Если бы вайда был жив, он бы с ним согласился. И все же иногда приходится выбирать даже ту, единственную, и да смилуется над идущим по ней ветрокрылая Аллайан…
Томас осторожно высунулся из-за сваленных в кучу бочек, почти вслепую спустил крючок арбалета и сразу нырнул обратно. Над головой тут же просвистела вражеская стрела – он опять не успел разглядеть позицию стрелка. Треклятый эльф держал под прицелом всю улицу, засев где-то в одном из окон ближайших домов. Несколько менее удачливых теальцев уже лежали на мостовой без движения. Из их спин торчали чернооперенные стрелы.
Положение у Томаса было незавидным – после того как неведомо откуда взявшийся здесь эльф перестрелял, словно слепых котят, весь его отряд, Однорукий намертво застрял за своей бочкой без всякой надежды добежать до спасительных стен. Взводить механизм арбалета единственной рукой было крайне неудобно, но выбирать не приходилось – кряхтя и ругаясь, наемник в очередной раз принялся возиться с непослушным «воротом» для натягивания тетивы.
– Ведриг, ну куда же ты запропастился… – в очередной раз пробормотал Томас, оглядываясь по сторонам.
Карлика как ветром сдуло. А ведь его способность прятаться и исчезать сейчас оказалась бы весьма кстати. Но нет – кобольду, видите ли, понадобилось срочно проверить сохранность оставленных ими вещей (и самое главное – вожделенного сундука, который был ему обещан). Томас, на свою голову, позволил компаньону отлучиться и вскоре попал в переделку.
Теперь он сидел, прячась за бочками посреди улицы, и мучительно гадал, не вздумает ли эльф сменить позицию для стрельбы, обойдя его укрытие стороной, и не всадит ли ему, Томасу, меткую стрелу в затылок. И, что самое обидное, он ничего не мог сделать, кроме как изредка постреливать из арбалета неизвестно куда.
Пребывая в подобных раздумьях, Однорукий вдруг заметил, как кто-то бежит по улице в его сторону. Незнакомец приближался и вот-вот должен был оказаться на прицеле у засевшего в доме напротив стрелка. Он как будто не видел, что совсем рядом, словно очевидное предостережение, лежат четыре мертвых человеческих тела.
– Стой! – махнул рукой Томас. – Сюда нельзя, болван! Пошел прочь!
Только тут наемник заметил, что это женщина. И тут же узнал в ней свою знакомую, что было сделать не так уж просто, – без посоха и высокой остроконечной шляпы она ему прежде как-то не представлялась. Это была та самая молодая ведьма, ученица дайканского алхимика, что накануне помогала ему грузить смертоносное алхимическое зелье в телегу. Тогда она показалась Томасу весьма привлекательной, и он даже хотел завести с ней разговор, но так и не смог решиться, с чего начать. Как же ее звали?
– Полли! – в испуге закричал он. – Полли, стой! Нет!!!
Она вздрогнула и остановилась, должно быть, узнав его голос. Женщина встала именно там, где бансротов эльф легко мог поразить ее стрелой. Уже поздно было что-то кричать и пытаться объяснить. Томас спиной чувствовал, как тонкие и сильные пальцы крепко обхватывают чернильное оперение, уверенно натягивают тетиву… Стрелок делает поправку на ветер, берет упреждение и…
И тогда Томас решился – он бросился к ней навстречу, стремясь закрыть собой и уже не думая о собственной жизни. Как такое могло произойти с ним? Наверное, у бардов нашлось бы подходящее слово для того, чтобы красиво и поэтично выразить подобное чувство, а Томасу Однорукому хватило стрелы в плечо.
Он охнул и упал к ней в ноги, тщетно пытаясь встать. Женщина испуганно закричала, хватая его за руку, переворачивая и пытаясь тащить. Вторая стрела не заставила себя ждать – она вонзилась наемнику в бок. Томас даже не вскрикнул. Он смотрел на прекрасное лицо Полли и улыбался. Третья оперенная смерть просвистела и ударила в ногу. Четвертая – в спину.
– Беги… – прошептал он ей. – Оставь меня и беги…
Тетива пропела в последний раз. Но боли почему-то не было, и Полли никуда не ушла. Лишь из окна напротив вывалился мертвец в сиреневом плаще с торчащей из глазницы стрелой. В руке упавший сжимал лук – спустить тетиву он так и не успел. Но Томас не мог этого видеть, как не замечал и приближения того, кто их спас. Однорукий тонул в объятиях Полли, в десятый раз повторяя «беги» и больше всего на свете желая, чтобы она осталась.
Полли обернулась и поглядела на стрелявшего. Размеренным шагом к ним шел высокий чужак с серебристыми, чуть вьющимися волосами, ниспадающими на плечи. Незнакомец был облачен в тяжелые пластинчатые доспехи, но двигался в них легко, как на прогулке в парке. В одной руке эльф держал лук, другой отправлял обратно в колчан очередную стрелу. Она не понадобилась.
– Кто вы, сударь? – удивленно воскликнула женщина, попеременно переводя взгляд то на выпавшего из окна мертвеца, то на своего спасителя. – Вы же… один из них!
