофе. Зашел в церковь и обрел. Мой отец, первый секретарь французских коммунистов, сказал: „Андре сошел с ума“. И позвал психоаналитика из своей партии, который в разговоре с моей матерью о моей болезни назвал ее „благодатью“. „Вот увидите, мадам, за два года он вылечится. И особо не беспокойтесь: причины этой болезни неизвестны, но результаты будут налицо“. Как видите, дорогие друзья, я состарился, но благодать не оставила меня». Зал снова аплодирует — и после его протеста это уже не выглядит ритуалом, — и внимательно слушает продолжение дискуссии, в которой отражены вопросы предыдущих дней Встречи. Искушенный Западом русский режиссер Андрей Тарковский, сохранивший в душе любовь к своей земле, — человек большой известности, но небольшого роста. Ему лет под пятьдесят, у него оливковая кожа и вороного цвета волосы. Он опрокидывает на разномастный зал, реплику, которая леденит публику, подобно ветру, что гнет березы поздней осенью: «Друзья, на самом деле человек уже давно перестал спрашивать. Уже давно перестал». В спор вступает Рокко Бутильоне, пытаясь понять, продиктованы ли слова режиссера одной лишь меланхолией или за ними стоит безнадежность: «Но, Тарковский, во всех ваших произведениях герои только и делают, что задаются вопросами. А все эти молодые люди? Не убедили ли они Вас, что вопросы по-прежнему существуют?» И режиссер ему отвечал: «Да, если смотреть на них и на нас с Вами, то перспектива не так уж и пессимистична. Но сколько нас?» Снова Фроссар: «Вопрос, друзья, всегда заключен внутри нас самих. Помните слова Христа? „Петр, любишь ли ты меня?..“ Мы спрашиваем, кто есть Бог. Бог это то, внутри нас, что заставляет спрашивать самих себя, что есть Бог».

Тропическая жара в огромном, как площадь, зале. Но градус накала впрямую зависит и от тематики проходящей дискуссии. Участники Встречи — это странный конгломерат людей, интересующихся философией, теологией, самыми сложными вопросами науки. Сколько из десятка зрителей останутся завтра у телеэкранов, когда вечером на всю Италию будут передавать идейное ристалище между Рокко Бутильоне и философом-коммунистом Каччари? По статистике, немного. Здесь же молодежь боролась за место в первых рядах этого единоборства, чтобы услышать суждения о технике и о взаимоотношениях между нею и природой. Для Бутильоне техника — это инструмент. В какой-то смысле, это бревно, вонзенное храбрым Одиссеем в глаз Циклопу. «Одиссей не боится, он слушает собственное сердце, его ведут высокие инстинкты, и, в конце концов, он выбирается из пещеры. Его же товарищи уступают страху, низменным инстинктам и дрожат перед Полифемом, который в результате их убивает». Для Массимо Каччари нынешняя техника не может быть втиснута в подобные рамки. Она более значима, чем бревно Одиссея. Она заключает в себе культуру и язык. И Бога? «Бог — не идол», — отвечает Каччари. Каччари остается Каччари, но увлекает католическую аудиторию своими словами: «Я хочу создать внутри себя пустоту, тишину, чтобы уйти от болтовни в ожидании обретения невероятного, невозможного, истинного слова».

Джино Аньезе

13

17 октября 1983

«Europeo», 1 октября 1983 года (перевод с итал.):

Укрывшись в районе римских замков, советский кинорежиссер Андрей Тарковский ведет переговоры с нашим правительством о политическом убежище в Италии.

Тарковского (чья ситуация схожа с историей Юрия Любимова, беженца в Лондоне) объединяет с Италией глубокая связь. Знаток нашего кино с юношества, он провел в Италии последние два года, снимая свой новый фильм под названием «Ностальгия», задуманный как «Путешествие по Италии». Этот фильм — практически повод для прошения убежища — рассказывает о советском путешественнике, который околдован открывшейся ему Италией.

