— Спасибо за то, что смогли уделить мне свое драгоценное время. Провожать меня не надо.
— Не будете ли вы так добры сказать моему секретарю, чтобы он зашел ко мне?
— Конечно.
Он попрощался со мной, вскинув руку в нацистском приветствии.
— Хайль Гитлер, — неразборчиво пробормотал я в ответ.
Его худосочный секретарь сидел в приемной и читал журнал. Я начал объяснять ему, что он должен зайти к боссу, и тут на глаза мне попались ключи, лежавшие на столе рядом с телефоном. Он заворчал, с неохотой поднялся с места, а я задержался у дверей.
— У вас есть лист бумаги? — спросил я.
Он показал на блокнот, сверху которого как раз и лежали ключи.
— Можете оторвать отсюда, — сказал он перед тем, как скрыться в кабинете Ешоннека.
— Спасибо.
К связке ключей был прикреплен ярлычок «Кабинет». Я вытащил из кармана портсигар, в котором у меня был пластилин, и сделал по три оттиска для каждого ключа: два с боков и один с торца. Вы, наверное, считаете, что я в это время следовал какому-то безотчетному импульсу, так как размышлял о своей беседе с Ешоннеком. Но дело в том, что у меня всегда при себе кусок пластилина, и если есть возможность пустить его в ход, грех не воспользоваться. Вы бы очень удивились, если бы узнали, как часто помогал мне пластилин.
На улице я нашел телефонную будку и позвонил в «Адлон». С «Адлоном» у меня связано много приятных воспоминаний, и там у меня остались еще друзья.
— Здравствуй, Эрмина, это Берни. — Эрмина работала на коммутаторе «Адлона».
— Куда ты пропал? Ты у нас тысячу лет не появлялся.
— Занят был.
— Фюрер тоже занят, но он все-таки находит время, чтобы заглянуть к нам и помахать рукой.
— Тогда мне нужно купить себе «мерседес» с открытым верхом и ездить в сопровождении двух всадников. — Я закурил. — Эрмина, сделай мне небольшое одолжение.
— Какое?
— Если вам позвонит один человек и спросит тебя или Бениту, есть ли среди гостей индийская принцесса, скажи, что есть. Хорошо? Но если он захочет с ней поговорить, скажи, что она не отвечает на звонки.
— И это все?
— Да.
— А у этой принцессы есть имя?
— Ты знаешь какие-нибудь индийские имена?
— Знаю. На прошлой неделе я видела индийский фильм, и героиню звали Мужми.
— Не возражаю, пусть будет Мужми. Спасибо, Эрмина. Я тебе вскоре позвоню.
Я отправился в ресторан в «Пшорр-Хаус», где взял тарелку бобов с беконом и, конечно, пару кружек пива. Ешоннек либо совсем ничего не понимает в бриллиантах, либо что-то скрывает. Я же говорил ему об индийском ожерелье, тогда как любой специалист без труда определит, что оно фирмы Картье. Кроме того, он не поправил меня, когда я назвал камни ожерелья багеттами. Ведь всем известно, что багетты — это прямоугольные камни или квадраты с правильными гранями. Ожерелье же Сикса состояло из бриллиантов округленной формы. Я сказал, что каждый камень весил не меньше карата, но в действительности они весили в несколько раз больше, и это было заметно.
Итак, разузнал я не очень много и сделал несколько ошибок. Ну что ж, не всегда удается взять палку сразу и за тот конец, который тебе нужен. Однако у меня возникло предчувствие, что когда-нибудь мне снова придется побывать в кабинете Ешоннека.
Глава 8
Из «Пшорр-Хаус» я отправился в «Дом Отечества», в котором кроме кинотеатра, где я должен был встретиться с Бруно Штальэкером, размещались бесчисленные бары и кафе. Здесь всегда полно туристов, но огромные уродливые — почему-то здесь предпочитали серебристую краску — залы и бары с миниатюрными фонтанчиками и игрушечными железными дорогами всегда казались мне ужасно старомодными. Все тут напоминало причудливый мир довоенной Европы с его механическими игрушками и мюзик-холлами, силачами в трико и дрессированными канарейками. «Дом Отечества» отличался от других увеселительных заведений еще и тем, что здесь требовали плату за вход. Это вызвало недовольство Штальэкера.
— Мне пришлось заплатить дважды, — пожаловался он. — Сначала у входа, а потом, чтобы войти в кинозал.
— Тебе надо было показать свой жетон сотрудника Зипо, и тебя пропустили бы бесплатно. Тебе не кажется, что жетон только для этого и нужен?
Штальэкер безучастно смотрел на экран.
— Очень смешно, — сказал он. — А что это за гадость нам показывают?
— Всего лишь новости, — ответил я. — Ну, так что же ты выяснил?
— Сначала давай разберемся, что произошло вчера вечером в твоей квартире.
— Клянусь честью, Бруно, я никогда раньше не видел этого парня.
Штальэкер устало вздохнул.
— Видишь ли, Берни, этот Кольб был актером из тех, что снимаются где-нибудь на втором плане. В одном или двух фильмах он снимался в эпизодах и пару раз участвовал в шоу в кордебалете. Прямо скажем, не Рихард Таубер. С чего бы это ему вдруг убивать тебя? Ты ведь не критик, написавший о нем разгромную рецензию!
— В театре я понимаю столько же, сколько собака в искусстве разведения костров.
