На другом конверте стояла печать министерства авиации, и в нем лежал листок с записью субботних телефонных разговоров между Хауптхэндлером и Ешоннеком. Был зафиксирован и еще один телефонный разговор — мой собственный, когда я звонил из кабинета Хауптхэндлера. Я бросил конверт и бланк в корзину для мусора и стал размышлять о том, успел ли уже Ешоннек купить ожерелье и как мне следует действовать, если сегодня вечером придется сопровождать Хауптхэндлера в аэропорт Темпельхоф.
С другой стороны, если Хауптхэндлер уже избавился от ожерелья, то сложа руки сидеть и ждать вечера понедельника, чтобы вылететь в Лондон, он не будет. Вероятнее всего, ожерелье он продаст за валюту, и Ешоннеку требуется время, чтобы собрать деньги.
Я сварил кофе и стал ждать возвращения Инги. Небо окончательно затянуло облаками, и я представил себе, как она будет довольна, что торжественное открытие Олимпиады пройдет под аккомпанемент дождя. Плохо только, что и я тоже должен буду промокнуть насквозь… Как она это называла? «Самый грандиозный обман в современной истории».
Когда она появилась, я рылся в шкафу в поисках своего старого прорезиненного плаща.
— Безумно хочется курить! — Она бросила сумочку на стул и достала сигарету из пачки, лежавшей у меня на столе. Мой старый плащ ее определенно развеселил. — Ты что, собираешься в этом выйти на улицу?
— А что? Фрейлейн-чемпионка все-таки решилась. Я получил по почте билет на сегодняшние соревнования. Она предлагает в два часа встретиться на стадионе.
Инга посмотрела в окно.
— Пожалуй, ты прав, — рассмеялась она. — Без плаща не обойтись. Польет как из ведра. — Она положила ноги на стол. — Ну что ж, а я посижу здесь и постараюсь все продумать.
— Я вернусь самое позднее к четырем часам. А потом нам придется поехать в аэропорт.
Она нахмурилась.
— Ах да, я и забыла. Хауптхэндлер собирается сегодня в Лондон. Прости, если я покажусь слишком наивной, но как ты собираешься действовать в аэропорту? Подойдешь к нему и к его спутнице и спросишь, сколько они получили за ожерелье? А они, наверное, откроют чемоданы и сумки и предложат тебе пересчитать купюры? И все это в зале для пассажиров?
— Так просто и так гладко, конечно, не бывает. Жизнь не настолько любезна, чтобы предложить нам заранее подумать о том, что произойдет, если…
— Ты говоришь об этом с такой грустью!
— Однажды у меня в запасе был — я так полагал — козырной король, я на него рассчитывал…
— И карта оказалась битой?
— Что-то в этом роде.
Я замолчал, услышав шаги в приемной. В дверь постучали, и мотоциклист в чине капрала авиационного корпуса национал-социалистов вручил мне большой конверт цвета буйволовой кожи — близнец того, который я чуть раньше отправил в корзину для мусора. Я расписался в квитанции, после чего капрал поднял руку в нацистском приветствии и быстро вышел из комнаты.
В конверт было вложено несколько листков машинописного текста с изложением телефонных разговоров Ешоннека и Хауптхэндлера за предыдущий день. Ешоннек, торговец бриллиантами, оказался особенно активным собеседником, ему пришлось обсуждать с разными людьми проблемы, связанные с покупкой большой суммы американских долларов или английских фунтов.
— В яблочко, — резюмировал я, знакомясь с последней беседой Ешоннека и Хауптхэндлера. У меня в руках было доказательство, которого я так ждал, — подтверждавшее мое предположение относительно связи между личным секретарем Сикса и торговцем бриллиантами: они обсуждали время и место встречи.
— Ну, что там? — Инга уже не в силах была сдерживать любопытство.
— Мой главный козырь. Мне его все-таки подбросили. Сегодня Ешоннек и Хауптхэндлер встречаются в пять часов вечера в Грюневальде. У Ешоннека должна быть с собой сумка, набитая валютой.
— И кто, черт возьми, тебя информирует? — Инга нахмурилась. — Сам Хануссен — Великий ясновидец?
— Этого человека правильнее называть импресарио. Он предлагает нашему вниманию очередной номер программы, представление назначается на сегодня, на пять часов.
— И при этом у него есть друзья-штурмовики, которые будут сопровождать тебя до места, указанного в билете? Я правильно понимаю?
— Тебе этот спектакль не понравится.
— А если я рассержусь, у тебя начнется изжога, так?
Я закурил. Мысленно я подбросил монету и проиграл. Правильнее все ей рассказать.
— Ты помнишь этот труп в лифте?
— Ну как это можно забыть?
Инга поежилась.
— Меня нанял Герман Геринг, чтобы я нашел этого человека, живым или мертвым. — Тут она не могла не изумиться. — Вот так, и я попросил его поставить подслушивающие устройства на телефоны Ешоннека и Хауптхэндлера. Он мою просьбу исполнил. — Я помахал этими листочками у нее перед носом. — Вот результат. Помимо всего прочего, это означает, что теперь я могу позволить себе сообщить его людям, где искать фон Грайса.
Ответом мне было молчание. Разозлившись, я глубоко затянулся, а затем раздавил сигарету в пепельнице.
— Я хочу тебе кое-что пояснить, Инга. От предложений Германа Геринга так просто не отказываются. Особенно если хочешь сохранить в целости собственную голову.
