По предложенію фракцій соц.-рев. было прибавлено, что воздѣйствіе революціонной демократіи должно распространяться и на правительственные органы на мѣстах (это взято также из текста большевиков). Не внесли своей отдѣльной резолюціи и меньшевики, считая, что послѣ соглашенія Исполнительнаго Комитета с революціонными соціалистическими партіями в новой формулировкѣ резолюціи находится "ясный и притом положительный отвѣт" на "один из кардинальных вопросов теперешняго момента". "Мы считаем необходимым, — говорил Дан от имени "меньшевицкой части" рос. соц.-дем. партіи — чтобы в резолюціи было сказано, что для дѣла революціи в нынѣшней ея стадіи этот состав правительства играет положительную роль, — свергать его не надо, а надо признать, как существующій факт". Не совсѣм то было сказано в компромиссной редакціи, а главное устранено было находившееся в проектѣ резолюціи, принятом на совѣщаніи меньшевицких делегатов, положеніе, что правительство, созданное революціей, приняло на себя государственную власть до созыва Учред. Собранія , т. е. то единственное, что придавало правительству, которое многих не удовлетворяло, извѣстную устойчивость. И другое пожеланіе меньшевиков, формулированное Даном, не нашло себѣ яснаго отраженія в резолюціи (не отчетливо оно было выражено и в меньшевицком проектѣ). "Мы хотѣли имѣть — говорил Дан — ясный отвѣт... о так называемом и частію злостно называемом двоевластіи... Всякій не может не понимать, что в хаосѣ колоссальнаго революціоннаго переворота, были исключительные моменты и, может быть, еще будут, когда вся компетенція, вся власть смѣшивается, когда надо непосредственно творить переворот, революціонное дѣло. Мы хотим, чтобы было сказано ясно, что в обычном, нормальном теченіи своем — это клевета, будто Совѣт Р. и С. Д. хочет принять участіе в осуществленіи государственной власти. Мы хотим, чтобы было сказано ясно, что власть — это Временное Правительство, а революціонная демократія в лицѣ Совѣта... осуществляет свое вліяніе на ход политической жизни и дѣятельность правительства путем непрерывнаго организованнаго давленія на него и контроля над ним"... Стоит отмѣтить, что "рабочая группа" кооперативная съѣзда, собравшагося в Москвѣ одновременно с Совѣщаніем, спеціально постановила требовать от съѣзда опроверженія "лживых слухов, распускаемых из темных источников в цѣлях раздора, о стремлены совѣтов к захвату власти".
Резолюція Исполнительнаго Комитета была принята единогласно (правда, не без нѣкоторых протестов с мѣст) — так силен еще был гипноз единаго революціоннаго фронта. Вопрос о коалиціи не был поставлен, хотя президіум и заявил при баллотировкѣ резолюціи, что он будет поставлен, как "особый вопрос" вслѣд за принятіем резолюціи. Очевидно, петербургскіе комбинаторы "единаго революціоннаго фронта" боялись, что их непрочная храмина разсыплется, так как идея коалиціоннаго правительства, как мы видим, могла встрѣтить значительный отклик в собраніи[519]: вѣдь почти несомнѣнно, что при практической постановкѣ вопроса логически должны были за положительное рѣшеніе высказаться всѣ тѣ, кто был недоволен "цензовым" правительством, настаивая на сильной, независимой и авторитетной революціонной власти и переходное время до Учредительнаго Собранія. Через мѣсяц, с нѣкоторым уже опозданіем, вопреки всякой догматикѣ "соціалистов в футлярѣ" жизнь разрѣшила положительно вопрос о коалиціонной власти, но разрѣшила его в ненормальных условіях процесса правительственнаго кризиса.
V. Контактная комиссія.
1. Орган революціоннаго "давленія".
Какой же вывод можно сдѣлать о политических результатах, которые дал первый в сущности всероссійскій съѣзд Совѣтов, лишь по формальному основанію названный "совѣщаніем"? Можно ли согласиться с итогом, подведенным автором первой по времени исторіи революціи? "Революціонная демократія — писал Милюков — за один мѣсяц не успѣла почувствовать почву под ногами, и худой мир для нея был предпочтительнѣе доброй ссоры"... Познакомившійся с преніями на Совѣщаніи по вопросу о конструкціи власти в нашем изложеніи, сознательно детализированном[520], едва ли присоединится к такому выводу. Можно ли без весьма основательных оговорок, утверждать, как то дѣлали авторы соціалистической "Хроники февральской революціи", что Совѣщаніе, в всероссійском масштабѣ поставив вопрос о государственной власти и формально рѣшив его в пользу Временнаго Правительства, "по существу предопредѣлило исход февральской революціи", указав на Совѣты, как на единственных носителей власти? Да, лидеры "революціонной демократіи" уравнивали, сами того не сознавая, путь грядущему Ленину, как выразился о послѣдующем Плеханов, но это само по себѣ вовсе еще не опредѣляло тогда неизбѣжный исход: совершенно очевидно, что без ухищренной "дипломатіи" Церетелли и его единомышленников на Совѣщаніи не была бы принята "каучуковая", в основѣ противорѣчивая и двусмысленная резолюція — единогласіе было лишь ничего не говорящим признаніем формальнаго единства[521]. Также формально (и. быть может, единогласно) резолюція Совѣщанія прошла и по мѣстным организаціям — иногда с таким опозданіем, что декларированіе анулированной уже в измѣнившемся ходѣ политических событій принципіальной позиціи теряло реальный смысл.
