ера.
Для мамы я придумала легенду, поверить в которую может лишь женщина, убежденная, что ее ребенок никогда прежде ей не лгал. Может, в тот момент я почувствовала слабый укол совести. Мама мне правда верила... Моих объяснений хватит примерно на неделю, а потом даже она начнет задавать вопросы. Но дальше пары дней я пока вообще не заглядывала, потому что все последние события доказали мне, что это бесполезно.
На полной скорости моя жизнь летела под откос: я потеряла работу, я не могу вернуться в место, которое называла своим домом; я не знаю, что будет завтра. Я ничего не контролирую. Я в полной жопе.
И да, я лгала и продолжаю лгать Громову. А он не добрый Дедушка Мороз, который подарит девочке на Новый Год конфетку. Он бандит, каким бы... относительно нормальным он ни казался со стороны. Он мне не друг, и я не должна об этом забывать. Ни на секунду. Если хочу выбраться из всего этого дерьма живой.
Четыре раза они вместе с адвокатом спрашивали меня насчет шантажа со стороны ментов. Точно это было неспроста. Но что я ему скажу? Да, я убила своего бывшего парня, бандита, члена какой-то группировки? Убила, чтобы спасти себе жизнь?.. И нет никаких гарантий, что Громов это нормально воспримет. А вот причин, по которым он повернет услышанное против меня, я запросто накидаю целый список.
Я не знала, что мне делать. Сколько я еще смогу изображать дурочки и прикидываться, что не понимаю, о чем меня спрашивают? Громов, очевидно, дал адвокату команду рыть старое дело, рыть мое прошлое. Рано поздно он или догадается сам, или ему расскажут. И что будет со мной тогда?.. А что будет, если я прямо сейчас встану и пойду ему во всем признаюсь?..
— Доброе утро!
В таком мрачном настроении ранним утром субботы Гордей нашел меня, сидящей в дверном проеме черного входа. Я курила, держа на коленях чашку кофе с молоком. Мне не спалось. Я проснулась еще часов в пять и повалялась немного на своем матрасе, надеясь, что смогу уснуть. А потом встала, признав бесполезность попыток, и ушла из комнаты, чтобы не шуметь не разбудить маму.
Громова я с того вечера, как мы приехали в загородный дом, не видела. Из случайно услышанных разговоров я поняла, что он уехал в пятницу рано утром и вернулся уже глубоко за полночь.
— Привет, — я улыбнулась ему и отсалютовала кружкой.
Пацан, конечно, напоминал тень себя прежнего. Не знаю, о чем только думал его папаша и почему еще не отправил мальчишку куда-нибудь подальше. Почти любое место было бы для него безопаснее, чем находиться поблизости от отца. Гордей выглядел болезненно. Судя по кругам под глазами, он плохо спал. Тут я его понимала. Сама нормально не спала ни разу со дня аварии. И взгляд у него был какой-то грустный... щемящий. Я к детям относилась прохладно, никогда не любила возиться с малышами, но тут растрогалась. Может, ощущала за него какую-то ответственность? Или связь? Ну, после того как спасла его тогда.
— Не спится? — я понимающе на него посмотрела.
Он стоял, опираясь спиной на стену, в пижамных штанах и накинутой на плечи куртке. С улицы сквозь открытую дверь тянуло прохладным осенним воздухом. Заболеет же ведь. Подавив вздох, я потушила недокуренную сигарету, поставила кружку на пол и поднялась на ноги. Когда я уже протянула руку, чтобы закрыть дверь, Гордей внезапно заговорил.
— Ой, а я хотел предложить выйти прогуляться по участку.
Отказать ему я просто не смогла, хотя особого желания куда-то тащиться не испытывала.
— Только переоденься. Заболеешь, и твой отец мне голову отрежет.
Учитывая образ жизни Громова, прозвучало двояко. Я выругала сама себя. Ну, можно же и за языком немного последить. Хорошо, что обрадованный моим согласием Гордей пропустил вторую реплику мимо ушей и уже умчался по коридору вглубь дома.
Вернулся он довольно быстро: я как раз успела помыть на кухне чашку. Пацан сменил пижамные штаны на спортивные. Это у детей так модно сейчас стало? Я помню времена, когда за джинсы-«варенки» могли убить. Да уж, не ценит нынешняя молодежь всех благ капитализма.
Мы вышли на участок, и я поежилась из-за влажного, прохладного воздуха. У калитки, к которой вела дорожка от двери черного входа, стояли два шкафоподобных охранника. Еще двух я насчитала вдоль забора по периметру. Неплохо. Просто крепость в осаде. Интересно, каково пацану такое наблюдать ежедневно? Или он уже просто привык?
Я искоса на него посмотрела. Пацан шагал справа от меня, опустив голову и разглядывая гравийную дорожку, хрустящую у нас под ногами.
Низко ли использовать ребенка для получения информации? Определенно. Был ли у меня выбор? Не думаю. Я не знала о Громове почти ничего, в то время как он обо мне — почти все. И эту несправедливость я собиралась исправить с помощью Гордея. Наверное, не очень красиво. Но, как говорится, на войне все средства хороши.
Но Гордей опередил меня и заговорил первым, когда мы свернули в часть участка, где вдоль дорожки по обе стороны росли кусты. Уже не такие зеленые, какими я их запомнила всего пару недель назад. Вот так незаметно и подкралась осень.
