– Да, и только тогда – брать, – кивнул Олег Иванович. – Хуже всего, если они что-то заподозрят, отменят акцию и скроются, ищи их потом! Сейчас мы хотя бы знаем, где они хотят нанести удар; а если сбегут – царя можно считать покойником. Следующую их вылазку мы обнаружить наверняка не сумеем, и они – не сомневайтесь! – добьются полного успеха. Они бы и сейчас его добились, если бы не сговорчивость этого молодого человека. – Семенов кивнул на Виктора. Тот дернулся.
– Ну жить-то всем хочется, – рассудительно заметил жандарм. – И желательно не на вечной каторге, как это было заведено при Петре Алексеевиче. Если господин… Анциферов, кажется? – будет и впредь вести себя благоразумно – мы попробуем сделать его существование не столь… печальным. Вы ведь будете благоразумны, сударь?
– Табачная лавка, на Невском, – негромко сказал Виктор, будто и не услышав последних слов жандарма. – Седьмая камера. Олег вычислил, что именно там были… гхм… скорее всего, засядут жандармы, которые будут брать террористов. Камера – на другой стороне Невского, в лавке – микрофон. Звук дать?
– Да он у вас пророк… – усмехнулся жандарм.
Виктор с Семеновым обменялись многозначительными взглядами; Олег Иванович незаметно показал молодому человеку кулак. Тот ухмыльнулся.
В динамиках затрещало, захрипело. Потом помехи исчезли и стали ясно слышны голоса:
– Ваш сокородь, Волохов встретился на тротуаре с Канчером: подали друг другу сигнал.
– Ваш сокородь, Генералов из кармана достал носовой платок, потом принялся озираться. Долго озирался, потом высморкался, ирод…
– Горкун через Фонтанку перешел, по мосту. Встал у дворца, стоит столбом…
– Осипанов в трактире. Заказал сбитень, сидит, пьет, озирается…
– Агенты, – негромко сказал Виктор. – В лавке – жандармский ротмистр, ваш коллега, а эти к нему бегают с докладами. Вот, смотрите… – компьютерщик щелкнул мышкой.
На большом экране появилась витрина табачной лавки, видимой с противоположной стороны Невского; картинка приблизилась и стала видна криво висящая табличка с надписью: «Просим извинения у гг. покупателей. Торговля временно закрыта для получения новых, весьма привлекательных товаров».
Дверь открылась, из лавки вышел неприметный господин в темном пальто и котелке; тут же второй господин – по виду копия первого – нырнул внутрь.
– Который час? – осведомился жандарм.
– Одиннадцать ноль семь, – тут же ответил Виктор. Жандарм, впрочем, и сам видел меняющиеся зеленые цифры в углу экрана, но, видимо, еще не привык воспринимать их как текущее время.
– Ваш сокородь, Андреюшкин на своем предмете произвел надрыв бумаги…
– Не поверите, Олег Иванович, – заметил офицер, – вчера вечером этот самый ротмистр уверял меня, что студенты, должно быть, задумали подать жалобу или прошение на высочайшее имя. Остановить царский выезд и на глазах у публики всучить императору петицию о какого-нибудь рода несправедливостях. Чтобы государю неудобно было не ответить.
– Ничего, – усмехнулся Семенов. – Скоро он так думать перестанет.
В динамиках загрохотало, раздались крики, явственно слышалась матерная ругань. Дверь лавки распахнулась, и из нее опрометью вылетели два «неприметных господина». Оказавшись на тротуаре, они тут же приняли независимый вид и скорым шагом направились в сторону Аничкова моста.
– Видите? Уже перестал, – добавил Семенов. – Что ж, история близится к финалу?
«Ротмистр, который сидит в кофейне, напишет потом в рапорте, что ему внезапно вспомнилось, какое сегодня число, – подумал Олег Иванович. – Он якобы прозрел, осознав, что злоумышленники намерены покуситься на священную особу именно первого марта, в день убийства прежнего императора. Наверняка соврал: надо думать, тянул до последнего и вовремя не взглянул на часы. Царский выезд был назначен на одиннадцать без четверти; жандарм увидел, что все сроки прошли, и велел хватать возможных террористов – от греха. Откуда ж ему знать, что государь в данный момент ждет экипаж на лестнице Аничкова дворца – и будет ждать еще целых три минуты? Возок подали с опозданием в двадцать пять минут – и все это время государь наливался раздражением: как же, его, самодержца, вынуждают ждать, как подгулявшего купчика, который не может поймать извозчика у кабака? И дворец он покинет лишь после того, как задержанных доставят в участок. А это еще минут двадцать…
– Четвертая камера, – вновь подал голос Виктор. – На углу Невского и Адмиралтейской.
– Андреюшкин-с, – прокомментировал жандарм. – Эк его, болезного, крутят…
На экране двое городовых заламывали руки худосочному, лет двадцати, юноше с жиденькой бородкой.
– Ну что ж, господин ротмистр, пока все идет по плану, – весело заявил Олег Иванович. – Не желаете ли сигару? Минут пять у нас есть, можем слегка перевести дух.
Вершинин кивнул.
