1. Внѣсовѣтская общественность.
Достаточно знаменательно, что среди всѣх политических группировок того времени лишь одна небольшая партія народных соціалистов открыто и рѣшительно выступила на своей первой конференціи в Москвѣ 23 марта с осужденіем попыток, знаменующих установленіе "двоевластія" и подрывающих авторитет Временнаго Правительства. Не отрицая общественнаго контроля над революціонным правительством, партія говорила о необходимости в період разрушенія старых и созданія новых форм полнтическаго и соціальнаго общежитія... единой и сильной власти, обладающей дѣйствительной, а не призрачной полнотой власти[535]. Дѣло было не в той проходящей "анархіи" на мѣстах, характеризовавшей собою первоначальный, эмбріональный этап революціи, а в наличіи тенденціи культивировать обособленность конкурирующих с властью демократических классовых политических группировок, механически возникших на революціонной поверхности по традиціи из 1905 года, т. е. "своеобразіе" бытовое превращать в своеобразіе теоретическое. Не надо было быть ни историком, ни обладать прозорливым предвидѣніем для того, чтобы учесть опасность, которая крылась в замѣнѣ нормальных политических отношеній идеологических групп, преслѣдующих пусть даже узко партійныя цѣли, сурогатами внутренне аморфных совѣтских организацій. Здѣсь открывалось широкое поле демагогіи, на которой базировался неестественный в наступательном процессѣ шумный внѣшній эффект соціалистических партій и который выдвигал на авансцену "соціалистическую улицу"... Впослѣдствіи лидером этих партій было сказано не мало не то горьких, не то обличительных слов по адресу народных масс, не доросших по своему культурному развитію до воспріятія новых идей организованной демократіи. Красная митинговая фраза Керенскаго о "взбунтовавшихся рабах" превращалась почти в соціологическую формулу[536].
Подобныя жалобы на своего рода разрыв интеллигенціи с народом выносили, однако, лишь обвинительный приговор роковой, непредусмотрительной и пагубной тактикѣ, производившей неизбѣжно взамѣн зрѣлаго плода недоносок.
Послѣ переворота страну охватила неутолимая жажда просвѣщенія. Из глухих деревенских углов несутся крики: книг, книг, — отмѣчали наблюдатели из числа уполномоченных Временнаго Комитета. Вначалѣ этих книг было мало, и "Россія вернулась к апостольским временам": по деревням ходили люди и проповѣдывали "новыя начала". Потом этого книжнаго "просвѣщенія", пожалуй, стало слишком уже много. Пропагандисты очень скоро нарядились в узкіе партійные мундиры. Каждый "начетчик" до извѣстной степени фанатик. Скороспѣлое "политическое просвѣщеніе" стояло на грани политическаго развращенія масс, посколько просвѣтители руководились завѣтом протопопа Аввакума: "разѣвай рот шире, само царство небесное валится" (так нѣкогда охарактеризовывалась пропаганда Троцкаго в одном из перлюстрованных политической полиціей писем). Приходится ли удивляться, что "сознательность" пасовала перед "стихіей" и "соціализм сознательнаго пролетаріата" затеривался в мірѣ "охлоса". Это творила "жизнь", но исторія не может снять отвѣтственность и с тѣх, кто создал внѣшнія формы, в которых выражалась эта жизнь. Послѣдующая исторія революціи зарегистрирует безконечно длинную вереницу фактов, показывающих, что стихію из "нѣдр революціи" вызывали часто, очень часто, и тѣ, кто по своей идеологіи, казалось, были далеки от большевицких концепцій радикальнаго переустройства міра единым революціонным взмахом. Они становились невольными и безсознательными попутчиками тѣх, кто разрушал демократическій революціонный фронт. Извѣстный "правый" с.-р. Брушвит, вѣроятно, совершенно не отдавал себѣ отчета в том, что он бросает зажженную спичку в пороховую бочку, взрыв которой может уничтожить не только коалиціонное правительство, не только Учред. Собраніе, но и демократію в Россіи, когда в состояніи ораторскаго самозабвенія неосторожно на майском крестьянском съѣздѣ в Самарской губ. бросил в массу демагогическіе призывы от имени арміи: "Мы не выпустим ружей из рук даже и послѣ войны — не выпустим до тѣх пор, пока знамя "Земля и Воля" не будет знаменем государства. Во время Учр. Собр. мы будем держать ружья на-караул, но помните, что послѣ этой команды есть другая — "на изготовку"...
Партія народных соціалистов, представлявшая собой в значительной степени интеллигентскую группировку, в цѣлом этого грѣха в революціонные дни не воспріяла на себя[537], ибо ея основной практическій лозунг органически был связан с девизом, начерченном на ея политическом знамени: "все для народа, все через народ" — то было утвержденіе не только народовластія, но и до извѣстной степени проповѣдь осуществленія в жизни постулатов, освоенных народным сознаніем и клавшим преграду "революціонному правотворчеству" массовой стихіи. Идеологи "народнаго соціализма" никогда не обольщались "безсознательным соціализмом", сдѣлавшимся столь модным лозунгом в мартовскіе дни, что даже демонстрація дворников в Москвѣ в маѣ происходила под знаменем: "да здравствует соціализм". "Соціалистов" стало слишком много. Народным массам главенствующія соціалистическія партіи внушали тлетворную мысль, что подлинная демократія заключена в бытовых соединеніях соціальных категорій, представленных рабочими и крестьянами. Количественный принцип совершенно устранял естественное раздѣленіе. Роковым образом исчезала категорія трудовой интеллигенціи, имѣвшаяся в программѣ теоретических построеній соціалистов-революціонеров[538]. Реальныя отношенія, созданныя характером революціоннаго переворота, заставили революціонных идеологов ввести третью категорію "демократіи" — солдат, при всеобщей воинской повинности, не говоря уже об условіях войны, никакой особой соціальной группы не представлявших. Соціальная логика при этом нарушалась. Ленин был болѣе послѣдователен, когда в своих начальных построеніях, игнорируя "солдатских депутатов", выдвигал лозунг — "рабочих, крестьянских и батрацких" совѣтов. Посколько. совѣты могли разсматриваться, как революціонные клубы sui generis, постолько лишь в схемѣ революціоннаго строительства могли быть законно признанными совѣты солдатских депутатов, которые в первый момент рѣшительно первенствовали в предводительствуемых революціонной демократіей организаціях и накладывали на них свой не классовой и тѣм самым скорѣе политическій отпечаток.