14

17 марта 1986

«Le Monde», 26 февраля 1986 года, (перевод с франц.):

Шестнадцать деятелей мировой культуры только что обратились с призывом в связи с предстоящими во Франции 16 марта с.г. выборами. В этом воззвании говорится:

«Вот уже пять лет возглавляемая Президентом Республики и Жаком Лангом Франция переживает невиданный культурный подъем, снискав огромное международное признание. Да будет продолжено начатое!»

Вот эти шестнадцать деятелей. Сэмюэль Беккет (лауреат Нобелевской премии по литературе), Артур Миллер, Ингмар Бергман, Эли Визель, Габриэль Гарсиа Маркес (лауреат Нобелевской премии по литературе), Лоуренс Даррел, Зубин Мета, Уильям Стайрон, Андрей Тарковский, Леопольд Седар Сенгор, Фрэнсис Ф. Коппола, Анджей Вайда, Акира Куросава, Альберто Моравиа, Грэм Грин, Умберто Эко.

Среди первых, подписавших это воззвание за рубежом и во Франции были Питер Брук, Шику Буарке, Жоржи Амаду, Фолькер Шлендорф, Роберт Олтман, Марчелло Мастроянни, Элизабет Тейлор, Барбара Хендрикс, Сидней Люмет, Кейт Миллет, Витторио Гассман, Юсеф Шахин, Иссей Мияке, Марко Феррери, Оскар Нимейер, Джорджо Стрелер, И. М. Пей, Алан Пакула, Яшар Кемаль, Лучано Берио, Мигель-Анхель Эстрелла, Этторе Скола, Миклош Янчо, Матта, Энтони Берджесс, Кеннет Гэлбрейт, Янис Ксенакис, Аззедин Алайя, Франческо Рози, Сюзан Зонтаг, Клод Симон (лауреат Нобелевской премии по литературе), Регина Дефорж, Симона де Бовуар, Веркор, Маргерит Юрсенар, Куэко, Мишель Пикколи, Франсуаза Саган, Энрико Масиас, Эммануэль Унгаро, Катрин Денев, Бернар Жироду, Жюльетт Греко, Аньес Варда, Бернар Франк (Коллеж де Франс), Ив Симон, Анри Лабори, Бернар Лавильер, Бюран, Маргерит Дюрас, Анни Жирардо, Барбара, Жак Рюффье (Коллеж де Франс), Ришар Берри, Жером Линдон, Тьерри Мюглер, Валери Каприски, Жильда Бурдэ, Сафо, Палома Пикассо, Ани Дюпре, Ги Беар, Шарль Трене, Стефан Одран, Флоранс Мальро, Жан Лакутюр, Ив Сен-Лоран, Анук Эме, Жерар Депардье, Франсуаза Малле-Жорис, Патрис Шеро, Эме Сезэр, Жан-Шарль де Кастельбажак, Жан-Поль Арон, Феликс Гваттари, Телефон, Джейн Биркин, Дельфин Сейриг, Эдгар Морен, Катрин Лара, Николь Гарсиа, Жак Хигелин, Ив Наварр, Морис Бежар.

15

23 апреля 1986

Вырезка из газеты:

Решением секретариата правления Союза писателей СССР утверждена Комиссия по литературному наследию В. С. Высоцкого в следующем составе: Р. И. Рождественский — председатель; члены Комиссии — Б. А. Ахмадулина, С. А. Баруздин, А. В. Баталов, М. Влади, Н. Б. Волкова, С. В. Высоцкий, А. Д. Дементьев, О. Н. Ефремов, В. А. Иванов, В. Н. Ковалев, Й. К. Мисявичюс, Б. Ш. Окуджава, М. М. Рощин, А. Я. Сахнин, Е. Ю. Сидоров. В. В. Сухорадо, А. М. Турков, М. А. Ульянов, А. В. Эфрос, Н. А. Крымова — секретарь комиссии.

Комиссия по литературному наследию обращается ко всем читателям с просьбой присылать письма, документы, фотографии, связанные с жизнью и творчеством В. С. Высоцкого.

Направлять материалы следует по адресу: 121825 Москва, ул. Воровского, 52, Комиссия по литературному наследию В. С. Высоцкого.