После припозднившегося обеда, доверив мытье посуды Глебу, – а что, он не сам готовил, так что все справедливо, – я отправилась приводить свой план действий в жизнь. Заложив стирку, уступила ванную Викторовичу, а пока он плавал, погладила стопку вещей и целых пять мужских рубашек. Что за приступ альтруизма на меня напал, я и сама не поняла, но отчего-то оказалось очень приятным разглаживать мятые мужские вещи. Медитативненько, однако.
Глеб как будто за дверью караулил – стоило мне отключить утюг и убрать гладильную доску, как он нарисовался на пороге комнаты в одних спортивках. Сверкая своим торсом с мелкими каплями воды, он с шутками и подначками принялся за перестановку в моей квартире. И чем больше я смотрела, как играют мышцы на обнаженной спине или на то, как штаны натягиваются на мужской заднице, стоит только Глебу наклониться, тем отчетливее я понимала: пора уже как-то разнообразить свою личную жизнь. Флирт, свидания, общения, секс, в конце концов! Кажется, всего этого слишком давно не было в моей жизни, раз уж я начала реагировать на Глеба, признав в нем не только начальника, но еще и весьма привлекательного мужчину.
А уж в его самцовости я убедилась в момент, когда Глеб принялся двигать кровать. Чем ближе моя мебель отодвигалась к стене, тем больше у меня становились глаза и выше поднимались брови.
Заподозрив совсем уж неладное, я молча подошла к кровати и резко дернула простыню у изголовья. И когда вместе с краем простыни, что был заправлен под матрас, на свет явились фантики от конфет, я не сдержала рыка:
– Слушай, Глеб Викторович, я, конечно, догадывалась, что ты мужик. Но и подумать не могла, что до такой степени!
Глеб, как только услышал мой изменившийся тон, бросил двигать мебель и удивленно посмотрел на меня, а когда я договорила, резко развернулся ко мне и, скрестив на груди руки, нахмурившись, уточнил:
– В каком смысле?!
– В этом! – обличительно ткнула на пару грязных мужских носков, которые скрывались под кроватью, а затем ткнула в гору фантиков: – И в этом!
Глеб даже не перевёл взгляд на улики, доказывающие его вину. Вместо этого с нажимом переспросил:
– В каком смысле ты "догадывалась", что я мужик?!
***
Грозная статуя "мужчина с прищемленным эго" не произвела на меня никакого впечатления. У меня тут весь матрас в шуршащих фантиках от конфет и носки под кроватью стоят! А я-то еще радовалась, какой у меня гость аккуратист: весь мусор за собой убирает. Только я и представить не могла, что убирает он его под мою кровать!
– В том смысле, что начальник не мужик! – старалась не рычать, но, кажется, получалось не очень. – Что тут непонятного?
– Да все! – прищурившись, ответил Глеб и продолжил прожигать меня взглядом.
С каждой секундой, что мы молча смотрели друг на друга, я закипала все сильнее. Судя по гневно раздувающимся ноздрям Алексеева, он тоже не становился спокойнее. Я честно пыталась себя убедить, что ничего страшного не случилось, подумаешь, фантики. Сейчас выдам мусорный пакет крокодилу-Глебу и он все уберет за собой. Совсем все. Начиная от фантиков и заканчивая своим диваном. А-а-а, да пошло оно все к черту.
Не справившись со своим характером, я не глядя резко схватила первую попавшуюся под руку подушку и с огромным удовольствием швырнула ее прямо в лицо Глеба.
– Бесишь! И носки твои бесят, а фантики и вовсе готова тебе засунуть в… в рот! – следом за первой полетела вторая подушка, но от нее начальник увернулся. – Да как можно вообще так? Взять и насрать в чужом доме?!
– Я что сделал? – снова уворачиваясь от очередного снаряда, переспросил Глеб.
– Как ребенок маленький, конфету съел, а фантик за кровать! Еще бы руки об простынь вытирал! – не слушая его вопросов и уж тем более не собираясь на них отвечать, я продолжала вести обстрел. Благо снарядов было еще много. – А еще что-то про мужика говорит!
Ой, вот, кажется, последнее мое замечание было лишним. Только поняла я это не сразу. Точнее, сразу после того, как Глеб меня скрутил в бараний рог, прижав спиной к своей груди, и крепко удерживая руки, чтобы не дралась, со злой усмешкой спросил:
– Ну, что там было про начальника?
– А тебе что, нужно, чтобы каждая сотрудница в офисе провожала тебя голодным взглядом и пол слюнями заливала? – попыталась вывернуться из хватки. – Ну, извини, Глеб Викторович, что разочаровала и просто работала!
Да что же это такое. Стоит тут весь такой – скала, даже дернуться не получается. Не крокодил он, медведь самый настоящий! Большой, горячий, сопит мне гневно на ухо… А еще и без майки. Совсем совести нет! Все мои попытки выкрутиться из рук Глеба привели только к очередному рыку:
– Да прекрати ты дергаться, работник года!
Отпустив меня, он отошел на пару шагов, а стоило мне повернуться, как мы снова замерли двумя недовольными баранами. Только мое недовольство было направлено на саму себя: понять, что сорвалась я вовсе не из-за дурацких оберток от конфет, а из-за самого Глеба, много ума не надо. А чего он стоит и сопит недовольно, задумчиво скользя по мне взглядом, я не знаю. Не до его тараканов. Все. Как только Алексеев съедет от меня, нужно срочно заняться личной жизнью. А то рано или поздно Викторович поймет, что он не просто мужик. Мужикотавр целый. Вот как в приемной поскользнется, так сразу и поймет.
