Забавно, но такая особенность была присуща не только Громову. Я помню, что в тот недолгий период времени, когда мы с Бражником жили вместе, по дому везде были раскиданы пистолеты, магазины, патроны, ножи. Обычные мужчины приходят после работы и швыряют на диван штаны и футболки, а бандиты — половину своего оружейного арсенала. Для них это игрушки. А вот я ходила по квартире и вздрагивала после каждого шага, когда натыкалась на очередную такую дрянь.
Утром я проснулась из-за шума. Глаза я открыла мгновенно, помня даже во сне, где и с кем нахожусь. Продавленная кушетка пустовала, значит, он уже проснулся. Сквозь грязные окна с мутными разводами, занавешенными таким же дешевеньким тюлем, как и на кухне, пробивались тусклые солнечные лучи. Я посмотрела на небо: такое же серое, как и вчера, с редкими просветами менее темных облаков. Из соседней комнаты вновь раздался шум: звякнула металлическая чашка, заскрежетала об ее стенки ложка. Через несколько секунд по комнате поплыл аромат свежезаваренного растворимого кофе.
Я осторожно наступила на больную ногу. Терпимо. Вроде и правда не сломана. Сделанная на ночь плотная повязка из бинта помогла, и болеть стало чуть поменьше. Я уже могла чуть-чуть опираться на нее, а не скакать как кузнечик только на одной ноге.
За ночь в доме стало потеплее, поэтому я рискнула снять ватник и выйти на кухню в черном мужском свитере — водитель Громова привез их штук пять, одинаковых, и один с барского плеча достался мне. Нестерпимо хотелось умыться и почистить зубы, и расчесать волосы. Там такой колтун, наверное, придется состричь половину головы, когда мы отсюда выберемся.
Громов сидел за кухонным столом на колченогом табурете. Перед ним на поверхности стола валялось множество исписанных и исчерканных тетрадных листов в клеточку. Из жестяной банки, служившей нам пепельницей, окурки уже почти вываливались, и упаковка из-под кофе выглядела так, словно ее использовали пару дней, а не открыли только накануне.
Услышав мои шаги, он поднял голову и посмотрел на меня. Мне показалось он не ложился после наших ночных бдений на кухне: так и просидел здесь, безостановочно смоля и глотая чашками крепкий кофе. Единственное отличие — оделся, наконец, в свой привычный свитер. И теперь я могла смотреть на него, не думая все эти опасные и крайне нежелательные мысли. У Громова в глазах полопались капилляры, а под ними залегли черные круги, и вид у него в целом был весьма устрашающий. Такого на пути встретишь — обойдешь десятой дорогой.
Я же направилась прямо к нему, намереваясь взять со стола кофе.
Громов одним махом сграбастал все свои записи, скомкал их как попало и сложил в подобие кучки, пустыми страницами вверх. Больно надо было смотреть! Я даже не собиралась! Я фыркнула и задрала нос, пока наливала в чашку горячую воду из алюминиевого ковша с облезлыми стенками. Если согреть немного воды на печке, можно будет и умыться.
— Ты не спал? — спросила я, потому что молчать было как-то неуютно.
Ответом мне послужил зубодробительный зевок и похрустывание суставов — Громов потянулся.
— Я думал, — сказал он и принялся барабанить пальцами по стопке своих записок.
— Лист недоброжелателей? — я хмыкнула, усаживаясь на табурет за стол напротив него.
В куче валявшихся на полу пакетов нашлась пачка печенья, и я решила, что на завтрак у меня будет сладкое и кофе.
— Типа того, — он вернул усмешку и поглядел на наручные часы с золотым браслетом.
Ну, еще бы.
— А кто работал вместе с тобой тогда на ужине? Вторая девушка?
Его вопрос застал меня врасплох, до того неожиданно прозвучал. Я встретилась с ним взглядом и с трудом сдержалась, чтобы не поежиться. Этот взгляд охотника на добычу...
— Без понятия, — я пожала плечами. — Я ее видела в первый и, вероятно, в последний раз в жизни. Просто девушка по имени Катя.
— Света? — он вздернул бровь, нахмурившись.
— Что — Света? Меня Маша зовут, ее — Катя. Кто такая Света?
— Та вторая девушка сказала тебе, что ее зовут Катя? Точно? — вкрадчиво спросил он, весь разом подобравшись. Хищник перед прыжком.
Я устала вздохнула и потерла переносицу. У меня, конечно, порез на затылке, но сотрясения мозга нет, и память я не теряла. Почему он переспрашивает вообще? Это какая-то проверка? Вдруг я совру, и тогда что?..
— Точно, — себе под нос буркнула я. — Сказала, что ее зовут Катя. Это не так давно было, чтобы я забыла.
На самом деле, просто удивительно. Сколько дней прошло? Три? Мне казалось, что вечность, но сегодня только вторник. Еще и трех полных дней нет, а моя жизнь уже несколько раз перевернулась с головы на ноги и обратно. Я даже осознавать не успевала! Казалось, в мыслях я застыла где-то в районе воскресенья, когда варила Гордею какао на кухне загородного дома Громова. Потому что все, что случилось после — это какой-то непрекращающийся кошмар, и я просто с ним не справлялась. Этого всего не могло быть, но вот я сижу на кухне за столом напротив бандита. Мы ночевали у черта на куличках, в разваливающемся, заброшенном доме его детства, а теперь он, кажется, допрашивает меня? Проверяет?