По существу Совѣщаніе не сказало ничего новаго по сравненію с тѣм, что было — его резолюція, в концѣ концов, трафаретно повторяла положеніе, выдвигавшееся па рабочих митингах в первые дни революціи: поддерживать правительство, пока оно "не измѣнит стремленіям народа", олицетворяемым Совѣтом Р. Д. Эта резолюція не указывала форм, в которых должен осуществляться бдительный революціонный "контроль" над правительством[522]; и, отрицая двоевластіе, фактически санкціонировала прежнюю анархію, когда давленіе общественнаго мнѣнія переходило в форму, которая в нормальное время называлась бы административным эксцессом... Центральная организація, каковой в бытовом порядкѣ сдѣлался петроградскій Исполнительный Комитет, до нѣкоторой степени пыталась регулировать эти эксцессы и указать провинціи в отвѣт на запросы конкретную тактику и предѣлы общественнаго контроля. Шляпников приводит не опубликованную и не обсужденную "инструкцію" Исполнительнаго Комитета, но фактически разосланную в провинцію через иногородній отдѣл. "Инструкція" устанавливала, что Временное Правительство "должно считаться для всей Россіи единственно законным правительством", распоряженія котораго, "если они не опротестованы Петроградским Исп. Комитетом, должны исполняться". Поставленные правительством "органы власти — посланные им комиссары, должны быть признаны законными властями, если они по своим личным качествам или политическому прошлому не кажутся опасными или вредными для дѣла свободы". Совѣт по отношенію к Правительству является лишь "органом революціоннаго контроля". "Этот контроль осуществляется так, что в случаѣ, если Совѣт находит дѣйствія мѣстных комиссаров опасными для дѣла революціи, он телеграфирует об этом Правительству и Петроградскому Исполнительному Комитету". В отношеній рабочих и фабрикантов, слѣдует "всячески избѣгать неорганизованной экономической борьбы и частных выступленій". Если "соглашеніе" не достигнуто, слѣдует "доводить об этом до свѣдѣнія Петроградскаго Совѣта". При возникновеніи недоразумѣній в деревнѣ слѣдует разъяснить крестьянам, что "всякое самоуправство" является недопустимым и вредит дѣлу революціи и т. д. Провинціальные совѣты — говорится в заключеніе — "должны по возможности согласовать свою дѣятельность с другими общественными организаціями на мѣстах... и с правительственными; учрежденіями... Во всѣх вопросах, касающихся общегородских дѣл, как продовольствіе, милиція, общественная безопасность, борьба с представителями старой власти, выборы во временное самоуправленіе и т. д. провинціальные совѣты должны дѣйствовать с другими организаціями и комиссарами, а никоим образом не брать на себя одних правительственных функцій ".
Политическая педагогика не очень шла к лицу Исполнительнаго Комитета, ибо самим центром постоянно нарушались основы той тактики, которую рекомендовала "инструкція" провинціальным организаціям. Напримѣр, в засѣданіи 19 марта утверждена была инструкція военным комиссарам, которых рѣшено было назначить " по соглашенію с Временным Правительством", при военном министрѣ, при Ставкѣ, при командующих отдельными фронтами и при флотах. Назначались комиссары "в цѣлях установленія прочной и постоянной связи между войсками и их органами и Совѣтами Р. и С. Д. для быстраго и планомѣрнаго разрѣшенія возникающих в области внутренней и политической жизни арміи вопросов и незамедлительной передачи директив, равно, как и в цѣлях предупрежденія каких-либо ошибочных шагов со стороны руководящих нынѣ жизнью арміи органов". Однако, в тот же день выяснилась необходимость "послать в Або завтра, в 12 ч. ночи, одного из членов с.-д. фракціи Государственной Думы для урегулированія положенія дѣл", и Исполнительный Комитет выносит постановленіе "послать в Гельсингфорс и Ревель военных комиссаров, которые были бы назначены по соглашенію с офицерско-солдатской организаціей". Отмѣченный казус свидѣтельствует, что не всегда злая воля нарушала прерогативы Правительства. При негибкости правительственных органов самочинныя дѣйствія вызывались не терпящими отлагательства жизненными обстоятельствами, на которыя приходилось реагировать совѣтским учрежденіям — особенно на первых порах. Но еще в большей степени препятствовали успѣху "педагогических уроков" Исполнительнаго Комитета в центрѣ самочинныя дѣйствія отдѣльных его членов, с которыми центр во имя ложно понимаемаго демократизма боролся очень слабо. Суханов разсказывает, напримѣр, как с.-р. Александров на бланках Исполнительнаго Комитета давал разрѣшенія запахивать помѣщичью землю...
"Организованное давленіе" или "бдительный контроль" в центрѣ осуществлялся при посредствѣ особой "контактной комиссіи", созванной еще постановленіем Исполнительнаго Комитета 8 марта. Руководителей революціоннаго центра не могло удовлетворить "непрерывное наблюденіе за деятельностью Правительства вошедшаго в его состав, вопреки волѣ этих руководителей, "заложника демократа". Сам Керенскій склонен был преувеличивать свою роль. На совѣщаніи Совѣтов он говорил: "Я вас увѣряю, что все, что можно было сдѣлать, чтобы провести волю пославших меня там, я сдѣлал и увѣряю вас и ручаюсь, что я сдѣлал это удачно, и что торжество демократических принципов обезпечено в Россіи, и оно будет незыблемой основой всего будущаго строя..." Крайне преувеличивал, по крайней мѣрѣ по газетному отчету "Русской Воли", и предсѣдатель Вольно-Экономическаго Общества Чайковскій в привѣтствіи 7 апрѣля посѣтившаго засѣданіе министра: "Если до сих пор не произошло разрыва, если Временное Правительство не сложило своих полномочій, то потому, что в Правительствѣ Керенскій, улаживавшій конфликты". Такую миротворческую роль Керенскаго услѣдить довольно трудно.
