Однако никакой открытой опасности он пока не чувствовал.
– Вы правильно поняли, господин… Звонарев, – князь достал портсигар, раскрыл его, но в последний момент изменил решение и снова захлопнул. – У меня есть для вас работа. Тонкая и весьма опасная. Потому я и настоял на личной встрече с вами, господин Звонарев.
Это уже было кое-что!
Представившись собеседнику Степаном Звонаревым, гость не сильно погрешил против истины. У него имелись документы на это имя. На это и еще на несколько имен. Однако настоящего имени его не знал никто. Он и сам его уже успел основательно подзабыть…
– Я внимательнейшим образом слушаю вас, – по-восточному раскосые глаза Звонарева слегка прищурились.
– Господин Цуревич информировал меня о том, что вы успешно выполнили для нас два крупных заказа, – князь как бы невзначай проглотил слово «нас». – Успешно и в первую очередь чисто. Ни у кого не вызвали подозрений ни падение с лошади графа Щадилова, ни самоубийство уважаемого Харитона Даниловича Доронина. Похвально, господин Звонарев, похвально. Я ценю профессионализм в любом его проявлении. Однако… Я, кажется, отвлекся, – он прочистил горло. – Дело, собственно, заключается в следующем. Во-первых, насколько мне известно, господин Цуревич все это время использовал вас втемную. Проверял, так сказать. А теперь… Теперь пришло время раскрыть перед вами все карты, господин Звонарев. И это, как вы сами понимаете, означает, что пути обратно для вас не будет.
Звонарев удивленно вскинул левую бровь, но ничего не сказал. Князь тоже предпочел не заострять излишнего внимания на последней вырвавшейся у него фразе. Он живо продолжил:
– Против императора назревает заговор. Заговор против помазанника божьего! Вы меня понимаете, господин Звонарев? Думаю, понимаете. Должны понимать. Равно как и должны понимать, что мы не имеем права оставаться в стороне, коль скоро речь идет о таком заговоре, – князь выдержал очередную небольшую паузу. – Щадилов и Доронин были в числе заговорщиков. Но они не представляли из себя основную силу. Следовательно, для вас, господин Звонарев, их устранение было не более чем разминкой. – Губы великого князя тронула неприятная ухмылочка. – Разминкой перед серьезной работой… То есть я хочу донести до вас, что мы планируем остановить заговорщиков путем устранения главных зачинщиков. Вернее, зачинщика. Вдохновителя, так сказать…
На лице гостя отобразилось лишь ничем не прикрытое выражение скуки. Князь не мог этого не заметить.
– В чем дело, господин Звонарев? – нахмурился он.
– Ни в чем. Просто у меня, знаете ли, зародился интересный вопрос. Сразу, пока вы не продолжили излагать и не дошли до главного. До имени предполагаемой жертвы.
– Что за вопрос?
– Если охранке известно о заговоре, известны имена зачинщиков и вдохновителей, почему не осуществить арест заговорщиков? Мне кажется, это было бы гораздо проще и эффективнее, нежели прибегать к моим услугам.
– Я в этом не уверен, – не без раздражения в голосе отозвался великий князь. – Вдохновитель, о котором идет речь, крупная политическая фигура, и его арест…
– Гораздо более крупная, чем вы? – саркастически ввернул Звонарев.
Замечание не понравилось князю, но он мужественно сдержался.
– Я бы сказал, более популярная, – сквозь зубы процедил он и тут же поспешил добавить: – В определенных кругах. Речь идет о генерале Корниевиче.
По лицу Звонарева пробежала едва заметная тень.
Когда-то его звали Андрей. Он редко вспоминал об этом, как и вообще обо всем том, что осталось в прошлой, казалось бы, уже совершенно нереальной жизни. Разве что во сне. Или в какие-то определенные мгновения жизни, когда кто-нибудь невольно бросал знакомую фразу или произносил знакомую фамилию…
Фамилия Корниевича, например, была ему отлично знакома. И вовсе не потому, что имя бравого генерала и национального героя было у всех на устах. Он знал его раньше, когда Кирилл Александрович, не будучи генералом, принял самое деятельное участие в его судьбе. Откровенно говоря, он был обязан Корниевичу жизнью…
А началось все со смерти отца Андрея, когда самому парнишке было пятнадцать. Хотя сказать, что это была просто смерть – явное преуменьшение. Это было убийство. Жестокое, обдуманное, хладнокровное убийство. Но сейчас он вспоминал об этом без малейшего содрогания. Отец сам напросился на пулю! Вернее, на шесть пуль, выпущенных кряду из «нагана». А что ему еще оставалось делать? Стоять и смотреть, как отец одаривает своими ласками соседскую семнадцатилетнюю Аришу, на которую Андрей и сам поглядывал с замиранием сердца. Да что там поглядывал? Андрей любил ее. Определенно любил. И выбери отец кого-нибудь другого в качестве объекта своих домогательств, он, может быть, и стерпел бы, но Ариша… И случилось то, что случилось. К тому же отец откровенно подначивал его.