Для характеристики просовѣтской позиціи революціонной демократіи символистичным является выступленіе "заложника демократіи" в правительствѣ на Всероссійском Совѣщаніи Совѣтов, когда он вырвался из правительственных тенет, чтобы "хоть немного подышать воздухом той среды", из которой вышел. Передавая "низкій поклон всей демократіи от имени Правительства" Совѣщанію, Керенскій разъяснял (дважды) и формулу "всей демократіи" — "рабочим, солдатам и крестьянам", незамѣтно демагогически триединая формула становилась в устах соціалистических дѣятелей адекватной понятію демократіи, и они, дѣйствительно, сами, быть может, и "помимо собственнаго сознанія", по выраженію Плеханова, уравнивали дорогу, ведшую к ленинским воротам. Не отдавая себѣ отчета впослѣдствіи лидер меньшевиков Церетелли (его называли "мозгом революціи") будет квалифицировать первый офиціальный съѣзд совѣтов (в іюнѣ) "полномочным парламентом революціонной демократіи", а лидер соц.-рев. Чернов пойдет дальше и назовет съѣзд совѣтской демократіи "нашим учредительным собраніем".
Народные соціалисты были чужды этому своего рода "совѣтскому психозу" и не потому, что представители радикальной интеллигенціи, вошедшіе в партію, как пытается утверждать автор "рожденія революціонной Россіи", принадлежали к группѣ "промежуточной между буржуазной и соціалистической" — идеологически послѣдовательные соціалисты (правда, не по формулѣ Интернаціонала), обосновывавшіе свою догму не на стихійной борьбѣ классов и выдвигавшіе интересы человѣческой личности на первый план, вожди партіи видѣли в совѣтском принципѣ нарушеніе демократических завѣтов, угрожающее народовластію и органу его выражающему, т. е. Учредительному Собранію. И не только грядущему Учр. Собранію, но и стоявшему в ближайшей очереди демократическому общественному самоуправленію (своим параллелизмом). Поэтому, не игнорируя совѣты, как революціонныя организаціи, стихійно созданныя жизнью, партія оставалась к ним хладной и относилась с осторожностью: когда сконструировали окончательно Петербургскій Исп. Комитет, в нем не оказалось представителей народных соціалистов — Станкевич (тогда трудовик) отмѣчает, что Мякотин и Пѣшехонов, т. е. признанные вожди партіи, "старательно подчеркивали свою чужеродность". Это ставило партію как бы внѣ совѣтской общественности. Вѣроятно, такую позицію надо признать тактической ошибкой, ибо партія лишалась возможности своей интелектуальной силой оказывать непосредственное вліяніе. Но болѣе серьезной тактической ошибкой являлся отказ возглавить иниціативу возрожденія в серединѣ марта стараго крестьянскаго союза — наслѣдія того же 1905 года. Отказ мотивировался нежеланіем дробить революціонныя силы. Произошло как раз обратное тому, что разсказывает в своих воспоминаніях Суханов о "попыткѣ" захватить Крестьянскій Союз группой радикальной интеллигенціи, руководившей Союзом в 1905 г. и не желавшей теперь контакта с Совѣтом Крестьян. Деп.. Крестьянскій Союз должен был возникнуть, как постоянная организація, а не по типу временных соединеній для "политико-революціонной борьбы" в схемѣ совѣтской организаціи. Он всетаки возник, попал в руки людей болѣе или менѣе случайных и неопредѣленных по своей общественной позиціи, и не получил широкаго распространенія. Между тѣм при болѣе авторитетном руководительствѣ он мог не только имѣть умѣряющее значеніе в противовѣс крестьянским совѣтам, попавшим в орбиту партіи с.-р.[539], но и сыграть самостоятельную, значительную роль при выборах в Учр. Собраніе.
Мы вкратцѣ остановились на народных соціалистах, потому что в дни мартовской общественности только эта группа могла выступить, как организованная единица. Впослѣдствіи внѣ совѣтской общественности оказалась плехановская группа (сам Плеханов был избрав желѣзнодорожниками в Совѣт, но представители группы "Единство" не были допущены), равно как внѣ ея были, в сущности, так называемые соц.-дем. "оборонцы", руководителем которых слѣдует признать одного из наиболѣе выдающихся идеологов и марксистских публицистов Потресова. К этим общественным подраздѣленіям соціалистическаго характера надо отнести и "трудовиков", выступавших послѣ революціи в качествѣ самостоятельной единицы. Назвать "трудовиков" партіей в точном смыслѣ слова нельзя было, ибо эта группа — скорѣе своеобразный политическій блок, рожденный в бытовых условіях думской работы — в сущности не имѣла еще своей цѣльной и разработанной идеологической программы и тактики, — ея думскій лидер Керенскій офиціально числился в рядах соц.-революціонеров. Народническій оттѣнок трудовой группы естественно толкал ее на соединеніе с народными соціалистами. Это соединеніе и произошло в концѣ іюня не без преній, ибо у этих политических группировок было в первое время разное политическое воспріятіе революціи. Трудовики оказались болѣе радикальны в программных требованіях[540] и болѣе эластичны в тактикѣ, приноравливая ее в основных линіях к фронту "совѣтской демократіи", в дѣлах которой центр принимал живое участіе, составляя ея "правое" крыло: в петроградскій Исп. Ком. входили Чайковскій, Брамсон и Станкевич.
