Три щелчка в гарнитуре. Потом, после перерыва – два и еще два.
Олегыч бдит. Камеры работают. Виктор, пленный «бригадовец», честно зарабатывает если не прощение, то жизнь. Порядок.
У съезда с моста, с Петербургской стороны, возле полосатой будки караульного прячется от ветра Яша. «Пятый». Главный сыщик из их кустарного детектива. В кармане у молодого человека кроме «бульдога» еще и светошумовая «Заря». Последняя линия обороны, на крайний случай: если захватить террористов не получится, Яша должен по сигналу взорвать эту гранату. Низкочастотный грохот и слепящая вспышка в миллионы свечей наверняка заставят казаков конвоя остановить царский экипаж. Не идиоты же они, в самом деле, чтобы везти своих августейших подопечных к опасности!
Как медленно тащатся секунды… Черный брусок царских саней ползет вдоль бесконечного фасада Зимнего… качнулся вверх-вниз на крутом горбу Эрмитажного моста…
Быстрый взгляд вправо – наблюдатель опустил бинокль и уткнул подбородок в варежки. Со стороны может показаться, что человек греет замерзший подбородок, – если не знать, что в кармане у него рация. А может, и правда руки греет? Не суть.
Еще пять минут… экипаж минует Мраморный дворец. Теперь его почти не видно – вдоль парапета моста, на расстоянии полусотни метров друг от друга, в парапет врезаны одинаковые деревянные будки. Они и скрывают обзор вдоль моста, не давая разглядеть, что творится у съезда на Дворцовую.
Все. Время вышло.
Эфир взрывается:
– Объект на мосту, первый, третий, вперед, второй, четвертый, пятый, на месте! Работаем!
– Первый пошел.
– Третий, ответь… третий… ТРЕТИЙ?!
До цели двадцать пять шагов, вдоль парапета Петровской набережной. Спасибо бесчисленным парадам и караулам – привычка ТОЧНО рассчитать шаги, чтобы оказаться на месте миг в миг, и никак иначе…
Корф выдирается из объятий Порфирьича. Денщик, сперва аккуратно придерживавший их высокородие под локоток, теперь хватает его за плечи и под конец, войдя в раж, цапает за шиворот и отвороты шинели. Барон хрипло орет и сквернословит, встречные прохожие шарахаются от раздухарившегося офицера. Все по-настоящему – малейшую фальшь могут заметить эти двое, и тогда…
Вон они – подошли к парапету, остановились… второй, «лакей» в простонародном тулупчике, принялся возиться с бумажным свертком. Первый, «барин», стоит к Корфу вполоборота – заложил руки за спину, пальцы нервно тискают трость. А может и пустить ее в ход…
Пятнадцать шагов.
Дили-дон – дили-дон! – надрывается благовест.
– Что вы себе позволяете, господин штабс-капитан?
Штабс-капитан – это Корф и есть. А раздраженный голос принадлежит подполковнику гвардейской конной артиллерии – кой черт его принес… Хотя, увидев такую картину, любой уважающий себя офицер непременно вмешается.
– Позор, господин капитан! Ожидают проезда государя, а вы ведете себя как пьяный матрос!
Семь шагов…
Корф оборачивается к возмущенному артиллеристу:
– А пошел ты, шпала гвардейская! Иди, поучи жену щи варить… холуй паркетный…
Подполковник в ступоре. Миловидная дама, шагах в десяти, хватается за щеки и возмущенно ахает – матерный рык барона слышен, наверное, даже в Петропавловке. Корф краем глаза видит, как «лакей», уже вытащивший из свертка горохового цвета трубу, одобрительно косится на подгулявшего офицера. Первый, с тростью – хоть бы обернулся…
Пять шагов.
– Да как вы… да я вас!.. Встать по форме! Извольте представиться!
Порфирьич, успокоительно что-то бормоча, не дает своему господину броситься на обидчика и парой затрещин разрешить известный спор между гвардией и армией. Оно и кстати: террорист наблюдает только затылок барона, а лица Порфирьича не видит вовсе – Корф на полголовы выше своего денщика.
…Два шага…
– Давай, яти их!
Корф по-кошачьи прыгает на «барина». Сейчас не до савата – рукоятью револьвера по затылку. Черт, шапка мягкая… еще раз – в основание шеи, другой, третий – «барин» кулем оседает на землю.
– ЕВГЕНЬ ПЕТРОВИЧ!
Порфирьич отлетает от тяжелого удара в лицо. «Слуга» отскакивает – ловко, спиной вперед – и вскидывает гранатомет на плечо. На мост он даже не смотрит.
Корф в прыжке трижды жмет на спуск «бульдога». Бац, бац, бац! Дистанция три шага, но одна пуля все же высекает фонтанчик гранитного крошева из парапета за спиной гранатометчика. Ш-жж-ах! Огненное полотнище прямо в лицо. Что-то раскаленное, плотное с визгом проносится над самой головой барона. Корф ослеплен, оглушен, обожжен, но на ногах устоял.
«Слуга» роняет дымящуюся трубу и медленно заваливается вбок.
Грохот взрыва за спиной: граната угодила в фасад дворца великого князя Петра Николаевича – на уровне второго этажа, как раз в угол, которым здание выходит к Неве. Хрустальный, веселый звон – с фасада дождем сыплется стеклянный мусор.