– Чего ты встал, щенок? Чего ты сверкаешь глазенками? Или закрой дверь с той стороны и не смей нам мешать больше, или прояви себя как мужчина! Что? Ты способен на это? – Голос отца еще долгие годы преследовал его в ночных кошмарах. – Она ведь тебе нравится? А, щенок? Нравится! Такая не может не нравиться! Но кому-то все, а кому-то ничего. Понял? А теперь пошел вон, щенок!
Отец никогда не называл его иначе как щенок. Так уж повелось с раннего детства. Ровно столько, сколько Андрей себя помнил. То ли отец мстил ему за смерть матери, скончавшейся при родах, то ли…
Так или иначе, Ариша стала последней каплей. Он повел себя как мужчина. Опрометью бросился в соседнюю комнату, вскрыл ящик отцовского стола, достал «наган», вернулся и всадил в родителя шесть пуль кряду. Все в спину. Ариша закричала.
– Заткнись!
Он направил ствол на нее и выстрелил. Но патронов в обойме больше не осталось. Ей повезло…
Бросив оружие на пол и закрыв руками лицо, он стоял так целую вечность, раскачиваясь из стороны в сторону и слушая, как капельки крови, срываясь с воротника отцовской рубахи, противно и мерзко стучат по дощатому полу. Ариша, кажется, успела выскочить из дому. А спустя какое-то время он и сам кинулся вон.
Кинулся прямиком к Корниевичу, своему всегдашнему благодетелю, человеку, к дому которого некогда и принадлежало их семейство в качестве крепостных. Кирилл Александрович всегда относился к нему на удивление внимательно, благосклонно и даже, можно сказать, по-отцовски.
Точно так же он отнесся и в этот раз, узнав о случившемся. Андрей не стал ничего скрывать. Он выложил Корниевичу все. И удивился тому обстоятельству, что сам при этом не проронил ни слезинки. Даже раскаяния в содеянном в нем не было ни на грош.
Кирилл Александрович долго молчал, затем резко придвинул к себе перо и чернильницу, взял лист бумаги и принялся быстро-быстро что-то писать.
– Оставаться тебе здесь более нельзя, Андрей, – не поднимая головы, бросил Корниевич. – Всю жизнь себе загубишь. Отправят на каторгу за отцеубийство и глазом не моргнут. Я эту публику знаю. И не посмотрят, что тебе пятнадцать… Конечно, то, что ты сделал, ужасно, но ведь ты… Ты – еще совсем мальчик. Я не могу допустить такого. Не могу!
– Куда же мне теперь? – растерянно моргнул он. – Кирилл Александрович?
– Я сейчас письмо тебе дам. Рекомендательное. К одному человеку. В Швейцарии. Он и укрыться на какое-то время поможет, и с образованием пособит. А годков через десять…
Корниевич сделал все именно так, как и сказал. И спас его… Только вот он сам на поводу у судьбы не пошел. Приехал в Швейцарию, осмотрелся, а к знакомому Кирилла Александровича с рекомендациями не явился. Затянула жизнь разгульная, новые знакомые подвернулись, тоже из эмигрантов, и загудел, как это принято выражаться. Долгов понаделал… Однако после того, как двоих из его кредиторов нашли на окраине Женевы с перерезанными глотками, остальные требовать с него долги как-то сами собой поостереглись.
В убийствах не было ничего сложного. Знай себе спускай курок или орудуй ножичком! А совесть как-то помалкивала, да и не прислушивался он особо к ее предательскому голосу.
К двадцати двум годам молва о нем разнеслась по Швейцарии настолько, что появились «добрые люди», готовые нанять отчаянного парнишку для решения собственных щепетильных вопросов за определенное вознаграждение. Андрей не стал противиться. Один из клиентов выправил ему новые документы. В двадцать пять другой такой же клиент помог удалить большую приметную родинку на подбородке и изменить разрез глаз. Андрей получил швейцарское подданство. И продолжал работать внаем. Одно заказное убийство сменялось другим, появился некоторый азарт, росло мастерство исполнения…
В тридцать четыре он уже получил заказ за пределами Швейцарии. В Париже. Рекомендовали проверенные люди. И работенка во французской столице оказалась непыльной. Кончить банкира вместе со всей его семьей, обставить это дело как ограбление – и под занавес уничтожить все улики с помощью поджога. Но так, чтобы пожар не успел обезобразить трупы до неузнаваемости.
Он справился с заданием за неделю. И на некоторое время остался во Франции. Не в самом Париже, конечно, а в Марселе. И тут же появился еще один клиент, за ним еще…
После Франции была Испания, затем Германия, где он и задержался на целых семь лет. Заказы продолжали сыпаться как из рога изобилия. За ним прочно закрепилась слава профессионального и, главное, фартового наемного убийцы. Палача. Удача лишь однажды едва не отвернулась от Ганса Миллера (именно такое имя значилось у него в документах при покушении на жизнь известного немецкого политического деятеля). Расправившись с жертвой в одном из нумеров публичного дома, он уходил через окно и спрыгнул практически на головы ночного патруля. Пришлось отстреливаться. Уйти-то в итоге удалось, но не без серьезного ранения. Один из противников умудрился попасть ему в левую ногу и перебить сухожилие. Заказчик расщедрился и договорился об операции. Но легкая хромота осталась. Какое-то время это нервировало его, но через пару лет привык…