На возведение «лжестены» ушло недели две – работали неспешно, таская кирпичи по несколько штук, здраво рассудив, что если за столько лет тупик никому не понадобился, то уж пару недель как-нибудь да простоит.
Больше в изолированных таким образом тоннелях не нашлось ничего ценного. Турбина воздухонагнетателя, железные гермодвери – и очень много пыли. Разве что городской телефон в бытовке за порталом – он, как выяснилось, работал и даже был подключен к городской сети.
Осмотрев подземный схрон, Геннадий одобрил сделанную работу. Слабое место осталось одно – тот самый заброшенный подвал, из которого вел под землю вентиляционный колодец. Но тут уж делать было нечего – ни о каких попытках арендовать подвал речи быть не могло. Организация, занимавшая дом, проходила по ведомству министерства культуры и была настоящим оплотом старого режима: «Нас не трогают, и слава богу». С одной стороны, это неплохо – можно было надеяться, что подвалом еще лет двадцать никто не заинтересуется, а с другой – все попытки хотя бы на время завладеть ценным объектом были заранее обречены на провал.
В итоге были выработаны простейшие меры безопасности: у всех гермозатворов, перегораживающих коридор, Дрон не только снял штурвалы кремальер со стороны вентшахты, но и, матерясь, срезал болгаркой граненые штыри, на которые они насаживались. Теперь отпереть гермозатворы можно было лишь со стороны портала; проход со стороны вентшахты открывался с обратной стороны строго по графику, и никак иначе. Сами гермозатворы внушали уважение – ни ножовкой, ни монтировкой их было не вскрыть, так что случайно забредших в подземелье диггеров можно было не опасаться.
И тем не менее Геннадий категорически запретил устраивать в подземелье двадцать первого века любые объекты: склад, базу – ничего. Даже порядок в бытовке наводить запретил. Соратники согласились – перед любым визитером откроется картина запустения, длящегося не один десяток лет, и никаких следов «свежей» активности!
Так что все, переправленное из будущего, пришлось складировать на той стороне. Благо квартал, в котором расположился вход в подземелье, был застроен какими-то лабазами; первые этажи угрюмых домов (ничуть не изменившихся внешне за сто тридцать лет) оказались заняты грязноватыми лавчонками, торгующими чем попало – от конской упряжи до луженой посуды. Никаких государственных контор, никакого средоточия имперской власти, каким стал Кремль в позднейшие времена, здесь и в помине не было – повсюду пузырилось, распространяя запахи гнили и дешевой кухни, море мелкой торговлишки, в котором можно было скрыть все что угодно.
Так что снять подходящее помещение оказалось проще простого: оно нашлось прямо в том самом дворе, где находился заветный подвал. Он достался Бригаде как бы в нагрузку за дополнительные три рубля в месяц – и с этого момента они могли творить там все, что хотели. Хлипкая щелястая дверь немедленно была заменена на крепкую, дубовую; перед ней приладили солидную кованую решетку. В комнатах наверху постоянно дежурили «бригадовцы» из числа набранных Дроном ветеранов майдана – пока таких рекрутов удалось «привлечь» десятка полтора. Неделю назад их по одному-два начали перебрасывать в прошлое.
Узнав о том, в какие игры на самом деле предстоит теперь играть, новички с упоением окунулись в жизнь «зазеркалья», так что забот Дрону прибавилось – надо было держать буйных подчиненных в ежовых рукавицах. Пару раз доходило до мордобоя; а однажды Дрон в ответ на заявление в стиле «не нравится – не надо, я и без вас проживу» – заявил бунтовщику, что из Бригады он выйдет теперь только с пулей с башке, причем либо по ту, либо по эту сторону портала. Впрочем, пока дисциплину в рядах удавалось поддерживать на должном уровне.
Новобранцев не баловали путешествиями во времени. Каждый из них, перед тем как отправиться «на ту сторону», получал туманные предупреждения – и давал согласие на полугодовую «службу» вдали от дома. Истинный смысл заключенного «контракта» открывался лишь на «той стороне» – и с этого момента новички безвылазно жили в Москве девятнадцатого века. Дрон с Виктором организовали на базе систему дежурств; каждый из новобранцев, кроме необходимых одежды и документов, получал небольшую сумму карманных денег – руководители Бригады прямого действия поощряли личный состав к тому, чтобы вживаться в обстановку и привыкать к повседневной жизни предков.
К работе под землей новичков на всякий случай не допускали; Виктору, Дрону, а иногда и Олегу, когда он выбирался из своей библиотеки, приходилось самим возиться с кирпичом и раствором.
Снаряжение, оружие и оборудование, закупленное в двадцать первом веке на «кокаиновые» деньги, доставляли из будущего тоже они сами. Новичкам оставалось лишь чистить и собирать-разбирать новенькие «сайги», а также «винчестеры» и разномастные револьверы, приобретенные уже на этой стороне, да удалять следы ржавчины со стволов времен Великой Отечественной, попавших на черный оружейный рынок с длительного хранения. Арсенал рос день ото дня; Дрон с Виктором даже протащили через портал парочку легких скутеров – больше из спортивного интереса: никто пока не рискнул проехаться на них по булыжным мостовым старой Москвы.
