А вообще, для начала следовало сейчас пойти, найти Кощея и… ну, как минимум, все-таки сказать, что ничего страшного тут сейчас не происходило. Нет, конечно, Змею тоже стоило объяснить, что он козел и нечего тут со своими обнимашками лезть, но все надо делать по порядку, а то, когда человек находится в таком аффекте как Кощей… Кто его знает, вдруг с крыши решит прыгнуть? Он, конечно, бессмертный, но…
Маша решительно дернула за ручку двери… И обнаружила, что та заперта. Вот когда он успел замок повесить?
— Зря стараешься, царевна, — подал голос Огненный Змей. — Не откроешь ты дверь, она запечатана.
— А ты бы лучше помолчал, советник, — обернулась к нему Орлова. — Какого… черта обниматься полез?! Не пьяный вроде… Дать бы тебе сейчас по голове, да побольнее! А куда бить, чтоб сильней болело, я знаю! Меня учили!..
— Да что ты знаешь о боли, царевна? — вдруг криво усмехнулся мужчина и, не дожидаясь ответа, вдруг подался вперед, резко провел ладонью по лицу, стирая личину, и, не дожидаясь ответа, зло выдохнул: — Хорош?
— Твою агалактию! — только и смогла выдохнуть Маша, не потрясенного взгляда с собеседника: — Советник, ты в КВД анализы сдавал?!
— Что?! — Огненный Змей, кажется, ждал совсем не такой реакции.
Вместо ответа Орлова шагнула к нему, двумя пальцами ухватила за подбородок, повернула голову собеседника к свету, разглядывая обнажившиеся мышцы и сухожилия.
— М-да… Тебя в анатомичке можно наглядным пособием выставлять, советник…
Мужчина попытался мотнуть головой, вырываясь из цепкой хватки врача.
— Не дергайся! — прикрикнула на него Маша. — По лбу дам!
Честно говоря, Орлова сейчас понятия не имела, что же может быть у пациента. Нет, к дерматологу ему точно надо было сходить. И вообще, голыми руками трогать лицо не стоило, но, раз уже начала, отступать было некуда.
— Что ты там увидеть хочешь, царевна? — окрысился Змей. — Надеешься, что поцелуешь и все исчезнет?
— А это и в славянских сказках есть? — задумчиво протянула Маша.
Дверь заперта, спешить некуда… Если жених действительно психанул из-за того, что посчитал, что Орлова тут чем-то непристойным занималась — это, конечно, не хорошо, но раз уж озаботилась осмотром, надо его закончить.
Советник резко дернулся в сторону, уходя из Машиной хватки, встал:
— Тебя мое проклятье не касается.
— Угу, — саркастически согласилась женщина: — И руки ты тоже из-за проклятья распускал.
Огненный Змей фыркнул:
— Дура ты, царевна, — в его голосе проскользнули сочувствующие нотки. — Неуж-то действительно не понимаешь ничего?
— И что я должна понимать?
Вопрос на языке крутился совсем другой: "Уж не воспылал ли ты ко мне страстью неземной, советник?", но Орлова его благоразумно проглотила.
— Действительно не понимаешь? — фыркнул советник. — Ты… про царя хоть что-нибудь знаешь? Про бессмертие его…
— Это в смысле… "Смерть кощеева на конце иглы"? — удивленно нахмурилась Маша, а потом прикусила язык. А вдруг это здесь страшная-страшная тайна, которую кроме Кощея и Бабы-Яги никто и знать не должен.
— Я ж и говорю, дура, — хмыкнул Змей. — При чем здесь смерть? Если бы на игле она была, поломай — и бессмертным сделаешь… Жизнь его там. Душа.
— Как "душа"?! — только и охнула Маша.
— Да так. Только вот у царя сейчас — душа в теле. Нет у него иглы. И если выйдет на бой с Нияном — не выстоит, погибнет. А вслед за этим — и Нави не устоять…
Маша сглотнула комок, застрявший в горле.
— А чтоб душу из тела вынуть да в иглу заточить, нужно чтоб сам царь этого захотел. Только захочет он этого, лишь если белый свет ему не мил будет, — продолжал ровным голосом Змей. — Коли предаст он кого — и чтоб совесть не грызла, в иглу ее спрячет. Или коли кто другой его предаст. Например, невеста, которую он пуще жизни полюбит. Благо, если каждые сто лет новую искать — одна по душе да придется. А потом изменит невеста ему, загуляет с кем другим… Старый метод. Действенный.
Машу словно пыльным мешком по голове ударили.
А советник дернул сохранившимся уголком рта, словно попытался улыбнуться и, на миг склонившись в поклоне, обронил:
— Прости, царевна, мне еще договор подписать надо, — вылетел огненным всполохом в распахнутое окно…
Финисту недужилось. Преодолев огромное расстояние от Пучай-реки до Навьгорода, мужчина смертельно устал. Лицо гонца заливала неестественная бледность, на лбу выступила испарина…
Лекарь быстрым шагом вошел в горницу. Цыкнул на суетящихся подле кровати домовых:
— Брысь отсюда, помощь понадобится — кликну.
Дождавшись, пока за последним из слуг закроется дверь, мужчина повернулся к уставшему гонцу:
— Как ты?
