– Не этого… не этого механика считаю я ответственным за сознательное и довольно хитрое нарушение целого ряда законов… Однако продолжай! Это уже интересно: средь бела дня растаскивать уцелевшую черепицу!
– …для того, чтобы покрыть поврежденные крыши домов, годных для жилья. Он сказал, что тот, кто до наступления зимы…
– А ну-ка, расскажи, расскажи подробнее! Я тебя слушаю. Это очень интересно!
Служащий городской управы Руди Янчо свернул с улицы Фё на проспект Ракоци в тот самый момент, когда Гитта выходила из дверей магазина мод. Молодой человек с девичьим лицом и очень светлыми волосами густо покраснел, не смея тронуться с места. Гитта уже сделала движение, чтобы пройти мимо, но, заметив его беспомощность и какое-то детское замешательство, она, осененная внезапной мыслью, пошла прямо на него. Мило улыбаясь и уже издали протягивая ему руку, Гитта сказала:
– Сервус,[2] Руди!
Молодой человек не сразу смог ответить на это приветствие и едва слышно прошептал:
– Сервус…
А Гитта щебетала. Не сводя глаз с Янчо, она улыбалась ему своей обворожительной улыбкой.
– Ай-яй-яй! Вот, значит, как! Ты даже не рад! А если бы мы с тобой случайно не встретились? Ну, погоди же, вот я намылю тебе за это твою белобрысую голову! Эх, ты! Видишь, как я рада нашей встрече? Пойдем! Проводишь меня в салон, к барышням Петраши. Согласен? По дороге поговорим. Если хочешь, подождешь меня, а потом проводишь до дому. И, может, зайдешь к нам, хорошо? Нет, обязательно зайдешь! Ты что, разве не знал, что мы приехали? Только не лги!
Молодой человек неуклюже потянулся к ее свертку.
– Разреши, я тебе помогу.
– Не надо! Это не мужское дело. Оставь!
Некоторое время они шли молча. Глядя сбоку на молодого человека, Гитта время от времени кокетливо щурила глаза.
– Итак?…
Руди Янчо чуть отстал. Потупив голову, он сказал хриплым голосом:
– Я знал, что ты уже дома. Три дня ждал, что ты… Но я словно… боялся… Даже очеяь боялся того…
– Что такое? Может быть, я уже кому-нибудь нос откусила?
И, запрокинув голову, Гитта звонко рассмеялась.
– Нет, нет… Не то, Гитта!.. Перестань смеяться!
– А почему бы мне и не посмеяться? Ха-ха! Если мне смешно! Может, мне уж и смеяться нельзя?
Но, увидев серьезное и печальное лицо молодого человека, она изменила тон:
– Ну хорошо, не буду, не буду. Честное слово, Руди, не буду! Не хочу, чтобы ты обо мне плохо думал… Наоборот! Посмотри, какая я паинька, иду впереди тебя и тем самым облегчаю твое положение. В общем… Ты любишь ту девушку, не так ли?
– Какую? Я не понимаю, о чем ты?…
– Я всего три дня дома, но уже все знаю. Мир не без добрых людей, которые всегда спешат сообщить такие новости.
– Однако…
– Дочь нового бургомистра, некая Марта. Или как там ее зовут?
– Магда.
– Ах да, Магда! Я все путаю ее имя. Одним словом – да?
– Гитта! Но ведь это совсем, совсем другое! Я даже не могу объяснить тебе…
– И не нужно объяснять! К чему? «Совсем, совсем другое». Ну и прекрасно!
Смущенный Янчо растерянно развел руками.
– Мы с ней просто хорошие друзья. Серьезно, очень хорошие друзья…
– Ха!
– Эта девушка – интересный и очень… умный человек…
– Та-ак!
– Она не похожа на других… Да я и не смотрю на нее как на женщину. У меня даже в мыслях не было…
– Вот оно что!.. Ну и…
– Для меня открылся совсем иной мир, непохожий на тот, в котором мы жили до сих пор. Благодаря ей я, по сути дела, познал смысл этого нового мира.
– Великолепно! Значит, ты уже познал его, этот смысл?! Ну что ж, как-нибудь и меня познакомишь с ним, хорошо?
– Эта девушка с детских лет принимает участие в рабочем движении. Она очень много читала…
– Как, она даже читать умеет? Восхитительно!
– Она окончила партийную школу…
– Что такое? Ах, да! Ну, и что ей поставили по истории партии?
– Не язви! Она действительно мой хороший друг. Но не больше. И она не могла бы стать для меня большим, ведь…
– Что ведь?…
– Ведь ты хорошо знаешь, как… какие чувства у меня были к тебе…
– Были?
– Они и сейчас те же… И ты это знаешь!
– Что? Откуда же мне это знать?
– Гитта!
Девушка сразу стала серьезной.
– Да, ты говорил. Не раз говорил мне о своем чувстве… Но доказал ли ты чем-нибудь свою любовь? Говорить легко, и мужчины очень щедры на это. Это известно.
– Не притворяйся, Гитта! Ты ведь знаешь… что у нас только официальной помолвки не хватало до свадьбы… И не делай вид, будто ты все забыла!
Девушка остановилась, резко повернулась к нему и почти со злостью сказала:
– Выходит, я притворяюсь? Здорово! Нечего сказать! Уж лучше бы ты не притворялся!
– Я не притворяюсь и по-прежнему… Но ты так внезапно уехала, что мы даже не успели поговорить…
– Русские не соблаговолили ждать, пока мы с тобой нежно простимся… И поэтому у меня не было времени даже отказаться от своего единственного обещания. Разве не так?