Виктор потерял сон – стоило сомкнуть глаза, как ему начинали сниться скандалы, которые устраивают новички в Охотном ряду или на толкучке Старой площади; драки с полицией или хитровскими портяночниками, которые непременно затеют буйные подчиненные. Пару раз эти кошмары едва не стали реальностью – и лишь обильные отступные помогли избежать неприятностей.
– Недурственно, юноша, очень даже недурственно!
Репортер расхаживал по комнате, рассматривая новенькую, с иголочки, обстановку. Дубовые конторки, шкафы для картотек, приобретенные в мастерской, снабжавшей мебелью казенные департаменты; огромная, во всю стену, карта Москвы; коричневая гимназическая доска, пока еще девственно-чистая; массивный, бурого цвета сейф.
Яша сидел в начальственном кресле за столом – своим собственным столом! – и наблюдал за Гиляровским. Ремонт закончили всего два дня назад, и по этому случаю фасад лавочки вместо привычной вывески «Ройзман и брат. Торговля часами и полезными механизмами. Вена, Берлин, Амстердам» украшала скромная, шириной в две ладони, медная табличка: «Яков Гершензон и компаньоны. Консультации по вопросам коммерции. Доставка корреспонденции выбывшим адресатам. Помощь в розыске пропавшего багажа».
Компаньонами новорожденной конторы числились Семенов и Меллер – Олег Иванович уговорил своего компаньона войти в дело на правах соучредителя. Кроме того, Меллер выступил Яшиным поручителем: по законам Российской империи управлять имуществом и заключать договора можно было с семнадцати лет при наличии попечителя, а самостоятельно – лишь с двадцати одного года.
Корф же помог по казенной линии: заявленная Яшей область деятельности была весьма необычной для Российской империи, так что у властей неизбежно должны были возникнуть вопросы. Но барон обратился к своему однокашнику по Пажескому корпусу; тот связался с коллегами в жандармском полицейском управлении железной дороги. И вот теперь, согласно выданному этой авторитетной организацией документу, «винницкому мещанину Якову Моисеевичу Гершензону, лютеранского вероисповедания, имеющему место жительства в городе Москва» разрешалось заниматься розыском багажа, утраченного по разнообразным причинам пассажирами Николаевской Императорской железной дороги, а также заниматься доставкой корреспонденции лицам, выбывшим без указания места жительства.
Да-да, именно лютеранского! Душевные метания, вызванные необходимостью выбора между верой предков и шансом сделать карьеру в империи, закончились решением в пользу последней; больше всего Яша опасался, что отступничество оттолкнет от него прежних клиентов из числа многочисленной богатой московской еврейской общины. К его удивлению, этого не случилось – видимо, знакомцы покойного Ройзмана поняли, что двигало молодым человеком, и впредь собирались рассчитывать на его услуги. А вероисповедание – это, в конце концов, личное дело каждого. По совету уважаемых людей Яша выбрал лютеранскую веру – в России евреи нередко поступали именно так, поскольку крещение в лютеранство не требовало перемены имени и фамилии; к тому же лютеране могли сочетаться браком с еврейками, и дети при этом оставались евреями.
Ознакомившись со столь солидной бумагой, в канцелярии московского градоначальника препон чинить Яше не стали: документы были выправлены с удивительной быстротой, чему немало поспособствовала известная сумма в кредитных билетах, приватно переданная заинтересованным лицам.
Все прежние «клиенты» были, разумеется, оповещены о новом статусе племянника покойного Натана Ройзмана и не преминули нанести в новую контору визиты. Разрешение, выданное Жандармским железнодорожным управлением, красовалось на видном месте, в дорогой рамке, под стеклом, и своим непробиваемо-казенным видом внушало посетителям уважение и трепет. Правда, в рамочке висела копия, выполненная Иваном на лазерном принтере, но об этом посетители и будущие клиенты сыскной конторы, разумеется, не знали.
В остальном обстановка разительно отличалась от общепринятой конторской. В углу стояла узкая, темного дуба оружейная стойка; в ней, запертые на блестящую цепочку, пропущенную сквозь спусковые скобы, красовались разномастные винтовки. Оружие считалось личной коллекцией владельца конторы; идею эту Яша позаимствовал из какого-то из полицейских боевиков, которые он обожал смотреть на своем ноутбуке. Ими его исправно снабжали Ваня с Ромкой; впрочем, боевиками дело, конечно, не ограничивалось. В распоряжении Яши имелись весьма совершенные средства сбора информации, о которых жандармское ведомство, оказавшее новой конторе покровительство, не имело ни малейшего представления. Диктофоны, камеры, жучки, направленные микрофоны, системы видеонаблюдения… было даже несколько летающих дронов: после происшествия на Хитровке Яша свято поверил в возможности этой техники. Крышу дома украшала мощная антенна, декорированная под растяжку какого-то шеста невыясненного назначения; благодаря ей Яша был обеспечен устойчивой радиосвязью в пределах всей Москвы.