Всѣ указанныя группировки могли создать единый общественный фронт, к которому должны были присоединиться выдѣлившіеся, в концѣ концов, в самостоятельную группу "воленародцы" из партіи соц.-революціонеров. Медленно происходившая в процессѣ революціи диференцировка партійных группировок ко благу страны была бы ускорена, если бы революціонное правительство с перваго дня родилось в коалиціонной тогѣ. Всѣ попытки сохраненія единаго револіоціоннаго фронта, — соединить разнородные элементы в единой партіи с.-р. и — перекинуть мостик к двуединой уже соціал-демократіи — имѣли пагубный результат уже потому, что дѣлали безплодной идейную и практическую борьбу с большевизмом, порождая сумятицу в умѣ неиспытаннаго в партійных тонкостях "простолюдина"[541]. Что было общаго между будущим лѣвым с.-р. Мстиславским и Бунаковым-Фондаминским, объединившимся в одном партійном органѣ? Что было общаго между Черновым, как двѣ капли воды, похожим на Ленина, наряженнаго в "селянскій" костюм, и Авксентьевым, вошедшим в одно коалиціонное правительство? Только то, что нѣкогда и Потресов с Лениным сидѣли за одним партійным столом, объединяло этих общественных антиподов. Ясное расчлененіе противоестественных политических соединеній и способствовало бы выявленію того подлиннаго "колективнаго ума", который по слову культурнѣйшаго апостола анархизма Кропоткина необходим в революціи, — когда-то в своей "Анархіи" он писал: "вся исторія нам говорит, что никогда еще люди, выброшенные революціонной волной в правительство, не были на высотѣ положенія". При настроеніях мартовских дней, сказавшихся даже на эволюціи большевицкой "Правды", существованіе договорившагося соціалистическаго блока привлекало бы к себѣ людей, и это не дало бы возможности родиться противоестественному явленію, когда партія соц.-рев., по злому, современному замѣчанію Потресова, разбухла в первые мѣсяцы революціи до размѣров грандіознаго[542]. Соглашеніе с демократическими элементами партіи к. д. могло бы дать прочную основу для тактическаго блока и с цензовыми элементами, или по другой терминологіи с буржуазіей, без активнаго участія которой в революціонном процессѣ при неизбѣжном экономическом кризисѣ в странѣ, которая переживала политически и соціальный катаклизм во время войны, соціалисты могли дать, как выразился позжз в засѣданіи Московскаго совѣта меньшевик Исув, "лишь уравнительный голод". Вопреки здоровому политическому разсчету жизнь пошла не по этому пути и превратила в дни существованія перваго революціоннаго правительства одну партію народной свободы в партію как бы "правительственную".
2. "Правительственная партія".
Съѣздом "правительственной партіи" и назвали нѣкоторыя газеты (напр., "Бирж. Вѣд.") собравшейся в канун марта в Петербурге съѣзд партіи народной свободы. По существу это было не совсѣм так уже потому, что, по признанно Набокова, самым вліятельным лицом в Правительствѣ был Керенскій, котораго поддерживало большинство министров. Наблюдавшій Правительство в "контактных" засѣданіях Суханов говорит, что "лѣвая семерка" — в составѣ обоих Львовых, Керенскаго, Некрасова, Терещенко, Коновалова и Годнева[543] почти всегда была и "оппозиціи" к Милюкову, котораго демократически "День" называл позже "злым геніем" революціи. Слѣдовательно, трудно назвать первый період революціи "милюковским", как это часто дѣлается в литературѣ, и видѣть в лидерѣ к.-д. "фактическая главу" Врем. Правительства перваго состава. Посколько с первым періодом связан пафос революціи, он ярче выражался в личности Керенскаго[544]. Но во внѣ Временное Правительство представлялось правительством "цензовым". Так как правая общественность исчезла с поверхности общественной жизни, то партія к.-д. тѣм самым становилась выразительницей буржуазных настроеній, противопоставляемых совѣтской демократіи. Это была одна из аномалій на зарѣ обновленной жизни страны, исказившая демократически облик заслуженной партіи русской интеллигенціи. В "страшной и красивой грозѣ, в которой пришел новый строй" (слова Милюкова на съѣздѣ) "надклассовая" партія с компромиссными традиціями прогрессивнаго блока не могла уже выполнять функціи "арбитра" — этого тогда не хотѣл понять общепризнанный глава партіи[545].
Партія к.-д. была противопоставлена демократіи, хотя первый ея съѣзд послѣ революціоннаго переворота пытался перебросить мост к совѣтским элементам. Он осторожно подошел к вопросу о двоевластіи. "Велика заслуга петроградскаго Совѣта Р. и С. Д. в революціонные дни, — говорил докладчик по тактическим вопросам Винавер, — но, к сожалѣнію, он вышел за предѣлы своих функціи. Создалась опасность многовластія, опасность чрезвычайно грозная". — Совѣт не должен издавать распоряженій, имѣющих характер правительственных актов. Но член Правительства Некрасов тут же опасенія Винавера сводил на нѣт, говоря о "так называемом двоевластіи" и представляя это "двоевластіе" естественным выводом "революціонной психологіи". — не для того же свергнут один самодержец, чтобы создать таких 12[546]. Совѣтам на съѣздѣ было произнесено много комплиментов. Так сам Милюков признавал, что, "если бы не было товарищей слѣва, никакія наши предвидѣнія не помогли бы свергнуть самодержавіе". Поэтому резолюція съѣзда лишь иносказательно и туманно намекала на двоевластіе. Она говорила: "Пріостановленіе нормальной функціи народнаго представительства не требует организаціи на иных началах общественнаго мнѣнія, освѣдомляющаго Правительство и выражающаго отношеніе общества к мѣропріятіям и общему направленію дѣятельности Врем. Правительства, Однако, организаціи, существующія и могущія для этой цѣли возникнуть, должны оставаться в предѣлах указанных цѣлей и не претендовать на функціи власти исполнительной, вводя населеніе в соблазн многовластія, вреднаго, как для внѣшней обороны, так и для укрѣпленія новаго строя..."[547].
