Пардеро мрачно кивнул:
— Мой враг хотел, чтобы никто не узнал во мне руна. Для этого он обрезал мне волосы, нарядил меня в идиотский костюм, посадил на звездолет и отправил скитаться по Скоплению, надеясь, что я никогда не вернусь.
— Надо полагать. И все же — казалось бы, проще было бы вас прикончить и выбросить труп в ближайшую канаву. Зачем усложнять себе жизнь?
— Как объяснил Оллав, руны убивают только на войне. В любой другой ситуации мысль об убийстве вызывает у них ужас.
Колодин исподтишка наблюдал за Пардеро, неподвижно смотревшим на плывущий внизу пейзаж. Любопытная перемена! За какие-то несколько часов из неосведомленного, растерянного, более или менее беспомощного человека Пардеро превратился в целеустремленную, собранную личность — способную, по мнению Колодина, жестко контролировать страсти, но неспособную ими не руководствоваться. Именно так, по имеющимся сведениям, вели себя руны.
— Допустим, исключительно в качестве гипотезы, что ваш враг существует, — с трудом подбирая слова, сказал Колодин. — Он вас знает, а вы его не помните, что дает ему огромное преимущество. Прибытие в Порт-Мар поставит вас в рискованное положение.
Пардеро возражение техника, казалось, почти позабавило:
— И что же? По-вашему, мне вообще не следует возвращаться? Я подготовлюсь, учитывая риск.
— Как же вы подготовитесь?
— Прежде всего как можно больше узнаю о рунах.
— Само собой, — кивнул Колодин. — Необходимые сведения можно получить в девятьсот тридцать третьем кабинете Кольца Миров. И что дальше?
— Я еще не решил.
Чувствуя, что собеседник уклоняется от прямого ответа, Колодин поджал губы:
— Законы коннатига недвусмысленны. Рунам не позволяется иметь лучевое оружие и управлять воздушным транспортом.
Пардеро ухмыльнулся:
— Пока моя личность не установлена, я еще не рун!
— Если подходить к этому вопросу формально... пожалуй, вы правы, — осторожно признал Колодин.
Через четыре с лишним недели Колодин сопровождал Пардеро на центральный космодром в Коммарисе. Они решили пройтись пешком по взлетному полю и остановились, чтобы попрощаться, у трапа «Диласского экстранюансора».
— Скорее всего, я вас больше никогда не увижу, — сказал Колодин. — Очень хотелось бы знать, чем закончатся ваши поиски истины, но на это, конечно, мало надежды.
Пардеро ответил нарочито бесстрастно:
— Благодарю вас за помощь — и за личное расположение, выходящее за рамки профессиональных обязанностей.
Техник Колодин подумал:
— В устах руна — пусть даже руна, впавшего в беспамятство — такая формулировка почти равносильна бурному изъявлению чувств.
Вслух он выразился гораздо тактичнее:
— Месяц тому назад вы намекнули, что вам могло бы пригодиться оружие. Вы успели его приобрести?
— Нет. С этим придется подождать. До тех пор, пока всевидящее око коннатига не окажется достаточно далеко, если можно так выразиться.
Украдкой поглядывая по сторонам, Колодин опустил в карман Пардеро небольшую картонную коробку:
— Теперь у вас под рукой «Головокол» модели «Г-дис». Инструкции в упаковке. Позаботьтесь, чтобы он никому не попался на глаза — закон есть закон. Что ж, прощайте, счастливого пути! Свяжитесь со мной как-нибудь, если это не будет слишком трудно.
— Еще раз спасибо! — Пардеро сжал плечи Колодина обеими руками, отвернулся и взошел по трапу.
Колодин вернулся в здание вокзала и поднялся в лифте на смотровую площадку. Через полчаса он увидел, как черный звездолет с красными и золотыми обводами поднялся в воздух и скоро исчез в небесной синеве Нуменеса.
Глава 4
В течение месяца перед отлетом Пардеро почти ежедневно проводил несколько часов в кабинете № 933 Кольца Миров. Иногда техник Колодин составлял ему компанию. Освен Оллав тоже нередко спускался из Антропологического колледжа, чтобы обсудить те или иные маловразумительные привычки и обычаи рунов. Демософист настоял на том, чтобы Пардеро выучил наизусть следующую таблицу:
— Таблица отражает типичные условия освещенности[4] на Маруне. В зависимости от них радикально меняется характер пейзажа. Разумеется, они влияют и на характер поведения обитателей планеты, в особенности рунов, — бас демософиста звучал с педантичной мягкостью, хотя он отчеканивал слова как меняла, складывающий монеты столбиком. — Жителей Порт-Мара трудно обвинить в чрезмерной широте взглядов или изощренности вкусов. Тем не менее, руны считают столицу средоточием искушений и суеты, бесстыдного поглощения пищи, бесхарактерности и вседозволенности, животного разврата — вообще всего того, что руны называют «себализмом».
