ленно затягивают; звонок в Гос. Думу и рѣшеніе, как выразился Ломоносов, "на всякій случай полковника с актом арестовать". Сказано и сдѣлано — из Думы послали не то грузовик, не то лимузин. Вѣроятно, этим объясняется "спѣшное" привлеченіе к дѣлу считавшагося "спеціалистом по шифровальному дѣлу" будущаго командующаго петербургскаго округа, полк. ген. штаба Половцова, котораго Гучков привлек к работѣ военной комиссіи. Он вмѣстѣ с Родзянко отправился в главное управленіе Ген. Штаба и расшифровал ночную телеграмму Гучкова об отреченіи, адресованную на имя нач. гл. Штаба для передачи предсѣдателю Думы[260].
Неожиданное содержаніе акта отреченія произвело переполох в кругах Врем. Комитета — прежде всего в связи с тѣми антидинастическими требованіями, которыя так опредѣленно выявились в теченіе дня. Керенскій "без всяких обиняков заявил, — по словам Родзянко, что если воцареніе Мих. Ал. состоится, то рабочіе г. Петрограда и вся революціонная демократія этого не допустит". Смущал и вопрос о законности акта, поднимавшій "обоснованный юридическій спор" в смутное и тревожное время. Этот вопрос кратко разсматривает в воспоминаніях Набоков: "Наши основные законы, — говорит он. — не предусматривали возможности отреченія царствующаго императора и не устанавливали никаких правил, касающихся престолонаслѣдія в этом случаѣ!.. При таком молчаніи основных законов престол в случаѣ отреченія мог переходить только к "законному наслѣднику". "Престол россійскій — не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу... Поэтому передача престола Михаилу была актом незаконным. Никакого юридическаго титула для Михаила она не создавала". "Принятіе Михаилом престола", слѣдовательно, было "с самаго начала порочным". Не удовлетворял в. кн. Михаил с морганатической супругой и легитимистов, мнѣнія которых находили извѣстный отзвук в думской средѣ. Мы видѣли, что "интригам" кн. Брасовой готовы были они приписать даже идею регентства, за которой таилась секретная мысль превратить временнаго регента в постояннаго императора. Столичная "яхт-клубская" молва давно уже приписывала кн. Брасовой подготовку в этих цѣлях чуть ли не заговора. (Запись Нарышкиной 21 авг.). Палеолог, с своей стороны, еще в февралѣ 16 г. записал ходячіе слухи и комментировал их. "Честолюбивая и ловкая" кн. Брасова "за послѣднее время поддерживает самыя либеральныя мнѣнія. Ея салон... часто принимает лѣвых членов Гос. Думы. В придворных кругах ее обвиняют в измѣнѣ монархическим принципам, она, впрочем, этим чрезвычайно довольна, так как это подчеркивает ея позицію и подготовляет популярность. Она все болѣе и болѣе разворачивается, она высказывает столь удивительно отважныя идеи, которыя, исходя из другого рта, могли бы повлечь за собой каторжныя работы (см. в моей книгѣ "Легенда о сепаратном мирѣ" еще сужденія, высказанныя на засѣданіи прогрессивнаго блока).
Так или иначе первым рѣшеніем в средѣ думскаго комитета и новаго правительства было — остановить распубликованіе манифеста. В 5 час. утра Родзянко и Львов[261] вызвали к прямому проводу Рузскаго и Алексѣева[262]. Предсѣдатель Думы довольно ярко, чрезмѣрно даже сгущая краски (может быть, в цѣлях болѣе сильнаго воздѣйствія на главнокомандующих, а, может быть, в состояніи собственной растерянности), изобразил то, что происходило в нѣдрах новой правительственной власти.
"С великим трудом — говорил Родзянко, — удалось удержать в болѣе или менѣе приличных рамках революціонное движеніе, но положеніе еще не пришло в себя и весьма возможна гражданская война. С регентством Великаго Князя и воцареніем Наслѣдника Цесаревича помирились бы, может быть, но воцареніе его, как императора, абсолютно неприемлемо". На сожалѣніе, выраженное Рузским, по поводу того, что "депутаты, присланные вчера, не были в достаточной степени освоены с ролью и вообще с тѣм, для чего пріѣхали". Родзянко пояснил: Опять дѣло в том, что депутатов винить нельзя. Вспыхнул неожиданно для всѣх нас такой солдатскій бунт» которому еще подобнаго я не видѣл, и которые (так в подлинникѣ), конечно, не солдаты, а просто взятые от сохи мужики, которые всѣ свои мужицкая требованія нашли полезным теперь же заявить. Только и слышно было в толпѣ: ''Земли и воли", "Долой династію", "Долой Романовых", "Долой офицеров". И началось во многих частях избіеніе офицеров, к этому присоединились рабочіе, и анархія дошла до своего апогеях[263]. В результатѣ переговоров с депутатами от рабочих(?) удалось придти к ночи сегодня к нѣкоторому соглашенію[264], которое заключалось в том, чтобы было созвано через нѣкоторое время Учред. Собраніе для того, чтобы народ мог высказать свой взгляд на форму правленія, и только тогда Петроград вздохнул свободно, и ночь прошла сравнительно спокойно. Войска мало по малу в теченіе ночи приводятся в порядок, но провозглашеніе императором в. кн. Мих. Ал. подольет масла в огонь, и начнется безпощадное истребленіе всего, что можно истребить. Мы потеряем и упустим из рук всякую власть и усмирить народное волненіе будет некому; при предложенной формѣ возвращеніе династіи не исключено и желательно, чтобы примѣрно до окончанія войны продолжал дѣйствовать Верховный Совѣт и нынѣ дѣйствующее с нами Временное Правительство[265]. Я вполнѣ увѣрен, что при этих условіях возможно быстрое успокоеніе, и рѣшительная побѣда будет обезпечена, так как несомнѣнно произойдет подъем патріотическаго чувства"...[266], — "Скажите, для вѣрности, так ли я вас понял" — спросил Рузскій: "Значит, пока все остается по старому, как бы манифеста не было, а равно и о порученіи кн. Львову сформировать министерство. Что касается назначенія в. кн. Н. Н. главнокомандующим повелѣніем Е. В., отданным вчера... То об этом желал бы знать также ваше мнѣніе; об этих указах сообщено было вчера очень широко по просьбѣ депутатов[267], даже в (Москву и, конечно, на Кавказ". — "Сегодня нами сформировано правительство с кн. Львовым во главѣ", — отвѣтил Родзянко: "Все остается в таком видѣ: " Верховный Совѣт, отвѣтственное министерство и дѣйствія законодательных палат до разрѣшенія вопроса о конституціи Учр. Собраніем. Против распространенія указов о назначены в. кн. Н. Н. верховным главнокомандующим не возражаем". — "Кто во главѣ Верховнаго Совѣта", — интересуется Рузскій. — "Я ошибся: не Верховный Совѣт, а Временный Комитет Гос. Думы под моим предсѣдательством"[268].
