— Эй, что с тобой?? Макса позвать?
— Придурок, — беззлобно выдохнул я. — Еще бы прям в повязку меня ткнул.
Чувствовал я себя лучше, чем ночью, когда проснулся в первый раз. Слова давались легче, и мысли стали как будто яснее. Уже не приходилось бесконечно долго залипать над одним словом и напрягаться, чтобы построить длинное предложение.
— Ты почему еще не уехал?
— За тебя переживал, — Авера хитро улыбнулся. — Не, ну реально. Хотел убедиться, что у тебя все в порядке.
— Убедился? — я хмыкнул.
— Ага, — он похабно осклабился и подмигнул мне. — Убедился, что за тобой тут присматривают на высшем уровне. Собственную сиделку даже завел.
Машинально я кинул взгляд в пустовавшее сейчас кресло. Авера отследил его и заржал в открытую.
— Пошла вздремнуть твоя сиделка. Всю ночь тут с тобой провела.
И он снова заржал. Я как будто с пятиклассником разговаривал.
— Да ладно тебе, — он примирительно поднял руки, наткнувшись на мой недовольный взгляд. — Просто у тебя давно никого не было нормального. Я рад.
«У меня и сейчас никого нет», — хотел сказать я, но промолчал.
— Как пацаны?
— В ах*е от шоу, которое ты устроил со Зверем. Даже поменьше, чем в ах*е из-за Капитана. Из «конторы» пока не звонили. Может, не в курсе.
— Ну да, конечно, — я хмыкнул. — Эти да не в курсе.
— И еще... — и тут Авера замялся, став удивительно похожим на Машу. Потом покачал головой и мазнул рукой. — Нет, не важно. Забей. Это подождет.
— Что подождет? — я начал уставать от скрытности их обоих.
— Ничего, — он поднялся со стула. — Сказал же, не важно. Ты спи давай лучше. Чуть не помер все же.
— И даже близко не стоял, — пренебрежительно отозвался я. — Слушай, передай Максу, что я хочу с ним поговорить. Мог бы и зайти к своему пациенту уже.
— Ну, мы его вчера прямо с конца суточного дежурства выдернули. Он тебя зашил и отрубился. Долго шил, между прочим. Так что... — и Авера развел руками: мол, наезд на доктора не обоснован.
— Можешь еще цветы купить? — как можно безразличнее спросил я.
Клянусь, если бы он опять посмотрел меня с намеком, или заговорил бы этим приторным, сладким голосом, я бы его убил. Но Авера только хмыкнул довольно и кивнул.
— Какие?
— Ну, давай тюльпаны какие-нибудь.
— Да какие тюльпаны, ты чего? Осень же. Вот что бывает, когда перестаешь за бабами ухаживать. Теряешь хватку. Давай розы?
— Не, не хочу розы. Что, во всей Москве не найдется ни одного тюльпана, думаешь?
— Ладно, ладно. Отправлю кого-нибудь. Пусть ищут тюльпаны для твоей принцессы. Ты хоть знаешь, может, у нее на тюльпаны аллергия?
— Иди к черту, — я устал с ним препираться и откинулся обратно на подушки.
Авера отсалютовал мне и тихо вышел за дверь. А вечером Мельник положил на прикроватную тумбочку огромную охапку тюльпанов.
Долго проваляться у меня не получилось. Да я и не рассчитывал. Но на то, что именно выдернуло меня в конечном итоге из постели, я тоже как-то не рассчитывал.
Поэтому слегка охренел, когда спустя пару дней, как я очнулся, в спальню вошел начальник охраны и сказал, что на пропускном пункте у въезда в поселок стоит машина некого Елисеева Бориса Леонидовича, который говорит, что у него запланировала встреча с Кириллом Олеговичем Громовым.
Эфэсбешник приехал ко мне домой. Такого не случалось ни разу за всю долгую и сложную историю нашего… взаимодействия?..
— Твою мать, — выругался я и сел на постели.
Стоило спустить ноги вниз и коснуться пола, как левый бок словно снова ножом нырнули. Я выругался и накрыл ладонью повязку, почувствовал, что шея покрылась испариной.
Блять. Я в великолепной форме для незапланированной встречи.
— Пропусти его. Вот сукин сын, а, — сцепив зубы и пытаясь переждать вспышку боли, я слышал, как Иваныч передает по рации, чтобы машину моего бесценного гостя встретили у ворот.
Убрав рацию, он посмотрел на меня странным, нечитаемым взглядом. Мне же хотелось завыть, но вместо этого пришлось махнуть рукой в сторону шкафа.
— Достань шмотки…
Пока надевал штаны, на свежих бинтах проступила кровь. Рана болела при каждом движении сильнее, чем в момент, когда Зверь пырнул меня ножом. Чувство было такое, словно внутри что-то вот-вот лопнет.
— Кирилл Олегович… — заговорил он, наблюдая за моими попытками натянуть через голову свитер.
— Молчи, — прохрипел я, распрямившись.
Когда я смог, наконец, надеть свитер, то чувствовал себя так, словно отпахал весь день на заводе у станка. Меня мутило. Слегка кружилась голова. По шее стекали капли пота. Я весь взмок. Кажется, разошлись края раны — повязка все сильнее и сильнее пропитывалась кровью после каждого моего движения.
Приложив к бинтам руку и шатаясь при каждом шаге, словно пьяный, я доковылял до двери, возле которой в напряжении замер мой начальник охраны.
— Нам следует к чему-либо готовиться? — спросил он, когда мы поравнялись.