Комплименты "истинным представителям революціи" были, конечно, в значительной степени тактическими пріемами, так как съѣзд переходил на республиканскіе рельсы[548]. Рѣшеніе это было принято Цент. Ком. партіи уже 11-го марта, — съѣзд должен был провозгласить ту самую "демократическую парламентскую республику", к которой так отрицательно относился Милюков. Дух времени требовал такого рѣшенія. "Бурю рукоплесканій" вызывали на обывательских митингах слова: "пусть партія к.-д. похоронит § 19 своей программы в той же могилѣ, гдѣ похоронено самодержавіе". И партія спѣшила с этими похоронами. Если старый Петрункевич, не присутствовавшій на съѣздѣ и присоединившій заочно свой голос за демократическую республику писал: "монархія морально покончила самоубійством и не нам оживлять ее", то офиціальный докладчик на съѣздѣ Кокошкин обосновал новое положеніе аргументами другого свойства и нѣсколько странными для государствовѣда: населеніе не нуждается больше в монархическом символѣ — "но время войны оказалось, что нельзя быть за царя и отечество, так как монархія стала против отечества"[549]. Кн. Евг. Трубецкой говорил о "единой національной волѣ", диктующей новую форму правленія. Резолюція о республикѣ была принята единогласно — к ней не только присоединился Милюков, но и "глубоко" радовался государственно мудрому рѣшенію о формѣ правленія, становясь в рѣзкое противорѣчіе с пророческой "проникновенной рѣчью" на Милліонной 3 марта, обрекавшей Россію без монархіи "на гибель и разложеніе". Так быстро шло приспособленіе к окружающей политической атмосферѣ. Можно призвать, что в нормальных политических условіях форма правленія сама по себѣ еще не служит мѣрилом демократизма и в партійных программах подчас является вопросом не столько принципіальным, сколько тактическим. Съѣзд к.-д. стоял перед неизбѣжным распадом партіи, если бы принял монархическую оріентацію... Мы имѣли уже случай убѣдиться, что настроенія в партіи далеко не соотвѣтствовали позиціи, которую пытался занять Милюков в первые дни революціи[550]. Еще раз эти настроенія подчеркнул Кизеветтер, привѣтствуя 9-го апрѣля пріѣхавшаго в Москву послѣ съѣзда Милюкова. Он отмѣчал значительную роль, сыгранную лидером партіи в переворотѣ, но роль именно революціонную, которая опредѣлялась думской рѣчью 1-го ноября 1916 г. о германофильской партіи Царицы. И... тѣм не менѣе единогласіе в признаніи республики выраженіем "единой національной воли" останавливает на себѣ вниманіе. Конечно, требовалось извѣстное гражданское мужество для того, чтобы пойти против теченія и открыто заявить в революціонное время о своем монархизмѣ, который естественно воспринимался лишь в формах легитимных. Между тѣм публичное исповѣданіе убѣжденій, шедших в разрѣз с настроеніем улицы, могло содѣйствовать оздоровленію политической атмосферы и смягчать революціонную нетерпимость к инакомыслящим. Формальное декларированіе "прав человѣка-гражданина" далеко еще не означает осуществленіе подлинной политической свободы. Русская революція не представляла исключенія. Россія была лишь на порогѣ того "храма свободы", о котором говорила ветеран русской революціи Брешко-Брешковская в привѣтствіи, обращенном к Совѣщанію Совѣтов. Гражданскаго мужества политическіе дѣятели, убѣжденные в цѣлесообразности конституціонной монархіи, не проявили[551]. В демократических кругах республиканское единодушіе "цензовой общественности" склонны были считать внѣшним флером, навѣянным моментом, который и нововременцев превращал в "республиканцев". Милюкову много раз приходилось опровергать "вздор", заключавшійся в утвержденіи, что партія к.-д. оставалась по существу конституціонно-монархической: "мы совершенные и вѣрные республиканцы. С конституціонной монархіей покончила революція", — категорически, заявлял лидер партіи[552].
На седьмом съѣздѣ партіи к. д. можно отмѣтить и еще нѣкоторыя черты, характеризующія тенденцію перебросить мост к революціонной демократіи. Вінавер в докладѣ по тактическим вопросам считал основной задачей партіи в данный момент отпор "контр-революціонным силам", которыя могут во имя стараго посягать на новый строй... Его содокладчик Шаховской предлагал дать директору Ц. К. "искать соглашеніе налѣво", "наших сосѣдей справа, мы можем на первых порах оставить", т. е., ликвидировать прогрессивный блок. Некрасов попытался дать директиву Ц. К. и в области соціальной. Только путем соціальных реформ — говорил он — можно "обойтись... без соціальной революціи": "меньше всего можно говорить — сначала политика, а затѣм соціальные вопросы. Старый режим путем этого лозунга привел нас к революціи". "Вдохновенныя слова" Некрасова, по отзыву "Рус. Вѣд.", были встрѣчены шумным одобреніем. Но они не превратились в директиву и не сдѣлались постулатом текущей политики, хотя в первом своем воззваніи послѣ переворота, 3 марта, партія широковѣщательно говорила, что "новая власть первѣйшей заботой своей сдѣлает обезпеченіе рабочих и крестьян". Дѣло на съѣздѣ ограничилось академическим разсужденіем на тему о лозунгах в духѣ англійскаго фабіанскаго эволюціоннаго соціализма и столь же теоретическими разсужденіями в печати будущаго "соціалистовѣда" Изгоева на тему о близости соціалистических идей партіи. Аграрный вопрос был отнесен на слѣдующій партійный съѣзд. Партія народной свободы не спѣшила с разрѣшеніем соціальных вопросов: в резолюціи Ц.К. 11 марта, в которой провозглашался республиканскій принцип, говорилось, что аграрный вопрос подлежит разрѣшенію послѣ войны . Лидеры партіи настойчиво затѣм проводили в своих публичных выступленіях мысль о недопустимости соціальных реформ до Учред. Собранія. Революціонная романтика, проявившаяся в настроеніях съѣзда, настолько не встрѣчала уже сочувствія, что автор первой исторіи революціи впослѣдствіи даже не упомянул в своем текстѣ о съѣздѣ, протоколы котораго дают, однако, яркій документ для характеристики эпохи, когда еще свѣтило "солнце мартовской революціи".
3. Мираж IV Думы.