Правительство с перваго момента своего существованія не пыталось уклоняться от "воздѣйствія" со стороны Совѣта. В нѣкоторых случаях оно (или отдѣльные его министры) дѣйствовало слитком поспѣшно и даже предупреждая событія. Распоряженіе министра юстиціи в соотвѣтствіи с постановленіем Исп. Комитета 4 марта о "временных судах, вводившее спеціальное представительство рабочих, без надобности дискредитировало тот мировой суд, который сам Керенскій в дни пребыванія в Москвѣ назвал единственным из судов, остававшимся "вѣрным завѣтам совѣсти"... Нашумѣвшая телеграмма Керенскаго и Некрасова о демократизаціи желѣзных дорог, вызвавшая удивленіе даже у Ломоносова, имѣла самыя роковыя послѣдствія.
Как видно из перваго же протокола засѣданія Правительства 4 марта, тогда же было признано необходимым считаться с мнѣніем Совѣта и было постановлено во избѣжаніе "двоевластія" знакомиться с этими мнѣніями в частном порядкѣ до офиціальных засѣданій. В первые дни "организованное давленіе" Совѣта и заключалось в посылкѣ особых делегацій для переговоров с отдѣльными министрами по вопросам возбуждавшим пренія — так 6-го была послана делегація к военному министру, который, как значится в протоколѣ Исполнительнаго Комитета, "всячески уклоняется от прямых сношеній с Исполнительным Комитетом, и, повидимому, не склонен подчиняться рѣшеніям Совѣта". По словам Шляпникова, "под давленіем снизу" (надо понимать представителей большевицкой партіи) через три дня послѣ "соглашенія" 2 марта Исполнительный Комитет вынужден был снова обсудить вопрос о своем отношеніи к Временному Правительству. Обсужденіе — утверждает коммунистическій историк — "продолжалось 2 дня". Протоколы не отмѣчают этих споров. Только в протоколѣ 8 марта значится, что "послѣ оживленнаго обмѣна мнѣній" было признано необходимым во имя исполненія рѣшенія Совѣта и намѣченной им линіи общей политики принять "неотложныя мѣры в цѣлях освѣдомленія Совѣта о намѣреніях и дѣйствіях Правительства, освѣдомленія послѣдняго о требованіях революціоннаго народа, воздѣйствія на Правительство для удовлетворенія этих требованій и непрерывнаго контроля над их осуществленіем". Избрана была делегація в составѣ Скобелева, Стеклова, Суханова, Филипповскаго и Чхеидзе для соотвѣтствующих предварительных переговоров с Правительством. 11 марта Чхеидзе докладывал Исполнительному Комитету о результатах переговоров: "Наши представители указали Временному Правительству на то, что оно не выполняет данных обѣщаній об оповѣщеніи Исполнительнаго Комитета о всѣх важных мѣропріятіях Правительства, Временное Правительство отрицает этот факт, считая, что оно всегда считается с Исполнительным Комитетом, но вина заключается в отсутствіи такого эластичнаго органа, при помощи котораго можно было бы своевременно... извѣщать. Вообще не Временное Правительство игнорирует Исполнительный Комитет, а наоборот, Исполнительный Комитет часто дѣйствует не в контактѣ с Временным Правительством... Вопрос зашел о контролѣ дѣятельности Правительства и о том, как его слѣдует понимать; представитель Исполнительнаго Комитета объяснил, что важно всегда быть и курсѣ всѣх мѣропріятій Правительства, Временное Правительство выразило на это полную готовность и высказалось за оформленіе такого органа Исполн. Ком, который мог бы своевременно быть введен в члены Врем. Правительства "[523].
Так возникла "Контактная Комиссія" в качествѣ постояннаго учрежденія, долженствовавшаго служить "техническим орудіем" для организованнаго давленія революціонной демократіи на Временное Правительство. В состав ея вошли лица, избранныя 8-го — впослѣдствіи к ним присоединился Церетелли, никаких офиціальных записей работ этой комиссіи, собиравшейся помимо экстренных надобностей регулярно чуть ли не три раза в недѣлю, не имѣется, и никто из участников Комиссіи подробно ея интенсивной деятельности не охарактеризовал. Трудно при таких условіях получить отчетливое представленіе об истинном ликѣ этого единственнаго в своем родѣ института. Милюков современник и непосредственный участник дѣйствія, в своей "Исторіи" в самых общих чертах говорит, что значительная часть пожеланій Контактной Комиссіи удовлетворялась, о чем демонстративно и хвастливо заявлялось в Совѣтѣ. Нѣкоторыя "требованія" встрѣчали, однако, категорически отказ (напримѣр, требованіе об ассигновкѣ 10 милліонов на нужды демократических организацій). На съѣздѣ (т. е. Совѣщаніи) И. Г. Церетелли признал, что в Контактной Комиссіи "не было случая, чтобы в важных вопросах Временное Правительство не шло на соглашеніе". Придется, дѣйствительно, признать, что Временное Правительство проявляло в прямой ущерб дѣлу слишком большую уступчивость. Во избѣжаніе повторенія мы коснемся наиболѣе важных уступок и инцидентов, связанных с "требованіями" совѣтских делегатов, в дальнѣйшем уже предметном изложеніи — это был вопрос о судьбѣ Царя и о нотѣ Правительства по внѣшней политикѣ. Почти все остальное относилось к повседневной политикѣ, без надобности заострявшейся большевизанствующими членами Контактной Комиссіи.
Милюков говорит, что "'Контактная Комиссія дѣйствовала вначалѣ очень сдержано и робко при встрѣчах с Правительством". Из наблюденій управляющаго дѣлами Правительства выносишь противоположное впечатлѣніе. Набоков отмѣчает, что главным дѣйствующим лицом среди совѣтских представителей являлся выступающій с безграничным апломбом и с беззастѣнчивостью, отождествлявшій себя с трудовыми массами. Ни говорливый Скобелев, ни сдержанный Чхеидзе такими качествами не отличались. Филипповскій и Суханов, по словам Набокова, почти никогда не говорили. Немудрено, что при личных свойствах Стеклова, неутомимаго в поисках контр-революціи и главной мишенью для нападок избравшаго военные верхи, совмѣстныя засѣданія протекали даже по признанію Суханова в "тягостной и напряженной атмосферѣ". Сам мемуарист, как он утверждает, не был в состояніи заразиться ни "воодушевленіем" своего соратника, ни его "полицейским умонастроеніем" и просто "умирал со скуки", выслушивая стекловскіе выпады[524].