— Как она выглядела? — Громов напирал.
Он подался вперед всем телом, подвинувшись ко мне ближе, и я от души порадовалась, что между нами столешница. В ответ на его движение я отпрянула назад, уперлась спиной в стену и скрестила на груди руки, отставив в сторону чашку кофе. От него хотелось защититься.
— Катя или Света? — мне было неуютно и неловко, и поэтому я ощетинилась.
Я всегда огрызалась, когда на меня начинали давить. Возможно, именно эта моя черта позволила мне выскочить из отношений с Бражником относительно быстро... Он давил, я грубила, он бил... А мне хватило ума сбежать, а не прощать его всю оставшуюся жизнь. Впрочем, хвастаться мне нечем. Потому что на самом деле ума мне как раз не хватило... Иначе не пришлось бы теперь прятать правое плечо.
— Катя, — Громов заскрипел зубами и на выдохе произнес лишь одно имя.
Быстро же он заводился.
— Обычно, — я нахмурилась, действительно пытаясь вспомнить. — Волосы светлые... вроде. Накрашена была ярко. Да я не смотрела на нее особо, мы переоделись и разошлись каждая по своим делам. А потом... — я махнула рукой в неясном жесте. — Ну, сам знаешь. Потом мне уже было не до нее. Я ее и не видела больше.
— Волосы светлые, значит... — он побарабанил пальцами по столешнице. Потом потянулся к валявшейся на столе паче сигарет, но одернул руку.
Я хмыкнула и покосилась на жестяную банку с окурками. Сколько он выкурил за ночь? Штук двадцать, наверное, не меньше.
— Да, и яркий макияж, — я кивнула.
— А особые приметы есть? Родинки, наколки, шрамы?
Ха. Шрамы это по моей части. Я молча покачала головой. Я действительно ничего не помнила, кроме цвета волос и яркого макияжа, на который обратила внимание. О, и еще ее забавный снобизм насчет рождения в Москве. Но едва ли эта информация будет ему интересна.
Таких «кать» половина Москвы. Он будет искать иголку в стоге сена. Интересно, причем тут какая-то Света? Должна была изначально прийти Света, а ей на замену пришла Катя? Но он сильно завелся. Едва ли простая замена прислуги могла так его взбудоражить. Пока я размышляла об этом, теребя длинные рукава свитера, который был мне чересчур велик, Громов буравил меня недружелюбным, пристальным взглядом.
— Что? — не выдержав напряжения, спросила я раздраженно. — Почему ты так на меня смотришь?
— О чем вы говорили? — вопросом на вопрос ответил он.
— О тебе, — я снова огрызнулась, чувствуя себя подростком.
Может, я вела себя глупо. Скорее всего, так оно и было. Я не знаю, почему мне постоянно хотелось надерзить ему, усмехнуться, как-то выделиться. Просто смотрела на него, и слова произносили себя сами.
— Катя сказала, что ты из солнцевских, а я ответила, что сейчас каждый первый говорит, что он из солнцевских.
Господи, я просто рыла себе могилу.
Услышав, Громов дернулся. Он моргнул пару раз, а потом покачал головой.
— Ты без башки совсем.
Только когда говорю с тобой.
Его реакция заставила меня смутиться. Меня, правда, занесло совсем не туда. Я не общаюсь так в нормальной, обычной жизни. Я никому не грублю и не хамлю. А тут я сижу напротив бандита — все равно, из солнцевских он, из ореховских, да хоть с Луны — и веду себя так, словно у меня семь жизней.
— В общем, ни о чем мы не говорили особо, — добавила я, пытаясь как-то сгладить свою предыдущую реплику.
Судя по его усмешке, у меня не получилось. Но Громов больше ничего не сказал мне. Он отодвинулся от стола, к которому прижимался вплотную, и устремил задумчивый взгляд куда-то на стену. И спустя несколько секунд сломал карандаш, который сжимал в правом кулаке. Он даже не поморщился. Просто отбросил две половинки куда-то на пол и взъерошил короткие волосы на затылке.
Очевидно, история с Катей-Светой его почему-то сильно задела. Я, может, и хотела узнать, почему, но спросить все же не решилась. Пожалуй, я уже достаточно наболтала для одного утра. Лучше всего будет вернуться в комнату, лечь на продавленный матрас и дождаться вечера, когда приедет друг или подельник Громова. И хорошенько подумать, что я творю, и куда делся мой инстинкт самосохранения.
Я его боялась. Меня пугали его резкие движения; то, что он превосходит меня по силе и в росте, что смотрит сверху вниз. Я уже молчу про его связи и власть, и деньги, и прошлое... Он пугал меня на физическом уровне. И я начинала обороняться, как умела и могла: язвила, огрызалась, фыркала, пыталась его поддеть словесно.
Но.
Если совсем начистоту, то в то же время мне хотелось обратить на себя его внимание. А как еще я могла это сделать, кроме как словесных перепалок? Я и в лучшие времена не тянула на «Мисс Мира», а сейчас, после аварии, со всеми эти царапинами, колтунами, шрамами — так тем более. Да и сколько вокруг него вьется баб. Может, он вообще женат. Или у него есть любовница, а то и несколько сразу.