– Я не из них, – отрешенно ответил тот. – А честь, отвага и готовность пожертвовать собой ради другого всегда для меня ценнее, чем жизнь какого-то негодяя, стреляющего в спину.
Эльф спешно опустился перед потерявшим сознание наемником на колени, четкими и умелыми движениями сломал и выдернул из изувеченного тела все четыре стрелы, затем достал что-то из висевшей на поясе сумки и приложил к первой кровоточащей ране.
– Ведриг? – непонимающе пробормотал очнувшийся вдруг Томас. Он едва дышал от боли, но тем не менее пытался быстро-быстро моргать, чтобы отвести морок. – Хватит шутить, это уже не смешно. Немедленно превращайся обратно!
– И, кроме того, – продолжил господин Жаворонок. – Кажется, мы знакомы…
Солнечные лучи понемногу согревали вымершую, опустевшую улицу. От трупа, что лежал недалеко от опрокинутых фургонов, настолько несло ужасом и смертью, что никто так и не решился даже прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы пошарить по карманам в поисках чего-нибудь ценного. Лицо умершего не выражало ни боли, ни ярости, ни сожаления – оно застыло в такой же бесстрастной маске, каким было при жизни. Смерть, словно скупой и ленивый художник, лишь подчеркнула утонченную аристократичность черт и оттенила его мертвенную бледность. Обычно говорят, что гибель никого не красит, но здесь явно был не тот случай, пусть даже это была и нездоровая, мертвенная красота. Именно такими мраморными красавцами, согласно суевериям, ложатся в свои склепы вампирские лорды, но этот эльф все же был смертным, и его душа вот-вот готовилась расстаться с исторгнувшим ее телом.
На лицо покойнику бесцеремонно опустилась черная птица. Ей совсем не было дела до того, что у других вызывает омерзение и страх. Она прилетела за добычей – отщипнуть лакомый кусочек плоти и проглотить – на что еще может годиться мертвая падаль вроде этой? В черных птичьих зрачках застыло холодное безразличие, граничащее с безумием.
Ворона с видом заправского фата степенно прошлась по лицу мертвеца, почистила когтем клюв, заглянула в раскрытый рот, примерилась к подернутым поволокой глазам. Птица каркнула, внезапно что-то припомнив, – оказывается, она была здесь не просто так. Прежде чем наполнить мертвечиной желудок, ей предстояло поймать того, кто нарушил слишком много законов на той стороне.
– Ты готов, эльф? – Ворона повернула голову, смотря сверху вниз, куда-то мимо широко распахнутых глаз покойника.
– Готов к чему? – спросил мертвый.
– И почему все спрашивают подобные глупости? – делано возмутилась птица. – Уж кому, как не тебе, знать, к чему тебе следует подготовиться. Пойдем, эльф. Я покажу тебе путь.
– Постой! Птица! Куда ты меня ведешь?! Таким, как я, там не место! Мое посмертие в Чертоге Тиены! Мне не сюда!
– Поздно. Здесь, как ты можешь заметить, только одна дорога…
Глава 11Чернолесье и безумцы
За столом собрались игроки:
Каждый причудлив и пьян.
Скорее беги планам их вопреки!
Тут игра – ночи звездной обман.
У одного на плече виден герб:
– Да-да, брат, Шутливый я Серп.
Не выдаст другой чего хочет: —
Прозван Улыбкою Ночи.
Третий же сед, но ликом – юнец.
На картах боец, а в сердце подлец.
Четвертый Младому Старцу – близнец:
Бледный Горбун – хитрый шулер и лжец.
У пятого посох к столу прислонен.
Не деньги, а звезды на кон ставит он.
Звездный Пастух в игре виртуоз:
С отбоя любого доведет он до слез.
Глупец ты, парень, совету не внял,
Играть, наивный, с этими типами стал,
В глазах их коварство, а в пальцах обман,
Воротники скрывают усмешек оскал.
Все здесь бесчестно, ты против всех,
И каждый противник непобедим,
Выигрыш делят все пять без помех.
На самом-то деле он здесь – один.
Накануне Лебединой ПесниЛес Хоэр. Глубокая чаща
Мелкий, но неприятный, как непрекращающаяся насмешка, дождик моросил не переставая вот уже второй день. Лоскуты серых туч нависали над ольховыми кронами, и создавалось впечатление, что их сюда намеренно смели со всего неба огромным помелом.
Пятеро промокших до нитки и непередаваемо злых личностей сидели у корней большого дерева на берегу расходящегося кругами зеленоватого пруда. Они кутались в плащи, набросив на головы капюшоны. Накрытые попонами кони стояли здесь же, привязанные к широкому стволу. Путники не отличались хорошим настроением, ведь они уже столько времени блуждали по лесу, и неизвестно вообще, удастся ли им в будущем куда-то выбрести. Все эти дни они продирались через колючий кустарник, затопленные болотной жижей распадки и вездесущие буреломы. Путешествовать через густой лес – занятие не из легких; воздух то и дело оглашался скрипучим старческим ворчанием и кряхтением, а то и вовсе крепким словцом для пущей убедительности. Надо сказать, что здесь, в самой глубине заколдованного леса, любое брошенное ненароком слово обретало своеобразную плоть, подчас весьма неприятную. А уж какие тут только слова не звучали… Можно сказать, у любого кровожадного