Керенскій — вспоминает Набоков — садился в сторонкѣ и хранил молчаніе, только "злобно и презрительно" поглядывая. Он, по словам Набокова, совершенно не выносил Стеклова и с наибольшим раздраженіем реагировал послѣ засѣданія на демагогическія выходки блюстителя интересов демократіи, попрекая кн. Львова в излишней к нему деликатности. Позже — это было уже в апрѣлѣ — Стеклову пришлось нѣсколько "стушеваться" под вліяніем разоблаченій, появившихся в печати[525].
При таких уcловіях "контактныя" засѣданія не достигали своей цѣли и были почти "безплодными". Члены Комиссіи не дѣлали правильных отчетов в Исполнительн. Комитетѣ и, как разсказывает Суханов, обычно обмѣнивались даже между собою мнѣніями уже в автомобилѣ, который их вез на засѣданіе. Поэтому так легко Стеклов и мог свои личныя сужденія выдавать за постановленія центра. (Набоков говорит, что подчас другіе члены Комиссіи тут же должны были его опровергать). Нельзя сказать, что Правительство игнорировало Совѣт.
Если вначалѣ Правительство отряжало 2-3 своих членов для заслушиванія жалоб и пожеланій, выражаемых от имени Совѣта, то потом обычно, по словам Суханова, присутствовал или полностью весь кабинет министров, или огромное большинство его членов. Фатально пожеланія "революціонной демократіи" слишком часто сводились к нудным и мелочным претензіям стекловскаго пошиба. Не было бы удивительно, если бы в такой тягостной обстановкѣ у членов Временнаго Правительства могла появиться мысль об уходѣ. По утвержденію Суханова, Керенскій постоянно грозил тѣм, что "они уйдут". Мемуарист не вѣрил этим "басням". Пожалуй, он был прав. Такой реальной угрозы в дѣйствительности не было. Оптимизм, даже излишній, не покидал революціонное правительство перваго состава.
Формула: "они уйдут" имѣла в сущности то же педагогическое значеніе, что и выдвинутое Шульгиным послѣ военной неудачи 20 марта на Сходѣ (она произвела сильное впечатлѣніе на общественное мнѣніе) в цѣлях пропаганды и заостренное его бойкій публицистическим пером положеніе о "двоевластіи": "пока будет двоевластіе — писал он в "Кіевлянинѣ" — ждать толку нельзя. Совѣт Р. и С. Д. или должен сдѣлать новый переворот и свергнуть Временное Правительство и стать на его мѣсто или же должен предоставить Правительству быть правительством". Неожиданно у Набокова можно найти указаніе на то, что засѣданія Контактной Комиссіи были подчас живительным элексиром для членов кабинета. Он вспоминает, как члены Правительства на общих засѣданіях, при обсужденіи спеціальных вопросов, "полудремали" и оживлялись лишь в закрытых засѣданіях Правительства и... в Контактной Комиссіи, т. е., тогда, когда ставились острые политическіе вопросы.
Мемуаристы "лѣваго сектора" всегда усиленно подчеркивают давленіе, которое оказывали на Совѣт массы в области экономической. Контактная Комиссія была "орудіем давленія" на Правительство. Между тѣм в опубликованных матеріалах пока нельзя найти намека на то, что в "контактных" засѣданіях поднимались насущные вопросы соціально-экономическаго характера[526]. Поэтому надлежит сдѣлать очень существенную оговорку в позднѣйшем 16 мая, в дни уже новаго коалиціоннаго правительства, утвержденіи Экономическаго Отдѣла Исполнительнаго Комитета, что Временное Правительство "перваго состава уклонялось не только от... выполненія, и от... постановки тѣх народно-хозяйственных задач, которыя были формулированы делегатами Совѣщанія провинціальных Совѣтов". Бѣда Правительства, как было указано, заключалась в отсутствіи у него программы и слѣдовательно иниціативы... Вся трудность положенія лежала в разрѣшеніи дилеммы переходнаго времени, требовавшей не только "постановки", но в той или иной мѣрѣ и "выполненія"... Пожеланія (не в формулировкѣ органов совѣтской демократіи) почти всегда находили отклик у Правительства — эту связанность между давленіем со стороны и иниціативой государственной власти прослѣдить нетрудно: напримѣр, 3 апрѣля на Совѣщаніи Совѣтов было принято скороспѣлое постановленіе о "сверхприбыли", а 6-го уже сообщалось в газетах, что Правительство приняло по предложенію министра торговли и промышленности об ограниченіи прибыли во время войны и поручило ему, совмѣстно с министров финансов, разработать главный основанія этого ограниченія. Только ненормальными условіями, в которых протекали "контактныя" засѣданія, можно объяснить то, что экономическая мѣра типа внутренняго "займа свободы", опубликованная 27 марта, была принята без предварительнаго освѣдомленія Исполнительнаго Комитета (на совѣщаніи членов Государственной Думы Терещенко сдѣлал соотвѣтствующее сообщеніе) — здѣсь соглашеніе было в прямых интересах самого Правительства. (Воззваніе о займѣ было опубликовано за подписью Временнаго Правительства и Временнаго Комитета Г. Д.). Нетрудно было предвидѣть агітацію большевиков против "военных кредитов"— "займа неволи", как назвал Зиновьев "заем свободы", но, быть может, и протест тѣх "циммервальдцев", которые во имя обороны страны поддерживали Правительство. В апрѣлѣ всѣ эти трудности выпукло выдвинулись в жизни.
2. Конфликтные вопросы.