Соединившись со Ставкой, Родзянко просил Алексѣева "не пускать в обращеніе никакого манифеста до полученія... соображеній, которыя одни могут сразу прекратить революцію" и, повторил ему с небольшими варіантами то, что сказал Рузскому. "Приму всѣ мѣры задержать... командующих войсками... сообщенный им манифест", — отвѣтил Алексѣев: "Сообщенное мнѣ вами далеко не радостно. Неизвѣстность и Учр. Собраніе двѣ опасныя игрушки в примѣненіи к дѣйствующей арміи... Петроградскій гарнизон, вкусившій от плода измѣны, повторит его с легкостью и еще, и еще раз, для родины он теперь вреден, для арміи безполезен, для вас и всего дѣла опасен. Вот наше войсковое мнѣніе... Всѣ помыслы, всѣ стремленія начальствующих лиц дѣйствующей арміи направлены теперь к тому, чтобы дѣйствующая армія помнила об одной войнѣ и не прикоснулась к 6олѣзненному состоянію внутреннему, переживанмому нынѣ частью Россіи"... "Я солдат, — заканчивал Алексѣев, — и всѣ мои помыслы обращены на фронт, на запад, к сторонѣ врага ".
Начальник штаба был, дѣйствительно, смущен и 6ольше всего оттяжкой освѣдомленія фронта, предвидя, как и всѣ главнокомандующіе, что это может имѣть трагическія послѣдствія, ибо "немыслимо удержать в секретѣ высокой важности акт, предназначенный для общаго свѣдѣнія"[270]. У Алексѣева. явилась мысль оказать воздѣйствіе на "виляющее" правительство, как он выразился через нѣсколько часов в разговорѣ с Брусиловым. Он обратился в промежуток между 1—4 часами ко всѣм главнокомандующим: "Из совокупности разговоров предсѣдателя Думы с главкосѣвом и мною, — телеграфировал Алексѣев, кратко излагая суть этих разговоров, — позволительно придти к выводу:
первое — в Гос. Думѣ и в ея Врем. Комитетѣ нѣт единодушія — лѣвыя партіи, усиленныя Совѣтом Р. Д., пріобрѣли сильное вліяніе;
второе — на предсѣдателя Думы и Врем. Комитета Родзянко лѣвыя партіи и рабочіе депутаты оказывают мощное давленіе, и в сообщеніях Родзянко нѣт откровенности и искренности;
третье — цѣли господствующих над предсѣдателем партій ясно опредѣлились из вышеприведенных пожеланій Родзянко;
четвертое — войска петроградскаго гарнизона окончательно распропагандированы... очерченное положеніе создает полную опасность болѣе всего для дѣйствующей арміи, ибо неизвѣстность, колебанія, отмѣна уже объявленнаго манифеста, могут повлечь шатаніе умов в войсковых частях и тѣм разстроить способность борьбы с внѣшним врагом"... Сообщая, что он срочной телеграммой доносит "все это" верховному главнокомандующему. Алексѣев выдвигает план "суть настоящаго заключенія сообщить предсѣдателю Думы и потребовать осуществленіе манифеста" и "для установленія единства во всѣх случаях и всякой обстановкѣ созвать совѣщаніе главнокомандующих в Могилевѣ" (Если в. кн. Н. Н. "не сочтет возможным прибыть лично, то собраться 8-го или 9-го марта). "Такое совѣщаніе тѣм болѣе необходимо, — продолжал Алексѣев, — что только что получил полуофиціальный разговор по аппарату между чинами морского гл. штаба, суть его: обстановкѣ в Петроградѣ 2 марта значительно спокойнѣе, постепенно все налаживается, слухи о рѣзнѣ солдатами — сплошной вздор, авторитет Врем. Прав., повидимому, силен. Слѣдовательно, основные мотивы Родзянко могут оказаться невѣрными и направленными к тому, чтобы побудить представителей дѣйствующей арміи неминуемо присоединиться к рѣшенію крайних элементов, как к факту, совершившемуся и неизбѣжному. Коллективный голос высших чинов арміи и их условія должны, по моему мнѣнію, стать извѣстными всѣм и оказать вліяніе на ход событій".