Порфирьич, с лицом, залитым красной юшкой, насел на «барина» и с черной бранью крутит ему руки. «Барин» не сопротивляется.
«Не убил ли? Да нет вроде, меховой воротник должен был ослабить удар…»
– Что… что это?.. Вы?..
Конно-артиллерист. Очнулся и даже заговорил…
Высокий контральтовый визг – давешняя эпатированная дама. Вот уж не повезло бедняжке, такие потрясения…
– Евгень Петрович, вы как?
Знать бы самому…
Через площадь бегут трое жандармов в штатском – им было настрого приказано не высовываться, пока дело не будет сделано. Ну теперь можно, ребята, получите – товарец первостатейный, правда, подпортили слегка при упаковке, не взыщите…
Благовест, благовест – дили-дон – дили-дон… а это что?
Вдали, где-то за редкими, голыми березами вокруг Троице-Петровского собора, за чугунной ажурной оградой с высокими квадратными столбами, раскатывается странный звук – будто какой-то великан огромной палкой протарахтел по подходящих размеров штакетнику. Раз, другой… а потом побежал, шалун эдакий, вдоль забора, не отрывая палки от досок…
– Третий, Никонов, отвечайте!
И после мгновенной паузы:
– Первый, пятый! Барон! Возок прорывается к мосту! Пулемет!
Ворота в церковной ограде обращены в сторону крепости. На Большую Дворянскую выходит только малая калитка – ею неприлично пользоваться солидной публике. Так что люди, спешащие сейчас на зов благовеста, доходят до угла площади, что напротив Конной улицы, сворачивают влево, к воротам, а там уж, перекрестившись, положив поклон – к колоннаде портика. Когда-то деревянный Троице-Петровский собор был главным в городе, как и площадь: на ней стояли Гостиный Двор, таможня, рынок, Сенат, Синод, коллегии… Давно уже площадь пребывает в тени Дворцовой и Сенатской, а каменное имперское великолепие Казанского и Исаакия безнадежно затмило скромную красоту старенького деревянного собора.
А люди все идут. Сотня шагов до угла, до поворота на Конную, где на противоположной стороне улицы мерзнут на ветру два переодетых жандарма. И два десятка шагов – до возка, притулившегося у тротуара. Не возок даже – обычные извозчичьи санки, с низенькой спинкой, такой, что идущая следом лошадь роняет пену на голову седока.
В санках – двое. Первый – кучер, вон скрючился над вожжами. Второй – тревожно зыркает со своего места на прохожих. Рядом с ним, под рогожей – что-то угловатое, длинное, торчит наискось вверх.
– Не смотрите на их, вашбродь, не дай бог заметють… Вон, на церкву перекреститесь…
За спиной – шаги, шаги. Топтуны. До чего докатился он, морской офицер!
Корф с Каретниковым оторвали его от набирающей обороты программы по минному делу. Из строгости адмиралтейских кабинетов и лабораторий, из мастерской, где только начали собирать полноразмерный макет новой гальваноударной мины, не виданной ни на одном еще флоте системы, – и на петербургские улицы, в колодцы-дворы, в стылую, слякотную хмарь, в полумрак, где тенями мелькают какие-то отвратительные типы. И теперь вот – «бульдог» в кармане, а за спиной – шпики. Филеры. Жандармы.
Какая гадость…
Но – надо, надо! Чтобы не пропали втуне проекты, которые спасут русский флот от позора в дальневосточных морях. Чтобы рушились в стылую балтийскую воду с кормовых слипов минзагов рогатые шары, превращая Финский залив в суп с фрикадельками – смертельно опасный для прущих к Кронштадту самоуверенных бэттлшипов Королевского флота. Чтобы разлетелись в щебень под залпами черноморских калибров береговые батареи мыса Эльмас и Анатоли-Фенера, чтобы прыгали с «эльпидифоров»[74] в босфорский прибой матросы с винтовками…
А эти… ЭТИ, из будущего… они однажды уже чуть не погубили его самого… посмели использовать, как марионетку, играть на его чувствах!
Злоба заливает глаза…
…Явились сюда для того, чтобы помешать ему! Флоту! России!
Мерзавцы, мерзавцы, мерзавцы!
– Третий, ответь! Тре…
Настырно бормочет в ухе… не до вас!..
– Полегше, вашбродь, куды ж вы разогнались… увидют!..
Да как он смеет? Ему, морскому офицеру – и какой-то шпик?! Развернуться – и в рыло, в рыло, по наглой суконной филерской роже…
Впрочем, это потом. А сейчас…
Пальцы судорожно сжимают в кармане «бульдог». Шелчок курка…
Пассажир в санках на мгновение ловит яростный взгляд Никонова. В глазах мелькает недоумение, испуг… рогожа летит в сторону, и…
– Хватай их, ребята! Бей!
Агенты, отталкивая лейтенанта, бросаются вперед – спасать то, что можно еще спасти.
Дах – д-дах – да-да-да-дах!
Когда на набережной грохнул взрыв, Каретников глядел в сторону царского экипажа, прикидывая, сколько времени понадобится тому, чтобы миновать середину моста. Резкий звук заставил его обернуться; боковым зрением он заметил присевшего от неожиданности чужого наблюдателя – тот, не отрываясь, смотрел на фасад дворца великого князя, где неопрятным пятном расползалось облако взрыва. По прямой оттуда было метров двести, если не больше, – вопли и женский визг донеслись до доктора, сильно приглушенные расстоянием.