Совѣщаніе Совѣтов должно было нѣсколько стабилизировать положеніе и придать "давленію" со стороны революціонной демократіи на Правительство болѣе парламентскій характер. С другой стороны, Правительство, освояя постепенно административный аппарат власти, разстроенный в дни революціонных пертурбацій, почувствовало под собою нѣкоторую базу. Ни то, ни другое не удовлетворяло "лѣвых", пытавшихся на другой день послѣ Совѣщанія форсировать назрѣвающій "момент разрыва". 5 апрѣля эти "лѣвые" в Исполнительном Комитетѣ требовали измѣненія "всей системы отношенія к Правительству", ибо "политика Правительства ясно показала, что момент, когда мы его должны были поддерживать, проходит... Правительство, укрѣпляясь все болѣе и болѣе, нас игнорирует, наступает момент, когда нам придется отказать ему в поддержкѣ". Судя по протоколу, застрѣльщиком выступал не столько Стеклов, бывшій докладчиком, сколько Суханов, на котораго вся деятельность Контактной Комиссіи производила "тягостное впечатлѣніе": "функціи делегаціи", по его мнѣнію, свелись лишь к регистраціи сдѣланнаго Правительством. Опубликованный протокол засѣданія Исп. Ком. нельзя признать очень вразумительным[527], но он дает все же возможность установить, какіе вопросы считались тогда "конфликтными", т. е., вопросы, по которым Правительство не дало отвѣтов, удовлетворивших Комиссію в цѣлом[528].
Среди этих "конфликтных" вопросов первым стоял тот "10-мил-ліонный фонд", который выдвинул в своем текстѣ Милюков, и который никакого, в сущности, принципіальнаго значенія не имѣл, так как отказ в ассигновкѣ офиціально мотивирован был "недостатком средств". Отказ волновал Исполнительный Комитет, и там сознавали, что это "простая отговорка" — не дали денег "как противникам". Так формулировал в засѣданіи 5-го меньшевик Богданов — сторонник того, чтобы "добиваться 10-милліоннаго фонда", но высказавшійся, однако, против того, чтобы "на этом вопросѣ принимать бой". Требовать 10 милліонов от Правительства постановили еще 15 марта (и даже раньше — протокол 15 марта говорит: "подтвердить прежнее рѣшеніе" и приступить к "немедленной выработкѣ текста требованія"). Упорство, проявленное Правительством, не совсѣм понятно, так как форму субсидіи можно было приспособить к бытовым условіям времени и устранить внѣшнее узаконеніе "двоевластія", котораго стремились избѣжать. Между тѣм по положенію, которое заняли Совѣты в первое время, они безспорно выполняли и функціи общегосударственнаго значенія — напримѣр, в области продовольствія (в распоряженіе совѣтской продовольственной комиссіи Главным Интендантством было передано нѣсколько складов). Продолжавшееся бытовое двоевластіе на мѣстах вызывало не только требованія от центра ассигновок из "государственных средств", но и угрозы воспользоваться средствами мѣстнаго казначейства, в случаѣ неоткрытая кредита в кратчайшее время, как то иркутскій исполком телеграфировал 25 апрѣля Чхеидзе. Едва ли приходится сомнѣваться, что эти угрозы, в случаѣ отказа, приводились в исполненіе. Не будет преувеличеніем сказать, что в провинціи совѣты повсюду пользовались правительственными ассигновками. Когда в началѣ октября в Правительствѣ был поднят вопрос о назначеніи ревизіи общественных и демократических организацій (в том числѣ совѣтов) в выданных им государственных ассигнованіях, "Извѣстія" писали, что петроградскій Совѣт — "никогда никаких сумм из казны не получал". И это представляется очень сомнительным, посколько рѣчь идет о первом времени. Попытка прослѣдить ручьи, по которым притекали косвенно или в полузамаскированном видѣ ассигновки из Государственнаго Казначейства, отвлекла бы изложеніе слишком уже в сторону[529]. Без риска отойти от дѣйствительности, можно утверждать, что Совѣт не мог бы выполнять своих многообразных функцій, вплоть до сношеній с внѣшним міром, если бы жил только на доброхотныя пожертвованія, притекавшія в Совѣт, конечно, не в таких размѣрах, как во Временный Комитет: вмѣсто милліонов здѣсь были десятки тысяч — на 13 марта их было примѣрно 123 тыс. по офиціальному докладу завѣдовавшаго совѣтскими финансами Брамсона. Система совѣтских доходов в видѣ самообложенія рабочих, раскладки по ротам, отчисленій от митингов и "общественных кинематографов" была разработана лишь в концѣ мая[530]. В итогѣ отказом в "10-милліонном фондѣ" — отказом, демонстративное значеніе котораго анулировалось офиціальной мотивировкой — Правительство лишалось возможности регулировать анархію на мѣстах, что неизбѣжно было бы при офиціальной ассигновкѣ, подлежащей общегосударственному контролю.
