– Антон Антонович убедил меня…
Но на этот раз Гурьянов не позволил профессору пуститься в туманные рассуждения на отвлеченные темы.
– С Антоном Антоновичем закончили. Что касается ваших с ним разговоров, мне уже все понятно. Сегодня вы пришли ко мне, господин Головацкий, а не к Антону Антоновичу.
– Да, конечно…
У Матвея Евграфовича была заготовлена коротенькая речь. Или, во всяком случае, начало этой речи, подходившее, как казалось Головацкому, для разговора с любым из представителей антиправительственных кругов. Однако он и рта раскрыть не успел, как снизу донесся грохот сорванной с петель двери. Кто-то что-то громко выкрикнул, завизжала какая-то девица, и в завершение коротенькой какофонии качестве финального аккорда грянул оглушительный выстрел.
Гурьянов мгновенно вскочил на ноги. Его примеру последовал и Головацкий. Лицо Михаила Германовича покрылось мертвенной бледностью. Он быстрым движением расстегнул сюртук и откинул полу. Правая рука Гурьянова скрылась в кармане.
– Полиция! – раздалось совсем близко. – Именем императора!
Ворвавшиеся уже находились на втором этаже здания.
– Вы!.. – Гурьянов быстро взглянул на Матвея Евграфовича. – Это вы?.. Вы привели их? Не так ли?
Головацкий не стал ничего отрицать. В эту секунду его куда больше беспокоили не слова обвинений из уст Михаила Германовича, а его полускрытая под полой сюртука правая рука. В том, что Гурьянов вооружен, сомневаться не приходилось. И уже в следующее мгновение стало понятным, что Матвей Евграфович не ошибся…
В дверь резко ударили, и в ту же секунду Гурьянов выхватил оружие. Это был маленький компактный пистолетик, словно и рассчитанный на то, чтобы его можно было легко спрятать под сюртуком. Движения Михаила Германовича были быстрыми и уверенными. Однако и Головацкий, не раз уже оказывавшийся в подобных ситуациях, продемонстрировал самые настоящие чудеса реакции. Его кулак рванулся вперед, подобно выпущенному из пушки ядру, впечатался Гурьянову в челюсть, а затем уже рубящим движением опустился на запястье вооруженной руки. Из разбитого носа Михаила Германовича брызнула кровь. Пистолетик выскользнул из пальцев и с глухим стуком упал на пол.
– Вы!.. – снова выкрикнул оглушенный Гурьянов.
Он обеими руками толкнул Головацкого в грудь, но эта атака возымела столько же действия, сколько и потенциальная попытка сдвинуть с места двенадцатипудовую каменную глыбу. Иными словами, Матвей Евграфович остался непоколебим.
В дверь снова ударили снаружи, и в этот раз удар оказался значительно сильнее.
Гурьянов, издав что-то наподобие звериного рыка, нырнул вниз и попытался подобрать оброненное оружие, но и это его стремление было заранее обречено на провал. Головацкий, казалось, был готов к этому, а потому едва его противник наклонился, профессор оттолкнул оружие носком сапога. Гурьянов вцепился пальцами в щиколотку Матвея Евграфовича. Дверь в нумер слетела с петель. В помещение ворвались двое вооруженных жандармов.
– Не двигаться! – громовым голосом гаркнул один из них. – Именем императора никому не двигаться!
Окрик подействовал на Гурьянова. Он замер, а через мгновение второй жандарм оторвал его от Головацкого и скрутил руки за спиной.
– Вам это просто так не сойдет, – прошипел Михаил Германович, даже не предпринимая попыток стереть с лица собственную кровь. – Помяните мое слово…
– Посмотрим-посмотрим, – на пороге возникла еще одна фигура в мундире. – Можете увести его. А вам… вам, Матвей Евграфович, огромное спасибо за содействие.
И вновь Головацкий не сумел прочесть в голосе Цуревича ни малейшего намека на эмоции. Христофор Романович вел себя так, словно ему каждый день удавалось схватить кого-нибудь из числа недоброжелателей государя. Не глядя больше на Головацкого, он вышел из нумера вслед за задержанным Гурьяновым.
Матвей Евграфович знал, что допрос Михаила Германовича должен быть проведен немедленно, какое-то время понадобится на то, чтобы результаты этого допроса стали известны Буйчилову, и уже потом информация через начальника Третьего отделения департамента полиции сможет дойти до него.
Но Буйчилов явился к профессору лишь утром следующего дня. Вид у Кондратия Ксенофонтовича был потрепанным. Скорее всего, по каким-то причинам он провел бессонную ночь. Оказавшись в кабинете Головацкого, Буйчилов некоторое время молча смотрел на профессора и не торопился садиться. Но Матвей Евграфович умел ждать.
– Мне это дело совсем не нравится, – заявил начальник Третьего отделения и, наконец, рухнул на стоящий позади него диванчик. – Определенно не нравится, Матвей Евграфович.
– Я понимаю, Кондратий Ксенофонтович. Убийства множатся, но…
– Я вовсе не об этом, – в голосе Буйчилова сквозило неприкрытое раздражение. – Я о том, во что нам пришлось ввязаться.
– И во что же?
– Политика, Матвей Евграфович, политика. Вот что неприятно, черт возьми! Я имел разговор с Цуревичем в пятом часу утра. И знаете, что он изволил сказать мне?