То, что могло быть, не относится к вѣдѣнію описательной исторіи. Соціалистическія наблюденія ведут нас уже в область "философіи исторіи". Неписанная конституція, установленная жизнью, замѣнила юридическую концепцію, данную актом отреченія 3 марта, фактически иной конструкціей власти. Самодержавіе "12-ти" контролировалось Совѣтом посредством контактной комиссіи. "Цензовая общественность — "единственно организованная" в дни формированія Временнаго Правительства — через короткій промежуток оказалась хуже организованной, нежели демократія соціалистическая. Предположенія докладчика по организаціонному вопросу на Совѣщаніи Совѣтов Богданова совершенно не оправдались. Ему казалось, что "цензовые элементы... в стадіи революціи группируются и осѣдают" на мѣстах в исполнительных комитетах общественных организацій. В дѣйствительности общественные комитеты умирали естественной смертью по мѣрѣ того, как диференцировались элементы, в них входившіе — эти объединенные комитеты никогда не были представительством "цензовой общественности". Если бы "цензовая общественность" в мартѣ сорганизовалась в нѣчто подобное тому, что представлял собой впослѣдствіи московскій совѣт общественных дѣятелей, его представители могли бы войти в "контактную комиссію" на тѣх же условіях, что и представители совѣтскіе.
Временный Комитет Гос. Думы, посколько он находился внѣ этой организованной общественности, не мог служить противовѣсом "давленію" и ''контролю" над правительством со стороны совѣтской демократіи. Милюков говорит, что члены Времен. Комитета "обыкновенно" участвовали во всѣх важнѣйших совѣщаніях Правительства с делегатами Совѣта для того, чтобы уравновѣсить "давленіе" и "контроль" Совѣта над Правительством. О том же упоминает Суханов. Оба историка-мемуариста обобщили факты. Совмѣстныя засѣданія никаких слѣдов не оставили — повидимому комбинированное совѣщаніе было созвано два раза в апрѣлѣ в связи с осложненіями, возникшими вокруг "займа свободы" и ноты Правительства по внѣшней политикѣ[553]. От нас пока ускользает повседневная практика в отношеніях между Правительством и Временным Комитетом, ибо протоколов засѣданій послѣдняго не имѣем (кромѣ отдѣльных эпизодичных выписок). Из протеста Родзянко, посланнаго кн. Львову 17 марта по поводу телеграфнаго распоряженія министра земледѣлія Шингарева о реквизиціи хлѣба у землевладѣльцев, посѣвная площадь которых превышала 50 десятин[554], явствует, что между Правительством и Временным Комитетом существовало опредѣленное соглашеніе, по которому Временный Комитет должен был освѣдомляться о важнѣйших рѣшеніях Правительства. Родзянко, настаивая па немедленной отмѣнѣ распоряженія министра земледѣлія и на передачѣ вопроса "на разрѣшеніе мѣстных компетентных учрежденій, который могли бы разрѣшить его не на основаніи теоретических соображеній", в заключеніе выражал сожалѣніе, что "указанныя мѣры были приняты Врем. Правит. без предувѣдомленія о них Временнаго Комитета вопреки состоявшагося соглашенія и надѣялся, что Врем. Правит, "впредь не откажется придерживаться порядка, установленнаго по взаимному соглашенію его с Врем. Ком. Гос. Думы".
Это соглашеніе было уже прошлым, которое при осложнившихся отношеніях политических групп не отвѣчало уже ни потребностям момента, ни психологіи главных дѣйствующих лиц. Поэтому "Государственная Дума" и оказалась "не подходящим средством для того, чтобы раздѣлить контроль над Правительством" (слова Милюкова в "Исторіи"). В дни правительственнаго кризиса мысль невольно обратилась к фактическому первоисточнику власти, т. е., к первичному соглашенію Временнаго Комитета и Совѣта. Другого формальнаго выхода просто не было. Политическая роль Врем. Комитета в эти дни была и его лебединой пѣсней, посколько значеніе этого учрежденія, рожденнаго революціей, опредѣлялось мартовским "соглашеніем". Набоков разсказывает, что в позднѣйшей бесѣдѣ с Милюковым (он относит ее к апрѣлю 18 г.) ему пришлось коснуться вопроса — была ли "возможность предотвратить катастрофу, если бы Временное Правительство оперлось на Государ. Думу" и не допустило политической роли Совѣта. По мнѣнію мемуариста, эта возможность была "чисто теоретическая". Милюков держался иной точки зрѣнія и считал, что момент был упущен. Таким образом задним числом Милюков присоединялся к неосуществившимся проектам Родзянко и Гучкова.
Впослѣдствіи сам Милюков охарактеризовал достаточно опредѣленно всю иллюзорность такого плана, назвав в эмигрантской полемикѣ с Гурко Государственную Думу послѣ революціи "пустым мѣстом".
Нетрудно установить момент, с котораго лидер партіи народной свободы в 17 г. измѣнил свой взгляд на роль, которую может сыграть Государственная Дума в революціонное время — это был день, когда Милюков, покинув ряды Врем. Правительства, впервые, по словам Бубликова, появился на частном совѣщаніи членов Думы и стал опредѣлять свое отношеніе к коалиціонному правительству уже в соотвѣтствіи со "знаменитой формулой" Совѣта: "постолько-посколько"[555]. Это был день, когда Милюков, по мнѣнію Палеолога, впервые заколебался в своем оптимизмѣ относительно исхода революціи.