— Папа сказал, ты у нас погостишь какое-то время? — он полувопросительно посмотрел на меня.
— Примерно так, — я кивнула и улыбнулась. — Надеюсь, ты не против?
— Я рад, — ответил он совершенно серьезно. — Одному тут целыми днями безумно скучно, а так будет, с кем поговорить!
— Ого, а ты разве в школу не ходишь?
— Ходил, — Гордей грустно вздохнул и поправил на шее шарф. Он сердито пнул подвернувшийся под ногу камешек, и тот отлетел далеко в сторону. — Но уже почти две недели прогулял. Ну... с аварии. Вот, дома сижу теперь.
Он пнул еще один камень, и я поняла, что мы коснулись болезненной темы. Пацана я прекрасно понимала. Так и с ума сойти недолго, если постоянно сидеть взаперти в четырех стенах и выходить только на этот участок. Чем Громов думал, интересно?..
— Раньше сюда ко мне крестный приезжал. Но папа сказал, тот уехал в очень долгую командировку и не скоро вернется, — пацан снова вздохнул, и мне стало его по-настоящему жалко.
— Крестный? — я сделала вид, что удивилась. — Не знала, что у тебя есть крестный.
— Ага, — тот слегка оживился и энергично закивал. — Дядя Паша. Папин лучший друг. Мы с ним и в тире стреляем, и в лесу по мишеням, и вообще. Он классный! Я уже очень соскучился! Разве бывают такие долгие командировки? — горящие энтузиазмом глаза уставились на меня с немым укором.
Как будто это я отправила его крестного в командировку.
Ну, технически, так оно и было. Я прикрыла на секунду глаза, чувствуя, как на щеках проступил румянец. Я смотрю на ребенка, крестного которого я убила. Смотрю ему в глаза и собираюсь солгать.
— В жизни всякое бывает.
А ведь когда-то я ребенком думала, что никогда в жизни не буду такими фразами отвечать на вопросы. Вот я выросла. И что делаю? Вешаю мальчишке на уши ту же лапшу, которую когда-то вешали мне. Судя по его вытянувшемуся, недовольному лицу он тоже не жаловал такие уклончивые ответы.
Он отвернулся от меня, и некоторое время мы шли молча. Он пинал камушки, я пыталась натянуть посильнее рукава и согреть в них замерзшие ладони.
— А кроме дяди Паши у тебя еще друзья есть?
— Неа, — с деланным равнодушием отозвался Гордей, отвернувшись чуть в сторону.
Он засунул руки в карманы штанов, попытавшись придать себе максимально независимый вид.
— Папа говорил, что в школе появятся, но я туда мало ходил...
— А в прошлом году?
— Мы в другом месте жили, я в другой школе учился.
От моих расспросов Гордей напрягся, и я решила пока притормозить. Я хотела узнать побольше про его отца, но не хотела делать это ценой его огорчения. В конце концов, чем я тогда буду отличаться от Громова?
Мы сделали круг, точнее, прошлись квадратом вдоль забора по всему участку. Охрана с меня глаз все время не спускала. Ох, где же вы все раньше были, такие глазастые?..
— Ну что, — бодро сказала я, — идем обратно? Там, наверное, Оксана Федоровна уже завтрак начала готовить.
— А можно мы еще пройдемся? — он посмотрел на меня умоляющим взглядом. — А то мне одному скучно постоянно гулять.
— Пойдем, конечно, но только недолго. Вдруг тебя еще и отец будет искать.
— Не будет, он поздно вернулся, — Гордей покачал головой. — Он вообще меня не ищет, — буркнул он, понизив голос, и уже в который раз за это короткое утро у меня что-то кольнуло в сердце.
Захотелось отчитать Громова, словно я не была посторонним человеком для него и для Гордея. Опасные, очень опасные мысли.
— Ну, а где вы раньше с папой жили? — как ни в чем не бывало спросила я, когда мы свернули на второй заход по гравийной дорожке.
— В соседних домах с дядей Пашей. Но это уже давно было. А еще я в Финляндии жил! Ну, когда совсем маленьким был.
Как будто сейчас ты большой.
— Ого, как круто! Никогда не была в Финляндии! — я преувеличенным энтузиазмом ответила я. — Тебе нравилось там? А папе твоему?
— А я тогда с мамой только жил, — бесхитростно признался Гордей. — Папы с нами еще не было. Мне в Финляндии не очень нравилось...
Я повернулась к Гордею. Пацан тоже смотрел на меня, и я машинально ему улыбнулась. Болтал он, конечно, не думая. За десять минут беседы рассказал мне уже кучу всего, что потенциально может быть опасно. Вроде как за такое надо поругать. Нельзя же так перед посторонним человеком откровенничать.
Но, с другой стороны, получается пацан-то не запуган. Я думала, сын у Громова будет более... тихим что ли? Будет бояться лишнее слово сказать. А с Гордеем все совсем наоборот. Двоякая ситуация, в общем.
А вот с матерью Гордея и женой — женой ли? — Громова ничего не прояснилось. Если он жил раньше с ней в Финляндии без отца, то как так получилось? Папа в России кошмарит людей и зарабатывает бабки, а мама тратит их за границей?.. Но Гордей сказал, что папы с ними еще тогда не было... Совсем не было? А как появился? Или частично не было? В том плане, что бывал наездами...