Головацкий не знал, а потому воздержался от какого-либо ответа. Буйчилов продолжил сам:
– Он сказал мне, чтобы мы не слишком усердствовали. Понимаете? Это он мне! Начальнику Третьего отделения! Но я понял, что имеет в виду Цуревич. Равно как понял и то, что говорить он изволит не от своего лица. Ему самому даны указания свыше! – Кондратий Ксенофонтович назидательно поднял вверх указательный палец и ткнул им куда-то в направлении потолка. – А почему, спрашивается, возникла такая постановка вопроса? Я отвечу вам, уважаемый Матвей Евграфович. Охотно отвечу. Политика!
– Да-с… – Головацкий пыхнул сигарой. – Я понял. И что же? Мы прекращаем расследование?
Сообщать Буйчилову о личности господина Звонарева, равно как и обо всем остальном, что удалось выяснить ему самому в разговоре с Гурьяновым, профессор не торопился. Но Матвей Евграфович успел составить свой план действий. В течение ближайшего часа он ждал человека. Все того же человека, на помощь которого и рассчитывал. А тут выходило…
– Я не знаю, – честно признался Буйчилов. – Официальных распоряжений о прекращении дела пока не поступало. Я сказал вам лишь то, что услышал от Цуревича. «Не слишком усердствуйте, Кондратий Ксенофонтович». Пока только намек, как вы сами должны понимать, и не более того…
– А что сказал Гурьянов? Вам что-нибудь известно об этом?
– Да, в общих чертах, – Буйчилов закинул ногу на ногу, затем тут же сбросил ее, вознамерился подняться с дивана, но в последний момент передумал. Не нужно было обладать излишней наблюдательностью, дабы понять, в каком раздерганном состоянии пребывал начальник Третьего отделения. – Корниевич готовил заговор. Корниевич и остальные члены кружка. Но генерал, разумеется, был ключевой фигурой в планируемом перевороте. Социал-демократическое движение оказывало поддержку Корниевичу, но только поддержку. Заговор строился самим генералом. В чем именно заключался заговор, мне не известно. Хотя я подозреваю, что и сам Гурьянов не знал этого. Не велика птица, Матвей Евграфович. Другое дело – Сербчук. Или тот же граф Щадилов. Князь Рушанский, наконец…
– Так, значит, князь Рушанский тоже состоял в их кружке? – живо отреагировал Головацкий.
Торчащая изо рта профессора сигара давно потухла. Матвей Евграфович вынул ее и опустил в пепельницу.
– Да. Гурьянов показал на него как на одного из организаторов кружка. То есть Рушанский был одним из тех, кто имел наиболее близкие сношения с генералом Корниевичем.
– Очень интересно… Да-с… А на кого еще показал Гурьянов?
– Он назвал много имен, – Буйчилов поморщился. – Вы же знаете, каким умением выуживать информацию славится Цуревич. Не выуживать даже, а выбивать. Я бы сказал именно так. Охранка планирует провести облаву с целью ареста действующих руководителей и рядовых членов антиправительственного кружка. Сегодня вечером. Но… Кого-то, разумеется, возьмут, а кого-то упустят. Всегда уж так получается. Но это не наши проблемы, Матвей Евграфович, не наши. Это проблемы Цуревича и его ведомства…
– Это я понял. – Головацкого интересовало совсем другое. Раз дело не приостановлено официально, он имел полное право действовать решительно и безапелляционно. – Я спрашивал о том, на кого конкретно показал Гурьянов из руководителей кружка. Из ныне живых и действующих.
Буйчилов открыл было рот, собираясь сказать что-то, но вдруг резко осекся. До него дошло, к чему клонил профессор.
– Вы хотите сказать, Матвей Евграфович?.. Нам следует ожидать новых жертв?
– Скажем так, у меня есть такое подозрение, Кондратий Ксенофонтович. У нас имеются какие-то имена?
– Два, – Буйчилов помрачнел еще больше. – Сейчас верхушку антиправительственного кружка, созданного когда-то генералом Корниевичем, представляют два человека. Во всяком случае, именно так выходит со слов Гурьянова.
– Фамилии?
– Некто профессор Шевельков и женщина по имени Белла Розенталь. Однако лично мне, Матвей Евграфович, эти две фамилии ни о чем не говорят. А вам?
Профессор покачал головой. О Шевелькове и Розенталь он, равно как и Буйчилов, слышал впервые. Разумеется, Головацкий собирался свериться чуть позже, по уходе начальника Третьего отделения, со своей картотекой, но сейчас навскидку фамилии были ему незнакомы. Не нашел он в своей картотеке минувшей ночью ничего и на человека по фамилии Звонарев.
– Это могут быть вымышленные имена, – высказал предположение Матвей Евграфович. – Для заговорщиков данный прием – довольно частое дело.
– Возможно, вы и правы. Но нам в любом случае необходимо найти этих господ, если вы полагаете…
– Я не полагаю, Кондратий Ксенофонтович. Я лишь не исключаю подобной возможности…
Спустя десять минут озадаченный туманными намеками собеседника Буйчилов ушел, а Головацкий, как и собирался, немедленно обратился к картотеке. Профессора ждало полнейшее разочарование. Как и в случае с господином Звонаревым, ни на Шевелькова, как бы его ни звали, ни на Беллу Розенталь в заветной папочке не нашлось ни крупицы информации. Но, по словам Гурьянова, выходило, что такие люди должны были существовать в реальности. Мало того, они обязаны были иметь немалый вес, чтобы войти в число доверенных лиц покойного генерала Корниевича. Или Шевельков с Розенталь встали во главе кружка от безысходности? По причине того, что до этого вся верхушка была обезглавлена?..