В Старом городе Порт-Мара изредка встречаются отщепенцы — молодые руны, восставшие против древних обычаев или изгнанные за нарушение таковых. Ожесточенные и подавленные, они влачат жалкое существование, обвиняя родителей в том, что те не позаботились обеспечить им приличное образование и не уделяли им достаточного внимания. В какой-то мере это верно — руны убеждены, что их предписания самоочевидны даже для несмышленых младенцев, в то время как ни на одной планете Скопления нет более произвольного набора условностей, определяющих социальные отношения. Например, процесс поглощения пищи считается не менее неприличным, чем процесс выделения отходов пищеварения — руны едят в полном одиночестве или, если уединение невозможно, скрываются за ширмами. От ребенка ожидается автоматическое восприятие этой точки зрения и других рунических заповедей. Руны-родители полагают, что в их отпрысках должны естественным образом проявляться свойственные предкам наклонности к приобретению и настойчивому совершенствованию редких непрактичных навыков, а также к подавлению в себе себалистических позывов.
Пардеро поежился:
— Вы уже не впервые употребляете этот термин. Я его не понимаю.
— Себализм — особое руническое представление о сексуальности, связанное с ощущением сильнейшего отвращения. Вы спросите: как, в таком случае, руны производят потомство? Самым невероятным образом. Они нашли изящное, изобретательное решение проблемы. Когда заходят все солнца и наступает мерк, в рунах происходит любопытнейшее превращение. Если хотите, я остановлюсь на этом явлении подробно — но запаситесь терпением, ибо вопрос о ночном преображении рунов заслуживает самого пристального внимания!
Примерно раз в месяц, когда на Маруне сгущаются сумерки, рунов охватывает странное возбуждение. Одни запираются в домах, другие наряжаются в причудливые костюмы и с наступлением темноты рыщут по окрестностям, совершая самые неожиданные поступки. Местный владетель, олицетворение незыблемых моральных устоев, избивает и грабит арендатора. Солидная, благоразумная матрона без оглядки предается немыслимым порочным извращениям. Каждый, кто не укрылся за семью замками, может — и хочет — стать жертвой безумной выходки. Загадочное противоречие! Как согласовать такое поведение со строжайшим этикетом, соблюдаемым после восхода солнц? Никто и не пытается их согласовывать. Ночные деяния считаются стихийными бедствиями, чем-то вроде кошмаров — за них никто не отвечает. Мерк — пора химерических видений наяву. Все, что происходит ночью, нереально. Виновников нет и не может быть.
Во мраке мерка себализм не знает границ. Фактически половые акты совершаются только в качестве ночных деяний и только под личиной изнасилования. Брак — так называемая «тризма» — не заключается по любви или с целью продолжения рода. Скорее это своего рода экономический или политический союз, взаимовыгодная сделка заинтересованных сторон. Если супруги и встречаются в постели, то исключительно под покровом ночи и строжайшей тайны, а зачатие, по меньшей мере формально, рассматривается как результат насилия. При этом мужчина надевает черную накидку, покрывающую плечи, предплечья и верхнюю часть груди, а также высокие сапоги-чулки из черной материи. На голове у него шлем с прячущей лицо маской. Его торс обнажен. Он выглядит нарочито карикатурно — утрированный символ мужской сексуальности. Безличность насильника в ночном костюме максимально усиливает ощущение горячечной нереальности происходящего. Мужчина проникает в комнату, где спит — или притворяется спящей — женщина, после чего, в полном молчании, имеет место совокупление. Девственность или ее отсутствие не имеют значения и никогда не обсуждаются. В диалекте рунов нет слов «девственность» и «целомудрие».
Теперь вы понимаете, почему тризму нельзя, по сути дела, уподобить супружеству. Тризметы могут испытывать взаимную привязанность, но ограничиваются, как правило, формальным общением. Интимные отношения между ними редки. Руны занимают просторные индивидуальные помещения, не допускающие тесноты и скученности, что позволяет им не слишком приближаться к тем, кто живет с ними под одной крышей. Никто ни к кому не прикасается намеренно. Профессии, требующие физического контакта с другими людьми — брадобрея, парикмахера, врача, портного — считаются низменными ремеслами, недостойными высокого звания руна. За услугами подобного рода руны обращаются к жителям Порт-Мара. Отец и мать никогда не шлепают и не обнимают детей, руну не придет в голову похлопать друга по плечу или пожать кому-нибудь руку. Даже в разгаре битвы он старается убивать врагов на расстоянии, в связи с чем такое оружие, как мечи, шпаги и кинжалы, играет преимущественно церемониальную роль.
Теперь позвольте мне описать рунический процесс употребления пищи. В тех редких случаях, когда обстоятельства вынуждают руна обедать при посторонних, он закрывает рот салфеткой, а на Маруне использует уникальное приспособление — небольшую ширму на металлической подставке, полностью закрывающую лицо едока. На торжественных приемах и даже во время дружеских встреч не подаются ни блюда, ни закуски. Вместо этого гости наслаждаются разнообразнейшими утонченными ароматами — умение выбирать и производить последовательности запахов считается искусством и высоко ценится.