— Берите Володю, Наташа. Я в таких ситуациях абсолютно бесполезен, теряюсь напрочь. Психология. Я не шучу, знаю по опыту... — Пожалуй, впервые Володя видел, чтобы глаза И. А. смотрели просительно. — А Володя переводчик, писатель. Инженер человеческих душ...
Володя не очень спорил. Когда Наташа ушла переодеваться, И. А. внезапно подошел к Володе, сжал ему руку повыше локтя, наклонился к уху.
— Я же говорил, Володя, работа будет...
Володя не знал, что и думать.
11
Положение сложившееся в общих чертах понять было нетрудно: советскую жизнь Володя помнил, и последние годы этой жизни тоже, когда, казалось, все рушится в хаос.
Двухкомнатная квартирка на восьмом этаже точечного дома недалеко от проспекта Науки. Кооперативная, принадлежащая давно живущей без мужа Наташе, кандидату искусствоведения. Из окна тесной кухни — вид на Пискаревский лесопарк. Над ним — серое питерское небо.
Одна комната, побольше, Наташина, другую еще недавно делили Катя и Мишуня. Понятно, что, поступив в университет, девочка постаралась вылететь из родного гнезда.
В общежитие как ленинградку ее не брали, она что-то снимала далеко от центра, из-за этого часто ночевала у бабушки — все лучше, чем в одной комнате с братом у мамы.
И тут — такая история.
Откровенное, наглое, уверенное в собственной безнаказанности насилие в 91-м году еще шокировало многих — тем более, тихую девочку из интеллигентной семьи, вроде Кати.
Володя глотнул воды из стакана, посмотрел в окно.
Трудности начинаются, когда пытаешься разобраться в деталях.
Бабушка, Нина Георгиевна, сумела привезти Катю сюда. Седые кудряшки, толстые очки. Тоже, конечно, в шоке. Вопрос, на ком потрясение сказывается больше. А разобраться надо, и срочно, чтобы понять, что делать.
Бабушка сидит на кухне, рассказывает, голос её дрожит, но вроде как она держит себя в руках, смысл в рассказе есть. Однако Катю заперла в ее комнате. По ее словам, уже здесь, у себя дома, Катя окончательно распсиховалась, хотела уйти, думает, что соседа надо спасать.
В ее комнате ни звука.
Так что же все-таки произошло?
Почему Катя рвется спасать соседа?
— Кто был Саша-то этот? Пил, что ли?
— Нет, не пил. Квартира у нас небольшая. Моя комната, комната Саши и третья. Закрыта, там сейчас никого нет, — это Нина Георгиевна объясняет Володе, Наташа это знает. — Серьезный такой, молодой. Нервный немного, «афганец». Работал где-то? Нет, по-моему нет. Часто дома бывал днем. Гости к нему иногда приходили. Дела какие-то, да, наверно. Многие мне не нравились, но деловые, никаких гулянок. Тут тоже к нему пришли.
— Вы их видели? — Володя отпил еще воды. Чтобы он — никому не нужный «зимогор» в будущем, а здесь вообще, правду сказать, бомж, да оказался в роли детектива?
— Двое. Крепких таких, здоровых. Я на кухню выходила, он их тут и впустил…
— В какое время это случилось?
— В середине дня. Катя только из университета вернулась, мы с ней обедать садились. Тут вдруг в той комнате, у Саши, грохот... Ужасный такой грохот. Нет, не стрельба, а будто что-то с размаху сломалось или упало.
— Кричали что-нибудь?
— Голоса были, но не кричали. Что говорили, не понять.
— А потом?
— Я в коридор выглянула.
— Вы одна или Катя тоже?
— Она? Она сзади стояла.
Володя на секунду представил Нину Георгиевну, невысокую, полную, в домашнем халате, заслоняющую собой Катю от опасности.
— И что вы увидели?
— Эти двое были в коридоре. Один — сразу ко мне. Подошел и говорит... Понимаете, со всякими такими словами. Говорит — сидите и не высовывайтесь, если вам жизнь дорога. Дверь закройте.
— Вы послушались?
— Я дверь закрыла. Нас могли убить.
— Мама, подожди... Катя тоже это все слышала? Она тоже послушалась? Что с ней сейчас происходит? Она так испугалась, это у нее реакция? — вмешалась Наташа.
Ручки Нины Георгиевны, когда-то, наверное, маленькие и изящные, а теперь — с распухшими суставами, коричневыми пятнами и синими венами, сжатые в кулачки, лежали на столе. Она внимательно смотрела на них, о чем-то думая.
— Саша тоже вышел и сказал, чтобы мы не вмешивались. Иначе она могла не послушаться.
— Почему вы думаете, что Сашу убили? — добавил свой вопрос Володя.