– Но с тех пор… Могла же ты как-нибудь дать весточку о себе или…
– Как? – почти крикнула Гитта.
Некоторое время они молча шли рядом. Потом молодой человек тихо и робко заговорил:
– А теперь, когда вы приехали… Я знаю, что у вас был прием. Вы приглашали служащих из управы.
– Никого мы к себе не приглашали! Просто тот, кто сам чувствовал, что нужно прийти, пришел. И нечего злиться. – Ее тонкие брови сошлись у переносицы. – И вообще я попрошу тебя воздержаться от упреков в мой адрес… Тем более, что не успела я сойти с поезда, как мне уже рассказали про тебя и про твою девицу! Может, ты думал, что после этого я побегу за тобой? Соперничать с какой-то Андричек, или как там ее… Это было бы уж слишком…
– Гитта! Ради бога!
– Но ведь не бог же влюблен в Марту Андришко!
– Гитта, ты рассуждаешь сейчас так… – И вдруг он коротко рассмеялся. – Я даже не знаю, как это объяснить, но, говоря по правде, я рад этому. Да, рад. Ведь я думал, что ты уже забыла все… И потому боялся показываться тебе на глаза, не смел прийти к вам…
– А я ждала тебя.
В этот момент они подошли к салону. Прощаясь, Гитта подала молодому человеку руку.
– Я зайду с тобой и подожду тебя там, – сказал он.
Пока Гитта примеряла за ширмой платье, Руди перелистывал старые иллюстрированные журналы и журналы мод. За ширмой слышался тихий воркующий говор, перешедший затем в шепот; потом вдруг раздался громкий смех. Вслед за этим из-за ширмы танцующей походкой вышла Гитта и повернулась на каблучках перед молодым человеком. На ней было темно-синее шерстяное платье, которое у талии она придерживала руками.
– Я вижу, ты очень изголодался, бедняжка, за это время.
За ширмой послышался смешок старшей из барышень Петраш. Руди с любопытством и удивлением посмотрел на Гитту, которая продолжала смеяться.
– Разве не видишь? – и она, оттянув в талии платье, которое было ей слишком широко, сказала: – ты, видимо, решил, что если на твоем столе не хватает жира и мясца, то…
Она снова рассмеялась. При этом в ее руках заколыхался кусок материи, который она раньше прижимала к талии.
– Ты не догадываешься, кому принадлежит это платье?
Смеясь, она посмотрела на удивленное лицо молодого человека.
– Ну и не трудись! Это платье твоей симпатии. Я примерила его ради любопытства. – Осмотрев себя в чужом платье с головы до ног, она добавила: – Впрочем, вкус у нее неплохой. Гм… Хотя, конечно, и не такой уж тонкий. Я как-нибудь дам ей несколько советов.
После примерки Гитта направилась домой. По пути она рассказывала Руди о Германии и о своей жизни за последние полтора года. Потом, как бы невзначай, спросила:
– Ну, и дает что-нибудь эта «чистая дружба» твоей карьере? По правде говоря, я не вижу в ней прока. Насколько мне известно, ты все еще клерк. Ах, да! Ты же не был подмастерьем парикмахера, иначе наверняка стал бы уже советником!
– Гитта, я прошу тебя… Ты ведь не знаешь положения дел и потому несправедлива.
– Гм!.. Ну хорошо, мой дорогой, не сердись! Я просто не могла сдержать себя…
Янчо рассказал о вынесенном ему дисциплинарном взыскании. Дело в том, что рабочим городских предприятий продовольствие, закупаемое в деревне, доставляли на пожарных машинах. Это было не совсем законно, однако в городе имелось три пожарных автомашины, и нужда заставила бургомистра разрешить это. Машинами ведал Янчо. Вскоре на двух шоферов поступила жалоба, что они не столько возят на этих машинах продукты для рабочих, сколько обделывают свои делишки и выполняют заказы частных лиц. Мошенничество подтвердилось при проверке на шоссе. В машине обнаружили вино, свинину и другие продукты. Янчо не чувствовал себя виновным, но от работы был отстранен, и против него тоже начали следствие.
– Старик у нас – человек твердого характера, – объяснял он девушке. – Я верю, что со мной ничего не случится, потому что он очень справедливый человек. Достаточно сказать, что, зная о наших хороших отношениях с Магдой, он все же не отменил своего решения. Очень порядочный человек! Вот погоди, скоро все узнают его…
Девушка, сохраняя внешне ледяное спокойствие, молчала.
– Слушай, Гитта, – сказал Руди после паузы. – Я вижу, ты не одобряешь моей дружбы с Магдой. Поверь, что между нами нет ничего такого, что опошляло бы мои чувства к тебе… Но если хочешь, я не буду больше встречаться с ней…
– Не думаешь ли ты, что я собираюсь вмешиваться в твои личные дела?
– Но ведь… У тебя есть на это право. Я так смотрю на эти вещи, и мне хотелось бы, чтобы ты считала себя вправе… Я не хочу делать ничего, что тебе обидно…
Девушка покачала головой, потом, чуть сдвинув брови, посмотрела перед собой и холодно сказала:
– Но это действительно твое личное дело…
К счастью, зима в том году не была суровой, она только очень затянулась. Природа словно понимала, что люди и без того терпят лишения, и мороз не слишком хватал за окоченевшие пальцы рук и ног. Но, что ни говори, зима есть зима, и она всегда берет свое.