Финист с трудом улыбнулся бледными губами:
— Плохо, лекарь… До Пучай-реки пара дней лету, а я с рассвета добрался…
Тугарин хмыкнул:
— Ничего, на ноги поставим! — подхватил со стола кружку, неспешно налил из стоявшего неподалеку кувшина немного молока и, повернувшись спиной к раненому, осторожно, так чтоб тот не заметил, вытащил из-за пазухи пергаментный свиток. Легко отломил крошечный кусочек сургучной печати и быстрыми резкими движениями "присолил" напиток:
— Выпей, гонец. Там травы целебные… Разом на ноги станешь.
Постельничий привел Кощея в Златоверхий терем — комнату под самой крышей царских хором.
Царь окинул злым взглядом открытое всем ветрам гульбище — балкон, окружающее надстройку:
— И? Зачем привел? Что сказать хотел?
Ахмыл Баженович медленно разжал кулак — на ладони лежала сломанная игла: толстая, длинная, украшенная на головке крошечным черепом розового кварца:
Кощей дернулся, как от пощечины: он как-то совершенно не задумывался, куда пропал отцовская игла. Сам сломал, сам в руках держал… Кажется, где-то выронил… И все. Где потерял, кто подобрал — одному лешему известно.
И постельничему, получается.
— Гнев кружит голову. Гнев заслоняет разум, — тихим напевным голосом начал ведогонь. — Его можно выбросить. Его можно заточить… Спрятав, при этом, смерть на конце иглы. Нужно только решиться на это, мой царь. Отказаться от того, что жжет пуще пламени. От того, что туманит рассудок. От того, что как лютый зверь рвет когтями сердце…
Розовый кварц на ладони пульсировал алым в такт с ударами сердца. Крошечный камушек притягивал взгляд. Казалось он рос, увеличивался в размерах, заслонял собою весь мир…
Маша пару раз дернула дверь, убедилась, что это бесполезно и оглянулась на кровать:
— Вася, где ты там?!
— Страшное грядет, что-то страшное грядет, — завел унылую шарманку из-под кровати коловертыш.
— Кончай ломать комедию! — не выдержала Маша. — Страшное — не страшное… Либо ты вылезешь, либо я не знаю, что с тобой сделаю!
Из-под свисающего до самого пола покрывала выглянула любопытная мордочка:
— А если не знаешь, чего говоришь? — о своем страхе коловертыш как-то мгновенно забыл.
— Хочу и говорю, — огрызнулась Орлова. — Дверь открой лучше!
Васенька округлил глаза:
— Как я это сделаю?
— Ты же ее раньше охранял? Вот и открывай!
— Ой, не надо царевна… — заканючил коловертыш. — Зло за дверями ждет, ножи точит, хочет сердце вырвать…
Маша зябко передернула плечами — столь ярко прозвучало это описание..
— Надо! — огрызнулась она. — Открывай! Кто здесь главный ты или я?
Коловертыш покорно вздохнул и, выбравшись на свет божий, поковылял к двери. Погладил лапкой темное дерево… Легкое прикосновение, тихий скрип… Маша выглянула в коридор и, убедившись, что там традиционно никого нет — царева невеста, называется! Никаких слуг, никакой помощи! — шагнула вперед.
— А может не надо? — тоскливо раздалось сзади.
— Надо!
Пока Орлова спускалась по ступеням, вслед ей неслось горестное:
— Что-то страшное грядет, ой, страшное…
…Маша и сама не знала, куда и зачем спешит. Где должен проводиться обряд получения иглы — черт его знает. Может, в царском тереме, а может и вовсе в храме. Зря туда ездили, что ли?
Да и вообще. Даже если предположить, что Маша сейчас обнаружит, куда ушел Кощей, что дальше делать? Цепляться ему за руку и выть "ой, родненький, не надо?" Да не настолько он ей "родненький…" Орлова вообще не знала даже, нравится он ей или нет! Может, после того, как царь обессмертится, он наоборот лучше станет!
И вообще. Если Змей сказал правду, если Кощей не имеет права идти на войну смертным — кто Маша такая, чтоб ему мешать?
Всего лишь невеста…
Или не всего лишь?
Во дворе было пасмурно, словно дождь собирался. Маша вскинула голову — небо было кристально чистым. А вот над царским теремом облака сгустились. И не просто так зависли в воздухе, да еще и по кругу вращались, словно над хоромами магнит какой закрепили.
Может быть Маша и ошибалась. Может быть, это все было простым совпадением… Но в этот миг у крытой золотом крыши блеснул огненный всполох, скрылся где-то внутри… И Орлова рванулась к ступеням царского терема.
Распахнула тяжелую дверь, пулей пронеслась по комнатам, не обращая внимания на занятых своими делами слуг, побежала вверх по лестнице. Длинный подол сарафана путался под ногами, коса противно била по спине… А если к этому еще добавить, что подняться надо было то ли на третий, то ли на четвертый этаж — предварительно найдя нужную лестницу — то Маша прокляла все.
По большому счету, женщина даже не знала, что она будет делать, оказавшись наверху. То ли, как обычно, примется тормозить, то ли все-таки решится плюнуть на выработанные привычки и кинется Кощею на шею с воплем "Ваня, я ваша навеки!". Последнее звучало натуральным бредом, но на фоне всего происходящего вполне тянуло на хорошо разработанный план действий.
Последняя лестница, последняя дверь: тяжелая, украшенная резьбой с птицами — и в лицо ударил холодный ветер, словно Маша осенью на улицу выскочила.