— Хер его знает. Не думаю, что прямо сейчас, — я говорил с долгими паузами, пытаясь отдышаться.
Может, прав был доктор? Я не молодею. Организм справляется со всем уже не так, как пять лет назад. Или дело в том, что нехер вставать с постели спустя пару дней после того, как тебе заштопали дырку в боку?
Медленно и унизительно я преодолел расстояние между моей спальней до кабинета. Не так много шагов, но под конец я уже был готов орать.
— Вызови Макса, — сквозь зубы бросил я Иванычу через плечо. — Похоже, нужно будет перезашить.
— Конечно.
Эфэсбешник встретил меня в кабинете, по-хозяйски усевшись в кресло. На столе перед ним стоял поднос с кофе и каким-то печеньем. В пепельнице дымилась недокуренная сигарета. Я хмыкнул. Приятно, что он чувствовал себя как дома.
— Неважно выглядите, Кирилл, — сказал мне Елисеев, поднявшись на ноги, когда я вошел. — Даже лицом позеленели.
Я ощерился. Смешно ему, мудаку.
— Желаю вам поправиться как можно быстрее, — сказал он, когда мы обменялись рукопожатиями.
Сукин сын. Я бы поправился гораздо быстрее, если ты сегодня не заявился прямо ко мне домой. Я посмотрел на низкий диван и на стоявшее напротив Елисеева свободное кресло. Если я сяду, то без чужой помощи уже не встану. Пришлось слегка прислониться к подлокотнику. Ноги омерзительно дрожали. Я ненавидел быть слабым. Я ненавидел слабость у других, но свою собственному — сильнее всего.
— Кирилл Олегович, давайте сразу к делу. Вижу, вам тяжело. Не хочу утомлять вас еще сильнее, — поправив запонки на рукавах идеально отглаженной рубашки, эфэсбешник посмотрел на меня с притворным сочувствием.
Больше всего мне хотелось съездить ему по холеной, довольной роже. Но я сдержался. Не в первый и не в последний раз.
— К делу так к делу, — хриплым голосом сказал я и покосился на валявшуюся на столе пачку сигарет.
Доктор, Макс, запретил мне курить. И пить. Но он и вставать с постели мне тоже запретил...
— А дело вот в чем, — он соединил пальцы на руках в треугольник и поднес указательные к подбородку, всем своим видом выражая глубокую задумчивость. — Вы должны хорошо помнить нашу с вами договоренность.
— Какую из? — хмыкнул я.
— Договоренность насчет завода, — Елисеев наградил меня прохладным взглядом, не оценив издевку. — Что это чистый бизнес и чистый актив. Никакого криминала. Ничего порочного рядом с заводом и быть не должно. Это важно.
— И? — я повел бровями и не без удовольствия заметил, как по лицу эфэсбешника пробежала едва уловимая гримаса. Не он один умел бесить до дрожи и выводить на эмоции.
— И в последние несколько недель вокруг вас было слишком много ненужного шума. Нам это не нравится.
Я с минуту раздумывал, не спросить ли у него, кто такие эти загадочные «мы». Будь я в лучше форме, непременно спросил. Но сейчас каждое слово, не говоря уже про жесты и шаги, давалось мне с трудом. И с болью. Поэтому не в моих интересах было затягивать этот разговор и растрачивать время на пустые препирательства. Поэтому я ограничился одним коротким.
— Так?
— Похищение вашего сына. Попытка вашего убийства. Смерть вашего партнера, — едва заметная усмешка. — Уголовное дело против Виноградовой Марии, в котором вы замешаны. А теперь еще и таинственное исчезновение члена вашей группировки, которое невероятным образом совпало с вашим нынешнем состоянием здоровья, — кивок в мою сторону. — Когда нам ждать его труп?
— Не переживайте, — ласковым голосом заверил я его. — Трупа не будет.
— Довольно паясничать, Кирилл Олегович, — с недовольством сказал Елисеев. В его голосе слышалось недовольство.
Так кто первым начал? Разве я?
— Я предельно серьезен. Трупа не будет.
Эфэсбешник громко цокнул языком и потянулся за второй сигаретой. Я медленно выдохнул воздух через нос.
— Короче говоря, — когда он снова заговорил, его тон был по-деловому сух и беспристрастен. Ни следа прежней насмешливости и издевки. — Вы нам нужны чистым. Весь шум вокруг вас бросает тень на завод. Это неприемлемо. У нас большие планы на завод и на вас, и в них нет места уголовным делам или убийствам.
— Понятно. Не помню, правда, чтобы мы обсуждали такие формулировки, когда договаривались насчет завода.
— Мы обсудили их только что. Я вам все изложил, — жестко отозвался Елисеев и откинулся спиной на кресло.
Он сжал ладонями подлокотники, и я усмехнулся. Нервничает, сукин сын. Вот и правильно. Думает, может просто так заявляться ко мне в дом и с такой наглой рожей диктовать мне условия?.. Он — точно не может. Он всего лишь мой куратор. Сделку по заводу я заключал с другими людьми.
— Что вам нужно? Конкретно?
— Чтобы вокруг вас было чисто. Не получится у вас — сделаем мы.
— Это что, угроза? — я прищурился.
— Дружеский совет, — ответил он без улыбки. Дружбой в его холодной голосе и не пахло. — Зачем ваш адвокат влез в уголовное дело против Виноградовой?
— Ну, раз вы об этом знаете, может, расскажите мне, с какого хера это дело в принципе появилось?