Можно отмѣтить в дальнѣйшем усиливающуюся в средѣ "цензовой общественности" тенденцію гальванизировать "политическій труп", как выразился депутат Бубликов в одном из ранних "весенних" газетных интервью. 2 іюня Родзянко обратится ко всѣм членам Думы с письмом, в котором просил их "выѣзжать из Петрограда только в исключительных случаях, а отсутствующих — принять мѣры к возвращенію в Петроград". "Политическія событія текущаго времени — писал Родзянко — требуют, чтобы гг. члены Гос. Думы были наготовѣ и на мѣстѣ, так как, когда и в какой момент их присутствіе может оказаться совершенно необходимым, установить невозможно. Эти обстоятельства могут наступить внезапно..." В іюльскіе дни послѣ краха той генеральной репетиціи октябрьскаго переворота, которую пытались устроить большевики, в частном совѣщаніи Думы заговорили и болѣе опредѣленно. Открыто высказался за созыв Думы которая должна превратиться в организующій центр, депутат Масленников: "Стыдно Гос. Думѣ сидѣть гдѣ-то на задворках. Пора Гос. Думѣ, которая возглавила революцію нести и отвѣтственность за нее..." Депутат просил предсѣдателя "вызвать всѣх членов Гос. Думы не на частное и подпольное засѣданіе, а на настоящее засѣданіе Гос. Думы", и потребовать, чтобы сюда явилось все правительство в полном составѣ и доложило бы о состояніи страны. Тогда Гос. Дума укажет этому правительству, что дѣлать. и как это правительство пополнить и замѣстить"[556]. "Да здравствует Государственная Дума. единственный орган, способный спасти Россію" — провозглашал Пуришкевич. Чтобы избѣжать "черных дней" контр-революціи, когда остервенѣлый народ взбунтуется против того, кто обманул его ожиданія, нужно, чтобы "Гос. Дума, к которой неслись всѣ народныя чаянія и любовь народа, заговорила громко... и властно". Милюков, выражавшій в большей степени настроеніе цензоваго нежели демократическаго крыла партіи к.д., тактически был болѣе осторожен. Признавая "юридическое положеніе", установленное актом 81-аго марта, "недостаточно ясным". он считал, что Дума была права, "сохраняя себя про запас", и не осложняла положенія "выходом" на первый план, пока правительство было "сильно, общепризнано и имѣло всенародную поддержку". Но "я должен сказать, что я представляю себѣ момент, когда Гос. Дума может сыграть роль и в лицѣ ея временнаго комитета и в лицѣ, может быть, самой себя, как учрежденія. Это в том случаѣ. когда власть временнаго правительства не только лишится всенароднаго признанія, котораго оно, по моему "мнѣнію, уже лишилось сейчас, но и потеряет всякій авторитет..." В заключеніе Родзянко, принципіально соглашаясь с мотивами Масленникова, полагал, что поднимать этот вопрос в настоящее время еще не слѣдует: "Я принадлежу к тѣм из вас, которые уже давно раздѣляют точку зрѣнія члена Думы Масленникова, но я согласен с Милюковым, что еще не настал тот исключительный момент, когда Гос. Дума, как таковая, должна быть созвана".
Именно эта тенденція возстановить Думу, как государственно-правовое учрежденіе, а вовсе не то, что Временный Комитет дѣлал доклады на частных совѣщаніях членов Гос. Думы, вызывала "раздраженіе" революціонной демократіи[557]. Уже іюньское циркулярное письмо Родзянко вызвало резолюцію собравшагося в началѣ іюня съѣзда Совѣтов против попытки группы бывших членов Гос. Думы выступить от имени Гос. Думы и, "используя положеніе, занятое ею в первые дни революціи", "стать центром для собиранія сил, дѣйствующих против революціи и демократіи". Резолюція устанавливала, что "революція, разрушив основы стараго режима", упразднила Гос. Думу и Гос. Совѣт, как органы законной власти и лишила их лично состоянія званія, дарованнаго им старым порядком и полагала, что "в дальнѣйшем отпуск средств на содержаніе и функціонированіе Гос. Думы и Гос. Совѣта, как законодательных учрежденій, должен быть Врем. Правит, прекращен", и что "всѣ выступленія бывших членов Гос. Думы и Гос. Совѣта являются выступленіями частных групп граждан свободной Россіи, никакими полномочіями не облеченных". На съѣздѣ вопрос о Думѣ был поставлен по иниціативѣ большевиков, требовавших "немедленнаго и окончательнаго упраздненія Гос. Думы и Гос. Совѣта". Безспорно, большевики — и не всегда только большевики — были склонны раздувать в демагогических цѣлях "контр-революціонную" опасность, но в данном случаѣ созыв в дни революціи старой Думы в ея цѣлом, Думы по закону 3 іюля 1907 г., "безстыжему по пренебреженію к интересам народа" — так характеризовал его в докладѣ на съѣздѣ Совѣтов предсѣдатель Чр. Сл. Комиссіи Муравьев[558] — дѣйствительно становился в глазах демократіи символом той контр-революціи, борьбу с которой ставил основной своей задачей мартовскій съѣзд партіи к. д. И не только мартовскій: на слѣдующем съѣздѣ партіи в маѣ, когда докладчиком о текущем политическом моментѣ выступал сам Милюков, отмѣчались "теченія контр-революціонныя", пытающіяся "под вліяніем испуга вернуть революцію назад"[559]. Сказалась ли здѣсь только "манія", только сознательное злоупотребленіе "призраком", который в разной степени захватывал круги соціалистическіе и "цензовые", посколько послѣдніе были связаны с революціей? Реальныя опасенія революціонной демократіи в отношеніи к Гос. Думѣ по всяком случаѣ не были только "призраком": Гучков впослѣдствіи разсказал (в посмертных воспоминаніях), как он пытался сорганизовать "кадры для похода на Москву и Петербург" под флагом Думы, а Деникин сообщает, что Пуришкевич носился с идеей переѣзда Гос. Думы на донскую территорію для организаціи противодѣйствія Временному Правительству.
4. В ожиданіи Учредительнаго Собранія.