Вторым "конфликтным" вопросом явился вопрос о присягѣ в арміи. Он имѣл уже свою длительную исторію. Формула присяги была установлена Правительством 7 марта, Она гласила для лиц "христіанскаго вѣроисповѣданія": "Клянусь честью солдата и гражданина и обѣщаюсь перед Богом и своею совѣстью быть вѣрным... Россійскому Государству, как своему отечеству... Обязуюсь повиноваться Временному Правительству... впредь до установленія образа правленія волей народа при посредствѣ Учредительнаго Собранія... В заключеніе данной мною клятвы, осѣняю себя крестным знаменем и ниже подписываюсь..." Эта формула присяги и вызвала протест Исполнительнаго Комитета, обсуждавшійся в Совѣтѣ 12 марта. "Крупным недочетом" опубликованнаго текста было признано, с одной стороны, умолчаніе о "защитѣ революціи" и "свободы", а с другой, нарушеніе "свободы вѣроисповѣданія"... Правительству было предложено переработать непріемлемую форму присяги, а до выработки ея к "присягѣ не приводить, а гдѣ это сдѣлано, считать присягу недѣйствительной". В собраніи предсѣдателем было подчеркнуто, однако, что отклоненіе присяги не означает призыв к неповиновенію Правительству — напротив, "необходимо согласованно дѣйствовать для упроченія новаго строя". 16-го в Исполнительном Комитетѣ было доложено, что Правительство "признало ошибочным изданный приказ о присягѣ без вѣдома Исполнительнаго Комитета" и согласилось до Учредительнаго Собранія не приводить к присягѣ тѣ части войск, которыя не присягали. Рѣшеніе болѣе, чѣм странное — вѣдь исправить текст присяги в духѣ, желательном для Совѣта, было бы вполнѣ возможно. Если сообщеніе, сдѣланное в Исполнительном Комитетѣ, соотвѣтствовало дѣйствительности, то вопрос по отношенію к Правительству казался бы исчерпанным. И тѣм не менѣе он вновь выплыл в апрѣлѣ в силу того, что "соглашеніе" было нарушено на фронтѣ и в Петербургѣ — как говорилось в Исполнительном Комитетѣ, командующим войсками ген. Корниловым. ("Генерал старой закваски, который хочет закончить революцію" — так характеризовали Корнилова в болѣе раннем мартовском засѣданіи). На указаніе Контактной Комиссіи о нарушеніи "Соглашенія" Правительство отвѣтило, как указывал Стеклов в докладѣ, что "оно об этом слышит в первый раз". Стеклов дѣлал знаменательную оговорку, он допускал, что "к присягѣ приводятся полки по их собственному желанію ". В этой оговоркѣ и лежит ключ к неожиданной уступчивости, проявленной Исполнительным Комитетом в лицѣ Стеклова: "Мы указали — докладывал представитель Контактной Комиссіи — на тяжелое положеніе революціонных войск, не принявших присяги, и предложили, чтобы всѣ были приведены к присягѣ по старой формулѣ , но чтобы Правительство выпустило спеціальное разъясненіе в духѣ нашей поправки к тексту". "Опредѣленнаго отвѣта — заключил докладчик — мы не получили". В невыгодном положеніи оказался Совѣт, и Богданов резюмировал 5-го пренія указаніем, что Совѣт "потерпѣл пораженіе" и нужно "найти почетный выход". Мемуаристы субъективны, и Шляпников говорит, что конфликт на почвѣ присяги принял для Правительства "скандальный характер'. Вывод историка, минуя оцѣнку цѣлесообразности разыгравшагося конфликта и поведенія обѣих сторон, пожалуй, должен будет присоединиться к замѣчанію в дневникѣ ген. Болдырева касательно отмѣны присяги: "новая охапка горящей пакли", брошенной в армію и приводившей на мѣстах к столкновенію присягавших с неприсягавшими.
Третьим "конфликтным" вопросом являлся "проѣзд группы эмигрантов через Германію", т. е., прославленный "пломбированный вагон", в котором прибыл в Россію Ленин, и связанный с ним проект обмѣна пріѣхавших революціонеров на группу нѣмецких военноплѣнных. Правительство не считало себя связанным "обязательствами, данными без его вѣдома и согласія" и заявило, что "ни о каком обмѣнѣ рѣчи быть не может". Здѣсь позиція "интернаціоналистов" была довольно безнадежна[531], ибо в средѣ самого Исполнительнаго Комитета весьма многіе отрицательно относились к той "несомнѣнно недопустимой, по меньшей мѣрѣ, политической ошибкѣ", которую совершили "Ленин и его группа", не «читаясь "с интересами русской революціи" (слова Богданова). При таких условіях Контактная Комиссія должна была потерпѣть "пораженіе" в конфликтном вопросѣ[532]. Нельзя не согласиться с мнѣніем, выраженным Богдановым на засѣданіи 5 апрѣля, что демократія сама дѣлала многое, чтобы "ослабить себя" и "терпѣла пораженія на тѣх вопросах, на которых давать бой ей было "невыгодно".
Перечисленными вопросами исчерпывался обвинительный акт против Правительства посколько он нашел себѣ отраженіе в протоколѣ 5 апрѣля. Ни в протоколах Исполнительнаго Комитета, ни в воспоминаніях о работах Контактной Комиссіи нѣт матеріала для сужденія о вопросѣ, который должен был явиться предметом обмѣна мнѣніями и разногласій между членами Правительства и представителями Совѣта, — вопроса, вызвавшаго нѣсколько взволнованных страниц в воспоминаніях Набокова и агитаціонные нападки в послѣднюю декаду существованія Временнаго Правительства перваго состава со стороны нѣкоторых тогдашних органов соціалистической печати. Как надлежало рѣшить вопрос о судьбѣ членов ликвидируемых революціей старых правительственных учрежденій? Мы не располагаем данными для характеристики мѣр, принятых Правительством в этом отношеніи. Очевидно, вопрос разрѣшался просто в том бытовом порядкѣ, при котором чины Охранных Отдѣленій и аналогичных институтов департамента полиціи не могли естественно думать о полученіи от государства пенсій за прежнюю вѣрную службу. Общій вопрос мог быть разрѣшен, конечно, только законодательством о соціальном страхованіи старости. Но не в этой плоскости поставлен вопрос в воспоминаніях Набокова и не в этой плоскости правительственныя распоряженія вызывали "негодованіе" в "совѣтских кругах", отражавшееся и в прессѣ и на митингах. Дѣло шло о сановниках — о тѣх "высших чиновниках", которые добровольно или вынуждено ушли в отставку и о членах бездѣйствующаго Государственнаго Совѣта. В первый революціонный мѣсяц этот вопрос сам по себѣ не вызывал