— Когда он попросил, Катя отошла в глубь комнаты. Саша повернулся — он хотел подойти к телефону. У него весь бок был в крови. Она этого не видела. Никак не могла.
— Вы заметили что-нибудь еще?
— Когда Катя отошла, второй мне показал нож. Я закрыла дверь. Заперла.
— Они ломились к вам?
— Нет. Но Катя снова хотела выйти. Я спрятала ключ. Потом открыла. Наверное, через полчаса. Никого уже не было. У телефона лежала записка. Как будто от Саши. «Я уехал по делам. Не волнуйтесь».
— Действительно от Саши?
— Почерк был его.
— Но вы все-таки думаете, что его убили?
— Я работала медсестрой... Он мог написать записку по их требованию, чтобы они нас не трогали. У телефона кровь, но ее замыли.
— Катя могла ее заметить.
— Не думаю, иначе она бы уже тогда... Дверь в комнату Саши была закрыта. На ключ. Я думаю, они увезли тело и взяли ключи. Или оставили в комнате.
Зазвонил телефон.
Звонили соседи сверху. Разговаривала с ними Наташа. Когда она объяснила Володе, в чем дело, он убедил ее и Нину Георгиевну, что дверь в комнату Кати открывать не следует, от этого все может обернуться совсем плохо. Действовать, конечно, надо, и действовать быстро — но только осторожно и согласованно.
В 2015 можно было бы позвонить в МЧС, но куда обращались в 91-м, он не помнил. Послал ее и Нину Георгиевну к соседям — может, вместе удастся успеть что-нибудь подготовить на случай самого страшного, а сам, стараясь не шуметь, осторожно открыл дверь и вышел на захламленный балкон.
12
Все было так, как сказали соседи. Катя сидела на подоконнике, опасно свесив ноги. Босая, в джинсах, с распущенными золотистыми волосами. С книжкой в руках. «Alice in Wonderland» прочитал Володя.
Недалеко от балкона, но рукой не достанешь. Он надеялся, что соседи вместе с Наташей и Ниной Георгиевной что-то сумеют сделать — найдут большой кусок прочной парусины, как в фильмах, растянут его внизу под окном или позвонят пожарным...
Катя, наверное, все же что-то услышала, когда он открывал дверь на балкон. Отложила книгу, наклонилась вперед, чтобы посмотреть. Опухшие глаза, странная улыбка.
— Who are you?
— I don’t know... Just a friend.
— A friend... You know, I think Sasha is dead. I feel it.
— Your neighbor?
— No, my lover.[1]
Неожиданно для себя Володя оказался в гуще этого странного разговора на английском языке. Не было времени задумываться о тонкостях английского языка, но он очень остро сознавал — одно неудачное слово и... Разговор на краю. Последние годы, в одиночестве, сам он нередко разговаривал сам с собой и даже думал короткими фразами по-английски, это помогало. Катя тоже говорила неплохо.
— I should tell him to stop but he would not listen... To stop this damn business. Would tell me that we need money…
— Please, Katya, be careful[2] , — Володя слегка наклонился вперед, держась за край балкона, и слегка выставив вперед левую руку, будто стараясь отодвинуть ее в глубину комнаты, хотя до окна было метра два.
Слова сами собой складывались в голове, он чувствовал — если не успеть подготовить следующую фразу, все может оборваться. Катя говорила как загипнотизированная или как сомнамбула, на лице ее играла все та же странная улыбка, но что будет, если сомнамбула проснется?
— Why?
— Because life may not end with death.
— But this is wonderful!
— Life may not end, but we are no more in control. And you want help him.
— I could save him, but he told me to keep out. Then grandmother locked the door.
— He wanted to save you, they could kill you both, you and grandmother. They could kill you later as witnesses.
— They didn’t and Sasha is dead.
— They may try still [3].
Все внимание Володи сосредоточилось на этом диалоге, как у водителя на извилистой дороге, что не мешало мелькать посторонним мыслям. Если бы только он мог управлять временем... Перенестись вместе с Катей хотя бы на день или два в прошлое. Или, если уж одно невозможное оказалось возможным, как это доказал И. А., может, и другое окажется — перенестись бы с ней куда-то в пространстве, а не во времени. На зеленую лужайку подальше отсюда. Если бы отчаянного желания спасти было для этого достаточно...
Еще он думал, что деловой английский больше подходит для обсуждения страшных тем, чем слишком эмоциональный русский. Нормально звучит то, что на русском звучало бы неестественно.
— We need to find Sasha and give him a proper burial.
— We shall do it. Can you please go into the room? I will tell them to open the door.[4]
Катя прикрыла глаза. Володя, держась за край балкона обеими руками, еще больше наклонился вперед.
— Oкей.
Она отклонилась назад, подняла на подоконник одну ногу... другую... бесшумно спрыгнула внутрь комнаты.