– Скажите, Виктор, – спросил Олег Иванович, извлекая из кармана тисненый кожаный футляр. – А как вы ухитрились обеспечить следящую аппаратуру питанием? Не аккумуляторы же вы по ночам меняете? Полтора десятка камер – это же сколько возни! Я уже не говорю о том, что вы непременно примелькаетесь и попадете на карандаш. Дворники здесь, знаете ли, не дремлют…
– Очень просто. Геннадий еще осенью навел кое-какие контакты в «Санкт-Петербургской электрической компании», которая имеет патент на устройство в городе электрического освещения. Обошлось, конечно, дорого, взяток роздали тысяч на пять, – но теперь наши камеры официально числятся «Индукционными магнитографами системы Тесла», служащими для «производства опытных работ по устройству уличного освещения на основе магнитно-индукционного эффекта».
– Магнитографы, говорите? – хохотнул Олег Иванович. – Индукционные? Системы Тесла? Бедняга – и здесь его имя впутали в сомнительную историю… и как, поверили?
– А почему бы и нет? – пожал плечами молодой человек. – Гена же с ними договор честь по чести заключил, сроком на год. Даже с пунктом, что результаты исследований, в случае успеха, будут использованы только с одобрения этой самой «Электрической компании». Так что камеры наши стоят совершенно официально, даже дворникам доплачиваем, чтобы приглядывали.
– И в лавочке – тоже? – поинтересовался Семенов, с наслаждением затягиваясь дорогущей кубинской сигарой.
– Не поверите – да, – кивнул Виктор. – У них в витрине устроена электрическая гирлянда, вот мы к ней и подключились. В паре мест пришлось, правда, платить персоналу – половым там, приказчикам, – но все они свято уверены, что помогают ученым господам из электрической компании.
– Разумно, – проронил жандарм. – Эти ваши… устройства – они стоят достаточно далеко от мостовых, где проезжает царский кортеж?
– Шагах в двадцати-тридцати, – ответил Виктор. – И почти все – выше трех метров от земли. Это чтобы не привлекать внимания.
– Разумно. Такие маленькие предметы ни у кого не вызовут тревоги.
– Неудивительно, – подтвердил Семенов. – Для того чтобы их восприняли как угрозу, нужны по меньшей мере две научно-технические революции.
– Простите… какие такие революции? – насторожился жандарм. – И кому это – «нужны»?
– Это другие революции, – успокоил ротмистра Семенов. – Кардинальный переворот в науке и технике, при котором появляются невиданные доселе машины и устройства. Например, паровые машины – вы же знаете, как их изобретение изменило мир?
– Разумеется, – кивнул жандарм. – Но эти ваши мм… устройства мало похожи на паровой котел.
– Вот именно, – улыбнулся Олег Иванович. – Я и говорю – «невиданные». То есть такие, которых при нынешнем развитии техники вы и вообразить себе не можете. Что-то вроде этого, – и он показал на ноутбук Виктора.
– Понятно, – кивнул Вершинин. – Что ж, надеюсь, с вашей помощью мы теперь сможем «вообразить» кое-что из этих чудес науки раньше, чем иные прочие…
В динамике зашипело.
– База ноль, как слышишь, прием.
Виктор испуганно обернулся, тыча пальцем в оживший аппаратик. Ротмистр спрятал так и не зажженную сигару и подобрался. Олег Иванович сделал успокаивающий жест – отвечай, мол…
– Кхм… точка раз, база два в канале, слышно хорошо. Прием.
– База два, как обстановка, прием. Точки три, четыре, пять, слушайте.
– Точка три слушает.
– Точка пять…
– Точка четыре…
– База два готовность. Все по плану время минус один-пять минут, прием.
– База два, я точка раз. Связь каждые пять минут, отбой. Точки три, четыре, пять, на месте, отбой.
Виктор положил коробочку рации на стол. Олег Иванович выдохнул – он все это время задерживал дыхание, будто те, с передатчиками, могли его услышать. Он извлек из-за отворота пальто точно такую же рацию, но говорить не стал – только пару раз щелкнул тангентой. «Щелк-щелк-щелк» – и после короткого интервала медленнее: «щелк-щелк».
– Не рискуем открыто выходить в эфир, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд ротмистра. – Вот и приходится общаться условленными сигналами. Сейчас я передал – «все по плану».
– Ну и напрасно, – буркнул Виктор. – У вас рации, как и у нас, – с плавающей частотой и скремблером, просто так разговор не перехватить.
– А засечь передачу? Пусть и не зная содержания?
– Засечь можно, – признал молодой человек. – Если повезет.
– Вот потому мы и молчим в эфире. На их месте я, засеки в такой момент активность, тут же отменил бы операцию. У вас-то радиосвязи нет, – пояснил он недоуменно слушающему всю эту тарабарщину жандарму, – а значит, чужие переговоры означают только одно – идет контригра. И лучше не рисковать.
– База два, я точка раз, как обстановка? – вновь зашипело в динамике.
– Точка раз, я база два, порядок. Время минус семь, карета на месте, прием.
– База два, понял, отбой.
Картинка на мониторе мигнула и рассыпалась на квадраты. На самом большом, с номером семь, был виден парадный подъезд Аничкова дворца. Камера снимала с расстояния в полсотни метров; были ясно видны и царские вензеля на экипаже, и даже усы кучера на козлах.