Мы заглянули уже в будущее. При таком ретроспективном обозрѣніи прошлаго, вышедшаго из-под пера современников событій, никогда не надо забывать, что описанное, посколько рѣчь идет о мартовских буднях, принадлежит к другой уже страницѣ в исторіи революціи. Тогда в сущности вопрос шел о коротком промежуткѣ времени до созыва Учредительнаго Собранія, в період котораго надо было осуществить полумѣры, удовлетворившія бы жажду народнаго нетерпѣнія и противодѣйствовавшія бы соціальной демагогіи. Когда наступал срок обязательства, принятаго Временным Правительством и "закрѣпленнаго присягой"? Его никто вполнѣ не пытался установить. В каком то сравнительно отдаленном времени рисовался этот созыв предсѣдателю Временнаго Комитета в момент его переговоров с генералами на фронтѣ в ночь на 2-ое марта. Французскій посол утверждает, что на высказанное им сомнѣніе о возможности созыва У. С. во время войны, Милюков в бесѣдѣ с ним довѣрительно сказал, что он старается не принимать никаких обязательств относительно точной даты выборов. Набоков — тот самый Набоков, под руководством котораго был выработан наисовершеннѣйшій избирательный закон — считал, как мы видим, подлинной трагедіей созыв Учр. Собранія во время войны (какой это символ для Врем. Правит.!). Так было за правительственными кулисами. Открыто общественная мысль усвояла другое — мысль о созывѣ Учр. Собр. в самое ближайшее время. 4 марта в Москвѣ происходит собраніе дѣятелей земскаго и городского союзов, на котором обсуждается воззваніе к населенію. Видные кадеты Кизеветтер, Котляревскій, Тесленко с горячностью возражают на "оборонческіе" взгляды представителей "демократіи" и доказывают, что вопрос о войнѣ нельзя откладывать до Учр. Собранія, которое соберется через "1-2 мѣсяца" (!). Подготовка к созыву Учр. Собр. начнется — увѣрял Керенскій и Москвѣ 7 марта — в "ближайшіе дни". 13 марта представители Совѣта настаивали перед Правительством на скорѣйшем созывѣ Учр. Собранія. Правительство в отвѣт заявило, что срок созыва "должен быть возможно болѣе близкій". "война ни в каком случаѣ не может помѣшать созыву Учр. Собранія", — "разгар военных дѣйствій" может лишь "задержать открытіе засѣданія У. С.". "Во всяком случаѣ предѣльным сроком У. С, по предположенію Врем. Прав, является середина лѣта". Представители Совѣта находили, что этот срок представляется "слишком отдаленным". Созыв У. С. откладывался, и наблюдательный французскій журналист Annet, имѣвшій постоянные частные разговоры с отвѣтственными политическими дѣятелями, спѣшил информировать общественное мнѣніе во Франціи, что загадочное Учредительное Собраніе отложено ad calendos greqos. В дѣйствительности лишь постановленіе об образованіи Особаго Совѣщанія по выработкѣ закона о выборах в У. С., было вынесено Вр. Правительством к концу марта (25-го). "Вещь совершенно неосуществимая" созвать У. С. через 2-3 мѣсяца — компетентно разъяснял Кокошкин на съѣздѣ к. д. Так можно было рѣшать "с жара", "не отдавая себѣ отчета" объяснял, в свою очередь, докладчик по Учр. Собранію в Совѣщаніи Совѣтов Станкевич. Ближайшій срок — это сентябрь. Милюков в "Исторіи" поясняет, что созыв У. С. "не мог состояться до введенія на мѣстах новых демократических органов самоуправленія"[560].
С другой стороны, "хотя Правительство обязалось также привлечь к выборам и армію, но у перваго состава Врем. Пр. — продолжает Милюков — сложилось убѣжденіе, что это можно лишь в момент затишья военных операцій, т. е. не раньше поздней осени". Всѣ сознавали, что произвести выборы в Учр. Собр. без участія арміи, фактически невозможно. "Гдѣ вы найдете такую силу, которая рѣшилась бы устранить от участія в выборах в У. С. ту стихію, которая нам создала и обезпечивает самый созыв этого Собранія", говорил докладчик в Совѣщаніи Совѣтов. Вмѣстѣ с тѣм производить выборы в "боевой обстановкѣ", когда невозможна предвыборная кампанія (дневник ген. Селивачева 10 марта) казалось ненормальным, и с фронта дѣйствительно поступали депутатам, объѣзжавшим дѣйствующую армію отдѣльныя ходатайства об отложеніи выборов даже "до окончанія войны" в виду невозможности агитаціи. Однако, и созыв юридическаго "Особаго Совѣщанія" затормозился. Милюков объясняет задержку тѣм, что Совѣт вначалѣ не отвѣчал на предложеніе опредѣлить численность представителей в Совѣщаніи от демократических организаціи, потом оспаривали эту численность. Дальше пошли проволочки с посылкой делегатов, и вмѣсто 25-30 апрѣля, как предполагала юридическая комиссія при Правительствѣ, работа Совѣщанія так и "не началась" при Временном Правительствѣ перваго состава. Правительственная декларація новаго коалиціоннаго кабинета подчеркивала, что всѣ усилія Правительства направлены на скорѣйшій созыв У. С. Но лишь 25 мая было "опубликовано положеніе" об Особом Совѣщаніи и началась работа Совѣщанія. "Сентябрь", таким образом, отдалялся на ноябрь. В Кіевѣ в Комитетѣ общ. организацій Керенскій мотивировал эту отсрочку другими соображеніями, чѣм тѣ, которыя выдвигали представители "цензовой общественности", — невозможностью предвыборной кампаніи в разгар сельско-хозяйственных работ.
Так или иначе совершена была величайшая, роковая и непоправимая тактическая ошибка революціи — совершена была и bona fide по догматикѣ государствовѣдов и mala fide по близоруким соображеніям оттянуть рѣшительный момент в надеждѣ на измѣненіе условій, при которых соберется рѣшающее законодательное учрежденіе. — Давленіе, которое в этом отношеніи на Врем. Правительство оказывали соціально-экономическія привилегированныя группы, не подлежит сомнѣнію. В іюльскіе дни послѣ большевицкаго выступленія требованіе отсрочки У. С. становится общим мѣстом почти всей тогдашней правой общественности, опредѣленно высказывавшейся в этом отношеніи в частных совѣщаніях членов Гос. Думы. Совѣт Союза казачьих войск ходатайствовал перед Керенским об отсрочкѣ выборов на срок "не ранѣе января" в виду "непрекращающегося на мѣстах большевицкаго и анархическаго движенія", которое дѣлает "совершенно невозможной правильную работу по подготовкѣ выборов"... Милюков считает (в "Исторіи") "политическим грѣхом" перваго коалиціоннаго правительства назначеніе выборов в У. С. в явно невозможный срок "в угоду лѣвым соціалистам"... Убѣжденіе, что "отложеніе созыва У. С. понизит то настроеніе, которое теперь имѣется", раздѣляли и в демократических кругах. Эту тезу, между прочим, развил в Совѣщаніи Совѣтов делегат Вологды Сѣров: Настроенія "огромный фактор" и поэтому затягивать созыв У. С. нельзя. Депутат из губерніи с развитой сѣтью кооперативных организацій вмѣстѣ с тѣм с нѣкоторым пессимизмом оцѣнивал революціонныя настроенія современной деревни, откуда война изъяла наиболѣе сознательный элемент. Сѣров видѣл главную опасность со стороны деревенской женщины, которая в "большей части до сих пор еще плачет, что нѣт на престолѣ Николая Романова: онѣ говорят, что хорошо, чтобы царь, хоть плохенькій. но царь". Сѣров дѣлал отсюда лишь вывод, что "огромная работа" по строительству "новой деревни" не терпит отлагательства.