— Разумеется.
— Поверь, мне бы не хотелось работать с клиентом, у которого служащие — головорезы с автоматами.
— Почему ты раньше ничего не говорил мне об этом, Берни?
— Когда Геринг доверяет информацию такому человеку, как я, значит, ставка в игре очень и очень высокая. В интересах безопасности тебе и не следовало знать об этом. Ну, а теперь я вынужден был ввести тебя в курс дела.
И я снова помахал перед Ингой машинописными листками.
— Конечно, ты не мог ему отказать. Я не хотела обидеть тебя. Просто я была, скажем так, несколько удивлена. Спасибо, что ты обо мне заботишься, Берни. И еще я рада, что ты уже можешь кому-то сообщить о том бедолаге.
— Именно это я сейчас и сделаю.
Голос у Ринакера был усталый и раздраженный.
— Ну что, наглец, ты что-нибудь раскопал? Мне сдается, что терпение Толстого Германа тает стремительно — как слой варенья в еврейском бисквите, когда он попадает тебе в рот. Если ты звонишь просто так, для порядка, я приеду к тебе сейчас и принесу собачья дерьмо на ботинках.
— Что с тобой, Ринакер? Ты что, присматриваешь себе место в морге? Что случилось?
— Брось молоть чепуху, Гюнтер. Выкладывай, что там у тебя.
— Ладно, только слушай внимательно. Я только что нашел того парня. К сожалению, это уже «выжатый лимон».
— Он мертв?
— Как житель Атлантиды. Пилотирует кухонный лифт в заброшенном отеле на площади Шамиссо. Дорогу узнаешь по запаху.
— А документы?
— В топке, где жгут мусор, я обнаружил гору пепла, и это все.
И как ты думаешь, кто это сделал?
— Извини, но это уже ваша работа. Моя задача была отыскать, и я ее выполнил. Передай боссу, что счет я ему отправлю по почте.
— Большое спасибо, Гюнтер, — сказал Ринакер, но в голосе его не было и намека на благодарность. — Ты…
Но я не дал ему договорить, а предпочел поскорее распрощаться, ограничившись отрывистым «До свидания».
Я оставил Инге ключи от машины, предупредив, что в половине пятого мы встречаемся на улице сразу за домиком Хауптхэндлера, стоящим на берегу. От станции «Зоопарк» по специальной линии городской железной дороги я собирался доехать до Спортивного поля рейха, но сначала решил проверить, нет ли слежки, и для этого покружил по городу.
Я быстро прошел вверх по Кенигштрассе и сел в трамвай, второй номер, который довез меня до рынка Шпиттель. Там я вышел и дважды обошел фонтан «Шпиндлер брунен», прежде чем спуститься в подземку. Я проехал одну остановку, вышел на станции Фридрихштрассе и вновь оказался на улице.
В рабочее время это самая загруженная улица Берлина, и здешний воздух сильно отдает запахом карандашных стружек. Увиливая от зонтов и американцев, лихорадочно листающих свои бедекеры, чуть не угодив под колеса фургона «Рудесдорфские мятные конфеты», я пересёк Тауберштрассе и Егерштрассе, миновал отель «Кайзер» и Главное управление сталелитейных заводов Сикса. Двигаясь по направлению к Унтер-ден-Линден, проскользнул между машинами на Францозишештрассе и на углу Беренштрассе нырнул в Галерею кайзера. Вдоль здания галереи располагались дорогие магазины — место паломничества туристов, которые толкутся постоянно на углу Унтер-ден-Линден, у отеля «Вестминстер». Так что здесь проще избавиться от «хвоста», особенно если подвернется такси. На машине я добрался до станции «Зоопарк», а оттуда — до Спортивного поля рейха.
Двухэтажное здание стадиона снаружи выглядело не таким большим, как я себе представлял, и даже непонятно было, как в нем разместятся люди, валившие туда толпами. Только попав внутрь, я понял, в чем заключается секрет архитектора: дело в том, что арена находилась в углублении, на несколько метров ниже поверхности земли.
Мое место оказалось недалеко от гаревой дорожки. Рядом со мной сидела довольно почтенного вида женщина, которая приветливо улыбнулась, когда я садился. Место справа от меня — которое, как я полагал, предназначалось для Марлен Зам — все еще оставалось свободным, хотя шел уже третий час. Я как раз взглянул на часы, когда хлынул настоящий ливень, и я с благодарностью воспользовался любезностью моей соседки, нырнув под ее зонтик. Кого-то она должна была облагодетельствовать в этот день, и ее избранником стал я. Она показала на западную часть стадиона и дала мне маленький бинокль.
— Там будет сам фюрер.
Я поблагодарил ее и, хотя не испытывал никакого интереса, навел бинокль на возвышение на трибуне, где сидели мужчины в сюртуках в окружении вездесущих офицеров СС; надо сказать, насквозь промокших. Инге доставило бы удовольствие это зрелище, подумал я. Однако что касается фюрера, то его пока не было.
— Вчера он появился только около пяти, — объяснила моя почтенная соседка. — Хотя никто не осудил бы его, если бы он вообще не пришел в такую отвратительную погоду. — Она заметила, что ни в руках, ни на коленях у меня ничего нет. И решила продолжить шефство. — Я вижу, у вас нет программки. Вы хотите узнать, что сегодня будет?