никакого отклика ни в прессѣ, ни в Совѣтѣ. Он случайно поднялся в Исполнительном Комитетѣ 19 марта в связи с появленіем делегаціи от кронштадтскаго Совѣта, протестовавшей против уплаты жалованія арестованным в Кронштадтѣ офицерам. Совѣту приходилось играть активную роль в умиротвореніи буйных кронштадтцев и в силу этого, может быть, Исполнительный Комитет тактически даже вынужден был вынести постановленіе о задержкѣ уплаты жалованья арестованным впредь то окончанія слѣдствія, и выясненія их виновности. Акт бытового двоевластія получил, однако, расширенное толкованіе и о состоявшемся рѣшеніи, "имѣющем распространительный характер, как в отношеніи чиновников всѣх вѣдомств, так и членов бывшей династіи Романовых" постановлено было "сообщить предсѣдателю Совѣта министров" (формулировка, взята из записи протокола). Как реагировало Правительство? Надо думать, что оно согласилось с такой постановкой, ибо вскорѣ министром юстиціи было отдано аналогичное распоряженіе в отношеніи всѣх лиц, слѣдственное производство о которых шло в Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи. А всѣ остальные? Временное Правительство не внесло здѣсь никакой ясности и опредѣленности и выбрало наихудшій путь сепаратных рѣшеній, вызывавших протест и дававших пищу для всякаго рода демагогических выпадов: производится де растрата народных денег на многотысячныя пенсіи бывшим царским слугам. Не имѣя в своем распоряженіи протоколов засѣданій Врем. Правит., трудно провѣрить правильность утвержденій Суханова о постановленіи Правительства 12 апрѣля выдать пенсіи "бывшим министрам" в размѣрѣ 7 тыс. руб.. что и привело в негодованіе совѣтскіе круги. Повидимому, рѣчь шла об указанных выше отдѣльных постановленіях, о которых упоминает Набоков: "в самом началѣ (вѣроятно, в апрѣлѣ) Временное Правительство в двух случаях назначило пенсіи в размѣрѣ 7-10 тыс. (кажется, дѣло шло о Коковцевѣ и Танѣевѣ)". Ни тот, ни другой не принадлежали, к числу тѣх матеріально необезпеченных людей, которых революція жестоко вернула в "первобытное бытіе" и судьба которых волновала с моральной стороны Набокова. Почему в число избранных попал отец знаменитой Вырубовой, имя которой в этот момент было крайне одіозно? Политическая безтактность часто бывает чревата послѣдствіями. Особо в дѣлѣ о "сановниках" стоял вопрос о членах Государственнаго Совѣта "по назначенію", обреченных на "совершенную праздность послѣ переворота", хотя формально Государственный Совѣт, как учрежденіе, не был упразднен. По словам Поливанова, это почтенное учрежденіе и среди бюрократіи принято было называть "Ново-Дѣвичьим монастырем". "Наиболѣе добросовѣстные и тактичные члены Государственнаго Совѣта — вспоминает Набоков — почувствовали неловкость своего положенія и нравственную невозможность получать крупное содержаніе, не дѣлая ничего, и возбудили вопрос об умѣстности подачи в отставку". По поводу того, что члены Государственнаго Совѣта продолжают получать содержаніе, и "завопили" на митингах и в печати. "Весь этот шум — утверждает управляющій дѣлами Правительства — произвел на Правительство "большое впечатлѣніе". "И тогда, наконец, пришлось поставить во всем объемѣ вопрос о членах Государственнаго Совѣта... Правительство потратило цѣлых два засѣданія на обсужденіе его — и не могло придти ни к какому опредѣленному рѣшенію. Так вопрос и остался "неразрѣшенным". Правительство не вышло из свойственной ему, столь характерной неопредѣленности потому, что "шум", поднятый вокруг этого вопроса (о том, что "посыпались протестующія резолюціи рабочих и солдатских собраній", говорят составители Хроники февральской революціи)- не был так велик, как изображают мемуаристы, — иначе его резонансы не могли бы не отразиться в общей печати и в дошедших до нас отрывочных протоколах Исполнительнаго Комитета...[533].
"Бум", поднятый "лѣвыми" в Исполнительное Комитетѣ. потерпѣл фіаско. Их цѣлью было добиться превращенія Контактной Комиссій из органа "соглашенія" в орган, диктующій Правительству свою волю. В их представленіи Совѣт должен был играть роль не "задерживающаго центра, а индикатора массоваго настроенія. Поэтому большевики, засѣдавшіе в Исполнительном Комитетѣ (Красиков, Стучка), требовали "гласности в переговорах с Правительством" — устраненія всяких "тайн и дипломатіи", обязательства для Контактной Комиссіи вести протоколы, подписываемые обѣими сторонами, и предложенія Правительству дѣлать в "письменной формѣ". "Правые" (Дан, Церетелли. Брамсон) энергично возражали, указывая, что подобное рѣшеніе уничтожает самый смысл существованія Контактной Комиссіи — выгода непосредственных личных отношеній в том, что они дают возможность Исполнительному Комитету "оріентироваться в теченіях Правительства". В воспоминаніях Суханов издѣвается над элементарной аргументаціей противников оформленія функцій Контактной Комиссіи, превращавших совѣтских делегатов — посредников между "классовыми противниками", в каких-то "пронырливых репортеров". Почему этот вопрос имѣл, однако, по признанію мемуариста "огромную важность" для революціи? Потому, что "лѣвые" желали покончить с "теоріей береженія Правительства", которую далеко не послѣдовательно пыталось проводить в жизнь образовавшееся большинство в Исполнительном Комитетѣ под руководством Церетелли. Напор "лѣвых" смутил "мамелюков", как начинает именовать с этого момента Суханов совѣтское "болото", шедшее довольно послушно за своим признанным "вождем". В Исполнительном Комитетѣ возникли "сомнѣнія" в раціональности прежней тактики и у сторонников этого большинства: протокол 5 апрѣля нѣсколько неожиданно отмѣчает предложеніе Чхеидзе "никаких непосредственных сношеній с Правительством не имѣть, сноситься с Правительством только письменно и требовать от Правительства письменных же отвѣтов". Предложеніе "лѣвых" -собрало 17 голосов против 21, высказавшихся за сохраненіе status quo и принявших поправку Брамсона о необходимости самой Контрольной Комиссіи вести "подробныя записи переговоров, скрѣпленныя подписями всѣх участников делегаціи".