Никто, конечно, не мог предвидѣть возможности разгона Учред. Собранія тѣми, кто требованіе скорѣйшаго его созыва превращали в свою агитаціонную платформу. Но не так трудно было предугадать роль, которую в выборах должны были сыграть "истинные представители революціоннаго народа" в Совѣтах. Для докладчика в Совѣщаніи Совѣтов трудовика Станкевича одна сторона вопроса рѣшалась "просто": "Совѣты Р. и С. Д. — говорил он — не могут на время выборов отказаться от роли наблюденія и контроля и обезпеченія правильности выборов"[561]. Эта формальная задача представлялась докладчику столь важной, что он боялся усложнить ее другими задачами. Он ставил "под сомнѣніе" возможность для Совѣтов, как выразителей "мнѣнія россійской демократіи", выступить на выборах в У. С. со "своей платформой, платформой блока(?) соціалистических партій". Самостоятельное выступленіе "трудно примирило с функціей контроля", нуждается в "соглашеніи" с партіями, что и "сложно и щекотливо". — Докладчик от имени Исп. Ком. предлагал вопрос не рѣшать, а оставить его "открытым, не связывая свободы мѣстных организацій"... Какой то злой ироніей отзывается тот факт, что рѣшеніе руководителей совѣтскаго центра, отнюдь не склонных удовлетвориться только ролью технических инструкторов в "избирательной кампаніи в Учр. Собраніе, — рѣшеніе в обликѣ двуликаго Януса — должен был обосновывать представитель трудовой группы. Вмешательство Совѣтов в избирательную кампанію. наряду с политическими партіями, искажало лишь "волю народа", ибо фикціи выдавались за дѣйствительность.
Скорѣйшій созыв Учредительнаго Собранія был в интересах всей страны. Подобную мысль в іюльскіе дни в противность петербургским настроеніям высказали в Москвѣ "Русскія Вѣдомости", "Учредительное Собраніе — писала газета — послѣдняя ставка для тѣх, кто не хочет гражданской войны"... "Если есть мирный выход, то он в Учредительном Собраніи". Старый, либерально-демократическій орган, очень близкій партіи к. д. по персональному составу своих руководителей в это время, но никогда не терявшій характера "независимаго органа свободной русской общественной мысли" (Розенберг). предпочитал выборы "несовершенные" отсрочкѣ "избирательной кампаніи". Мнѣ кажется этот вывод совершенно непреложным и в дни перваго революціоннаго Правительства. Быть может, глубоко прав замѣстившій Палеолога на посту французскаго посла в Петербургѣ Нуланс, написавшій в своих воспоминаніях, что Россія избѣгла бы октябрьскаго переворота, если бы не было отложено Учредительное Собраніе. Страна не могла жить мѣсяцами в революціонной лихорадкѣ только в ожиданіи. Каждый день ставил и новыя испытанія "самодержавію" Временнаго Правительства. Жизнь превращала в идеологическій мираж требованія не предвосхищать рѣшеній Учред. Собранія, как "выразителя народной воли". Такія требованія формулировал Ц. К. партіи народной свободы 6 мая в дни, послѣдовавшіе за апрѣльским правительственным кризисом. Отвлеченность "требованій" настолько была очевидна, что тот же Ц. К. партіи в своем заявленіи дѣлал оговорку, сводящую почти на нѣт принципіальную позицію, когда рѣчь шла о директивах членам, вступающим в коалиціонное министерство: "впредь до созыва" Уч. Собр., партія считала возможным "содѣйствовать проведенію в жизнь всѣх неотложных мѣропріятій" с цѣлью "установленія разумной и цѣлесообразной экономической и финансовой политики, подготовки к земельной реформѣ, направленной к передачѣ земли трудовому земледѣльческому населенію" и т. д. "Неотложныя мѣропріятія", "разумная и цѣлесообразная экономическая политика" допускали широкое и субъективное толкованіе.
На восьмом съѣздѣ партіи к. д., который происходил в маѣ, т. е. тогда, когда Милюков покинул ряды Правительства и был лично в оппозиціи кабинету, создавшемуся на коалиціонной основѣ, он говорил, что Временное Правительство перваго состава, "созданное Думой и освященное силами революціи, пользовалось непререкаемым авторитетом". Временное Правительство слишком преувеличивало свою популярность — скажет Родзянко в воспоминаніях; оно видимые признаки единодушія приняло за реальность и это было "зловѣщей иллюзіей" — подведут итоги первые историки революціи. Одно мы можем сказать, революціонное правительство на горе странѣ не сумѣло в значительной степени по собственной винѣ воспользоваться той исключительной популярностью, которую ему дали настроенія "мартовских дней". — Историк не сможет согласиться с записью в дневникѣ ген. Куропаткина под 18 марта о том, что "авторитет Временнаго Правительства" был "чрезвычайно мал".
В "Исторіи революціи", написанной Милюковым в обстановкѣ, казалось бы, недавних переживаній 17-го года, Временное Правительство представляется каким то комитетом по созыву Учредительнаго Собранія: "всѣ его очередныя мѣры были чисто формальныя и подготовительныя. Оно просто готовило условія для свободнаго выраженія народной воли в Учр. Собр., не предрѣшая по существу, как выразится эта воля относительно всѣх очередных вопросов государственнаго строительства — политических, соціальных, національных и экономических". Едва ли это соотвѣтствовало дѣйствительности, и приходится усомниться в том, что руководящее ядро в Правительствѣ сознательно шло на политическое самоубійство[562].