Вероника была сфотографирована под руку с Ван дер Стрейкером, когда они выходили из богатого экипажа. Олег Иванович не особо разбирался в женской моде, но даже ему бросился в глаза необычный покрой платья девушки: никаких бантов, турнюров; тонкая шелковая ткань «в облипку», более чем смелая для этого времени, решительно укороченная юбка, агрессивная короткая прическа и макияж в стиле «вамп»…
Автор статейки уделил наряду «Mademoiselle Veronique» два абзаца, при том что хозяйке праздника был отведен лишь один. Судя по всему, Вероника имела немалый успех, так что ее модный дом в ближайшее время может пойти в гору. Если, конечно, она не передумает и не отправится вслед за Стрейкером в Конго – девица, надо признать, весьма авантюрна…
– В общем, о Стрейкере я сейчас на беспокоюсь, – подытожил Каретников. – Если девица слила ему данные об алмазных трубках в Конго и Намибии, а похоже, так оно и есть, – ему сейчас не до нас. Конечно, портал в будущее – серьезная приманка, но раз уж на кону ТАКОЙ куш…
– А если они разделят обязанности? – предположил Олег Иванович. – Стрейкер двинет в Африку, а Вероника займется нашими делами? Ей оно и сподручнее…
– Вот уж нет. Чтобы найти Евсеина, нужны личные связи Стрейкера – вряд ли у этой парочки такое взаимное доверие, что бельгиец передал девчонке свои контакты и в Москве, и на Ближнем Востоке. Слишком, знаешь ли, деликатное дело. И не факт, что его контрагенты вообще станут с ней разговаривать, – тут не двадцать первый век, отношение к женщинам соответствующее.
– Пожалуй, – согласился Семенов. – К тому же, если судить по газетам, Вероника сейчас в Париже, с головой в делах своего «модного дома». Конечно, тот еще источник информации, но другого пока нет…
– Кстати, у барона возникла толковая мысль, – отозвался Каретников. – Найти кого-нибудь из французских журналистов да и предложить ему за приватное освещать светскую и иную жизнь Mademoiselle Veronique – не бесплатно, разумеется. А что? Русский аристократ, увлекшийся взбалмошной авантюристкой, отказавшей ему в романтической связи, собирает о коварной особе сведения. Рассчитывая, понятное дело, добиться своего. Вполне в духе времени, приключения русских аристократов в Париже – тема известная…
– Что ж, остается надеяться, что барон сумеет устроить это дело, – кивнул Олег Иванович. – Мы-то с тобой на аристократов не тянем; да и парижскими связями, особенно такого рода, не отягощены.
– Да, связями нам еще обрастать и обрастать, – усмехнулся доктор.
– Кстати, о связях – что там с господином Вершининым? Помнится, наш знакомец-жандарм обещал Корфу подкинуть кое-какие интересные бумаги по господам народовольцам?
– Бумаги-то он подкинул. Но тут вот какой пердимонокль обнаружился. Ротмистр-то этот оказался человеком с прошлым. Выяснилось, что состоял в «Клубе взволнованных лоботрясов».
– Что такое? Никогда не слыхал, – удивился Олег Иванович. – Ну и название – отдает какими-то великосветскими извращениями, в стиле «афинских ночей».
– Верно, извращение, – сказал Каретников. – Правда, иного рода. Это тайная организация, имеющая целью борьбу с революционным террором. Ее учредили Шувалов с министром двора Дашковым[53] – сразу после убийства государя. Народу у них, кстати, было немало – семь сотен «дружинников» и пятнадцать тысяч добровольных помощников, в том числе и за границей. Половина – военные, в основном высшие офицеры. И, конечно, масса аристократической публики. Даже газеты свои выходили – «Вольное слово» и подпольная женевская «Правда».
– Да ты что! – восхитился собеседник. – «Правда»? Выходит, и это господа революционеры у царских сатрапов слямзили?
– Точно, – подтвердил Каретников. – И на копирайт не посмотрели. В общем, организация была хорошо законспирирована, насчет устройства ее толком ничего не известно – только то, что руководил всем Совет первых старшин, а остальные «дружинники» делились на два отдела. Первый, в сотню человек, делился на закрытый Центральный комитет, Исполнительный комитет, управлявший агентурой, и Организационный. Второй отдел занимался текущей работой. Были и отделения по крупным городам империи – кстати, в самарском отделе состоял на заре своей карьеры и Столыпин.
– Вот, значит, как… – удивленно покачал головой Олег Иванович. – Почти что «эскадроны смерти» – на российский манер. А я-то, болван, смеялся над сериалом «Секретная служба его величества»… видимо, режиссер что-то про эту дружину слышал…
– Возможно, – согласился Каретников. – Но, как водится, приукрасил как смог. Толку из этой дружины на самом деле не вышло – как говорится, «пар ушел в свисток», уж очень много эти господа болтали да клятвы с ритуалами выдумывали. Хотя надо признать, что и успехи у них тоже имелись. К примеру, они взялись издавать в Женеве подпольную газету и от имени революционеров помещать в ней материалы, их дискредитирующие, – для своего времени оч-чень даже недурственно…
– Это что, – удивился вновь Семенов, – выходит, большевики не только название газеты позаимствовали, так еще и продолжили традиции издания, изначально задуманного, как провокационное и фальшивое? Вот уж точно – ирония… И что с ними в итоге вышло? Заигрались в масонщину и развалились?