Исполнительному Комитету не пришлось возвращаться к вопросам, поставленным в засѣданіи 5 апрѣля. Он занялся своей собственной внутренней реорганизаціей. Из Исполнительнаго Комитета выдѣлено было бюро, к которому переходили функціи Контрольной Комиссіи, формально упраздненной уже 13 апрѣля. Через недѣлю разыгрались событія, приведшія к первому правительственному кризису и к замѣнѣ правительства "цензоваго" правительством "коалиціонным". Взаимоотношеніе двух "классовых противников" внѣшне измѣнилось. Оппозиція в Совѣтѣ в представленіи Суханова сдѣлалась "незамѣтной" и "окончательно безсильной". Это уже будущее по отношенію к тому времени, о котором мы говорим.
Подноготная, вскрывающаяся при обозрѣніи дѣятельности Контр. Комиссіи, свидѣтельствует о симптомах, мало благопріятных для установленія довѣрія во взаимных отношеніях между властью и демократіей, посколько послѣдняя выявляла свой общественный лик через совѣты. Очевидно, искусственный оптимизм не очень вдумчиваго члена Правительства Вл. Львова, заявившаго московским журналистам, что между Правительством и Совѣтом "установлен тѣсный контакт, и слухи о треніях распространяют злонамѣренныя лица", не отвѣчал дѣйствительности. Может быть, Правительство и нѣсколько злоупотребляло декоративной тактикой, внушаемой отчасти еще не исчезнувшими отзвуками приподнятых революціонных настроеній — тактикой, которую японскій посол в Петербургѣ виконт Цунда в секретном посланіи министру иностранных дѣл в Токіо в серединѣ марта опредѣлял словами: "если у людей сложилось поверхностное мнѣніе, что все благополучно, то это происходит от того, что Временное Правительство... скрывает от общества правду". Эта тактика опредѣляла собой офиціальное знамя, которое рѣяло над общественной жизнью в мартовскіе и отчасти еще в апрѣльскіе дни. Слишком чуткая подчас к температурѣ общественных настроеній "Русская Воля" писала по поводу правительственной деклараціи о войнѣ 28 марта: "Союз Совѣта с Временным Правительством, это — союз жизни; союз в реальном творчествѣ — творчествѣ новых идей в исторіи". Впослѣдствіи реальныя очертанія, в которых протекала тогдашняя дѣйствительность, значительно искажались. Так Милюков увѣрял читателей своей "Исторіи", что упоминавшееся выше воззваніе Правительства 26 апрѣля, написанное Кокошкиным, было в "первоначальном текстѣ" "суровым обвинительным актом против Совѣта Р. Д.". но "послѣ троекратной передѣлки", вмѣсто "открытаго обвиненія Совѣта в парализованіи Правительства и в содѣйствіи распаду страны", основная мысль была "очень сильно затушевана" под вліяніем "товарищей Керенскаго" по партіи. В окончательном видѣ "обвинительный акт" гласил: "Говоря об осуществленных и осуществляемых им задачах, Временное Правительство не может скрыть от населенія тѣх затрудненій и препятствій, которыя оно встрѣчает в своей дѣятельности... К сожалѣнію и великой опасности для свободы рост новых соціальных связей, скрѣпляющих страну, отстает от процесса распада, вызваннаго крушеніем стараго государственнаго строя...[534]. Стихійныя стремленія осуществлять желанія и домогательства отдѣльных групп и слоев населенія явочным и захватным путем, по мѣрѣ перехода к менѣе сознательным и менѣе организованным слоям населенія грозят разрушить внутреннюю гражданскую спайку и дисциплину, и создают благопріятную почву, с одной стороны, для насильственных актов, сѣющих среди пострадавших озлобленіе и вражду к новому строго, с другой стороны, для развитія частных стремленій и интересов в ущерб общих и к уклоненію от исполненія гражданскаго долга". Управляющій дѣлами правительства Набоков в воспоминаніях называет утвержденія историка "преувеличенным отзывом" и свидѣтельствует, что строки, введеныя в воззваніе редакціей "Дѣло Народа" (?!), "довольно туманно и отвлеченно" излагавшія причины происходившей неурядицы, не могли измѣнить "основного тона воззванія". "Строгій государственник считает воззваніе "одним из слабѣйших" документов эпохи: "его идеологія — ставящая во главу угла добровольное подчиненіе граждан ими же избранной власти — очень сродни идеологіи анархизма". Набоков слишком серьезно принимал внѣшнюю словесную форму и сущность. Для нас важно, что документ ("духовное завѣщаніе" Правительства перваго состава) характеризует неизжитую психологію момента и показывает, что два полюса революціи окончательно еще не скристализировались. Единеніе во имя достиженія задач, поставленных революціей, оставалось в общественном сознаніи первенствующей директивой. Большевики и их попутчики из среды народнических максималистов и идеологов " послѣдовательнаго марксистскаго интернаціонализма", выразительницей позиціи. которых сдѣлалась появившаяся в серединѣ апрѣля горьковская "Новая Жизнь", пока стояли на отлетѣ революціи. Стихійныя силы, проявленія которых пытались вызвать в странѣ ленинскіе выученики и их приспѣшники. только еще "глухо клокотали", по выраженію Троцкаго, в глубинѣ нѣдр револіоціи. Недаром "Новая Жизнь", стремившаяся к доведенію революціи "до конца", в первом же номерѣ говорила о преждевременности "власти совѣтов", которая вызовет в этот момент "отчаянное сопротивленіе". Россійскій гражданин в громадном большинствѣ в то время абсолютно не вѣрил в тезу, что "вся наша свобода пойдет прахом", если революція не произойдет в международном европейском масштабѣ.