Пока я предавалась своим размышлениям, Глеб, судя по всему, устал молча меня разглядывать, и фыркнув, вышел из комнаты. Интересно было бы знать, что скрывалось за этим "фыр". Переведя взгляд на фантики, я вздрогнула от того, с какой силой хлопнула дверь в ванной.
– Не буду я вас убирать, – заворчала, сгребая в кучу несчастные обертки, – пусть Викторович сам это делает!
Выковыряв всю шуршащую братию из-под матраса и собрав в кучу все, что увидела, я поступила как очень взрослый, ответственный, сдержанный человек. Перенесла всю кучку на диван Глеба, а сверху еще и носки пристроила. Живописный натюрморт получился.
Достав два комплекта постельного белья, оставила их на краю дивана. Потом все застелю и поменяю, мне нужно успокоиться и осознать тот факт, что прижиматься спиной к обнаженной груди начальника мне слишком уж понравилось. До пресловутых бабочек в животе понравилось.
Махнув рукой на некоторый погром в комнате, я ушла пить чай.
Вечер прошел в напряженной тишине. Я оккупировала кухню, Глеб, после того как вышел из душа, засел в комнате. Он только один раз заходил на мою территорию – выкинуть мусор с дивана, и старательно не смотрел в мою сторону. Впрочем, когда я зашла к нему, чтобы заправить кровать – занималась тем же самым. А когда увидела, что мой "постоялец" уже застелил не только свой диван, но и перестелил мою постель, снова убежала на кухню. И дело не в том, что мне стало стыдно за свое поведение, просто кухня более стратегически выгодный объект. Там и холодильник есть, и к туалету ближе.
В одиннадцатом часу мне надоело сидеть на стуле и я решила идти спать. Стоило мне лечь, как Глеб выключил свет. Тихонько скрипнул новый диван, в комнате хлопнули разом два одеяла – это мы так накрылись, и не сговариваясь мы повернулись друг к другу спинами.
Проснулись, что удивительно, мы каждый на своей кровати. Я молча выдала Глебу глаженые рубашки, он молча сварил мне кофе в турке и в такой же тишине мы ехали на работу под недоуменным взглядом Влада.
В офисе, увидев хмурое лицо любимого начальника, все сотрудницы попрятались по своим кабинетам и старались не отсвечивать. Уж они-то знали, каким геморроем мог обернуться день, если попасть под горячую руку Глеба.
Не знала этого только Марина. Она продолжала ходить по кабинетам все с таким же заносчивым, хотя и менее важным видом. Из случайно услышанного разговора двух парней из комиссии я узнала, что теперь она была кем-то вроде золотой рыбки у них на посылках. Бегала собирала все необходимые им документы. В общем, парни тоже отрывались и брали от ситуации с неожиданно покладистой Ланской по-максимуму. Не каждый день дочь Черкасова позволяла собой помыкать. А я все ждала, когда же Ланская решит подойти к крокодилу со своим неизменным «Глебушка», и он наконец-то выпустит пар. Не дождалась. То ли она обиделась на Глеба, то ли у дамочки просто не хватало времени. Работать – это вам не красиво дефилировать по коридорам.
С каждым часом, проведенным в офисе, мое настроение становилось все хуже. А к обеду я поняла, что именно было тому причиной. Мне банально было стыдно. Поэтому, не дождавшись официального перерыва, я, отложив все дела, решительно пошла в кабинет шефа. Мириться.
Глава 18 Глеб
Когда такое было, чтобы я половину рабочего дня сидел и пялился в окно? Не помню. В институте на лекциях по макроэкономике, возможно, но точно не на работе. Как будто у меня дел нет, кроме как сидеть и вспоминать глупую ссору на пустом месте. Ну фантики, черт бы их побрал, ну завалились за матрас. Я же помню, как складывал их кучкой под подушкой, чтобы не разлетелись на пол, от киномарафона не хотел отвлекаться. Собирался же выкинуть потом, но уснул рядом с поборницей чистоты – Мартыновой, и забыл про все на свете. Между прочим, у меня в квартире стоит большая кровать с дорогим ортопедическим матрасом, с отличными подушками какой-то там формы, чтобы шея не затекала. И ни разу я на всем этом великолепии не спал так сладко, как в квартире Ани. Даже щекочущие нос волосы мне не мешали, зато пахло приятно.
Вспомнив, как мне в лицо прилетела подушка из-за мусора, поморщился. Вот чего, спрашивается, завелась? Сказала бы просто, чтобы убрал, я разве против. А носки и вовсе не считаются! Святая обязанность каждого мужика хоть раз в жизни засунуть носок под кровать! Не могу сказать, что это был мой первый раз, но…
Господи, о чем я вообще думаю?!
Перевел взгляд на монитор ноута с открытым письмом из администрации города. Кажется, речь идет об участке земли, но вникнуть в текст не получалось. Заскользил взглядом по столу, автоматически отмечая неподписанные документы, парочку отчетов от экономистов, несколько небрежно брошенных скрепок и снова уставился в окно. Поверить не могу, что Мартынова из тех повернутых на порядке дамочек, что готовы сутками бегать по дому с тряпкой, выискивая пыль. Прикрыв глаза, вспомнил свою берлогу и поморщился. Назвать себя свиньей я не могу, но и от вида скинутого на пол пиджака в обморок не упаду. Особенно с учетом того, что после работы именно я его там и бросаю, приползая домой с одной мыслью: упасть лицом в кровать и ни о чем не думать хотя бы час.