— Но ты хотя бы предполагаешь, почему он пришел к тебе с пистолетом в руках?
— Довольно серьезный господин поручил мне одно дело, но жена этого господина почему-то вбила себе в голову, что он нанял меня для того, чтобы я подглядывал за ней в замочную скважину. Она вчера вечером пригласила меня домой и затащила к себе в постель, а потом обвинила в том, что я лгу, когда я сказал ей, что в мои задачи не входит изучение ее личной жизни — с кем она спит и тому подобное. После этого она выставила меня вон. Не успел я добраться до своего дома, как у меня в дверях появился этот чокнутый и, направив мне в живот пушку, заорал, что, мол, я изнасиловал эту даму. Какое-то время мы кружили по комнате — кто кого, — а потом пистолет неожиданно выстрелил. Думаю, что этот малыш сходил от нее с ума, а она это знала и использовала.
— И приказала ему тебя прикончить?
— Так я себе это представляю. В общих чертах. Изложить тебе всю эту историю более подробно не могу — тогда мне придется говорить о вещах, о которых я просто не имею права говорить.
— Полагаю, ты не назовешь мне имени ни этой дамы, ни ее мужа.
Я дал понять ему, что он не ошибается, и в этот момент начался фильм «Высший порядок» — один из тех патриотических фильмов, сценарии которых клепают в своих кабинетах ребятишки из министерства пропаганды. Штальэкер почти стонал.
— Пошли отсюда, — сказал он. — Давай лучше где-нибудь выпьем. Не выношу это дерьмо.
Мы отправились в бар «Дикий Запад», расположенный на втором этаже, где оркестранты, одетые ковбоями, исполняли «Дом на пастбище», а на стенах были нарисованы прерии с пасущимися буйволами и с индейцами, которые на них охотились. Прислонившись к стойке, мы заказали пару кружек пива.
— И это никоим образом не связано с делом Пфарра. Так?
— Меня наняла страховая компания, чтобы я расследовал обстоятельства пожара, — ответил я.
— Ну хорошо, — сказал он. — Я хочу тебе кое-что сказать, а потом можешь послать меня к черту. Так вот: брось это дело, иначе нарвешься на крупные неприятности.
— Бруно, отправляйся к чертям, мне обещаны серьезные деньги.
— Когда попадешь в концлагерь, вспомнишь, как я тебя предупреждал.
— Обещаю. Теперь давай выкладывай.
— Ни один должник не дает столько обещаний судебному приставу, сколько ты. — Он только вздохнул. — Значит, так. Этот Пауль Пфарр был птицей высокого полета. Закончив учебу в 1930 году, эта «мартовская фиалка» тут же вступает в СА, и в 1934 году он уже помощник судьи в берлинском полицейском суде. Среди прочего он занимается делами о коррупции среди полицейских. В том же году он уже в СС, а в 1935 году переходит в Гестапо, где контролирует работу различных ассоциаций, профессиональных объединений и, конечно. Немецкого трудового фронта. В этом же году, но несколько позже его переводят в министерство внутренних дел, где он подчиняется непосредственно Гиммлеру. И тут он возглавляет отдел, расследующий коррупцию среди слуг рейха.
— Странно, что они эту самую коррупцию здесь заметили.
— У Гиммлера, очевидно, самое смутное о ней представление. Тем не менее Паулю Пфарру вменяется в обязанность пристальное наблюдение за Немецким трудовым фронтом, где коррупция просто процветает.
— Значит, получается, что он — ставленник Гиммлера?
— Получается, так. И бывший босс Пауля Пфарра готов пойти на все, чтобы обнаружить убийц. Пару дней назад рейхскриминальдиректор создал специальную группу по расследованию обстоятельств смерти Пауля Пфарра. Компания подобралась что надо — Горман, Шильд, Йост и Диц. Если они узнают, что ты путаешься у них под ногами, Берни, от тебя останется только мокрое место.
— У них есть какие-нибудь зацепки?
— Я слышал только, что они ищут какую-то девушку. Похоже, она была любовницей Пфарра. Но никто не знает ее имени, а также куда она исчезла.
— Знаешь, что я тебе скажу? Исчезать теперь стало модно. Все этим занимаются.
— Да, я слышал об этом. Надеюсь, ты не гоняешься за модой?
— Я? Да я, похоже, единственный человек в этом городе, у которого нет униформы. Так что модником меня никак не назовешь.
Вернувшись на Александрплац, я зашел к слесарю и попросил его сделать мне копию ключей от кабинета Ешоннека по тем слепкам, которые я получил. Я часто обращался к нему с такими просьбами, и он ни разу не задавал мне никаких вопросов. После этого я забрал белье из прачечной и поднялся к себе.
Не успел я подойти к двери своей конторы, как увидел у себя перед глазами удостоверение сотрудника Зипо, а под его расстегнутым серым фланелевым пиджаком пистолет системы «Вальтер».
— Наверное, вы и есть тот самый детектив. Мы ждем вас, чтобы кое-что обсудить.
У него были волосы горчичного цвета, свисавшие клоками, словно шерсть у овцы, а нос напоминал по форме пробку от бутылки шампанского. Его усы были шире, чем поля у сомбреро. Его спутник был типичным представителем арийской расы, каких изображают на прусских предвыборных афишах — с квадратным подбородком и выступающими скулами. Оба они смотрели на меня ледяными глазами и время от времени фыркали, словно я только и делал, что портил воздух или отпускал грязные шуточки.