– Не совсем, – покачал головой Каретников. – Роспуск «Дружины» – инициатива лично государя. В его окружении нашлись «здравомыслящие представители лучшей части монархической общественности» – и внушили Александру, что поддерживать «дружинников» – значит, уподобляться «революционной сволочи», с которой сам царь и борется. Сравнение запало Александру в душу, и в 1883-м он распустил эту организацию.
Газеты, имущество и, главное, кадры перешли к полиции, а иностранная агентура – в Охранное отделение. Газетенку «Правда» за ненадобностью закрыли. Кстати, Модест Павлович Вершинин – ну однокашник барона, о котором мы давеча говорили, – тоже тогда в Охранное перешел. Он состоял в Исполнительном комитете «Дружины» и как раз курировал агентов, следивших за революционерами в эмиграции, – вот и решил применить этот опыт в другой конторе. Так что с 1883 года баронов приятель но Пажескому корпусу – подчиненный генерал-лейтенанта Черевина[54], главного начальника «Собственной его величества охраны».
– Полезные у нашего барона знакомства, – уважительно кивнул Семенов. – Кстати, ты назвал эту компашку «Клубом взволнованных лоботрясов» – за что же их так?
– Так это не я, – ответил доктор. – Это Михаил Евграфович наш, Салтыков-Щедрин, в своих «Письмах к тетеньке» сострить соизволили: «Общество частной инициативы спасения» и «Клуб взволнованных лоботрясов». Впрочем, чего ждать от рупора либеральной интеллигенции!
– Да… – задумчиво протянул Семенов. – А идейка-то богатая! Жаль, что так по-дурацки закончилось.
– Да, похоже, не закончилось, – усмехнулся Каретников. – Корф уверяет – со слов Вершинина-ротмистра, разумеется, – что «Дружину» распустили из-за того, что она была расконспирирована – стараниями всяческих болтунов, понятное дело. И под прикрытием «роспуска» удалось сохранить активное ядро организации. С тех пор оно находится в тени, никак о своем существовании не заявляет, более того – оно всячески отрицается. Есть даже мнение, что тему с «Клубом лоботрясов» Щедрину подкинули через надежного человека, чтобы таким образом скрыть существование «Дружины».
– Так она существует? – удивился Семенов. – То есть – и сейчас? И этот ротмистр…
– …Является одним из членов ее ЦК, – закончил Каретников. – Да, ты прав, Олегыч. «Священная дружина» продолжает действовать – и как раз с ее руководством барон предлагает познакомиться. Они, в силу своего положения, могут отнестись к информации неформально – что нам сейчас и требуется.
– Да, сюрприз… – Семенов был, однако, несколько задет за живое. – Так вот, значит, что вы вчера с Корфом обсуждали? А меня, значит, не сочли достойным доверия?
– Ты уж, Олегыч, не обижайся. – Каретников видел, что его друг обижен, и поспешил смягчить впечатление. – Вон, Никонов тоже ничего не знает насчет «Дружины»; то есть он знает, что приятель барона служит в жандармах, но и только. Так что ты, можно сказать, первый в курсе.
– Ну спасибо хоть на этом! – фыркнул Семенов. – Хотя насчет Никонова – неубедительно; сам знаешь, он за своими минами и броненосцами света белого не видит, днями торчит под шпицем. Ладно, я не красная девица, чтобы дуться; давай, рассказывай, что вы с бароном навыдумывали…
Молодой человек в студенческой шинели стоял, облокотившись на перила Аничкова моста, и смотрел в перспективу Фонтанки. От самого моста река была забита уродливыми баржами; зима выдалась слякотной, теплой, лед на реках и каналах Петербурга окончательно встал только к середине января. И тем не менее навигация закончилась в срок; баржи, притащившиеся в Петербург по последней открытой воде, уже разобраны на «барочный лес» и превратились в бесчисленные времянки и сараюшки, облепившие берега Невы, Невок и Фонтанки. Команды пароходиков, таскавших баржи в город и обратно, взяли расчет и разошлись по деревням, а сами суда встали на зимний ремонт. Все течение Фонтанки забили живорыбные садки; особенно густо они стояли на Неве против Сената и здесь, на Фонтанке, у Аничкова моста.
Садки эти представляли собой большие баржи с надстройкой, в которой жили работники. Тут же велась торговля: Геннадий лениво наблюдал, как с саней, пристроившихся на льду возле борта, навалом перегружали на садок замороженную рыбу. Ее добывали подледным ловом в заливе; на льду рыба сразу замерзала, а уже здесь, в садках и чанах, часть улова оживала.
На дощатой палубе, между чанами, на рогожах были вывалены мороженые судаки, лещи, сиги, окуни, корюшка и тому подобные богатства. У надстройки к стене прислонены громадные замороженные белуги, длиной аршина[55] в два, а то и поболе. В бочках соленая рыба, рядом в окоренках – икра разных сортов. Тут же, над дощатым прилавком – громадные весы в виде коромысла с медными цепями и тарелками, рядом – маленькие, чашечные.