Я сразу же вспомнил ту встречу в Метрополе с Зимой несколько недель назад. Когда он сказал, что его информатор из ментовки сообщил ему о подвижках в старом деле по убийству Бражника.
Мы сидели с Машей и адвокатом за одним столиком, и Зима пялился на нее. Перестал он, только когда я сказал, что она со мной.
Запомнил ли он ее лицо?
— Этот слив мы не контролировали, — до меня снова донесся голос Елисеева. Он звучал обеспокоенно.
— Да вы, блять, вообще нихера не контролируете, — огрызнулся я и бросил трубку. И тут же пожалел о своем резком движении, потому что сразу же заболел бок. Рана заживала, но не так быстро, как мне хотелось бы. Не так быстро, как мне было нужно.
Блять.
Он тут же мне перезвонил, но я не ответил и выключил телефон.
— Что случилось? — Маша посмотрела на меня обеспокоенно, положив на тарелку приборы. — Кто это был?
Не получилось в этот раз нормально поужинать.
— Никто, — отрывисто сказал я. — Так, работа.
Она мне не поверила. Долго изучала меня взглядом, потом поджала губы и потянулась к бокалу с виной. Не поверил мне и Авера, который посмотрел на меня с не меньшей пристальностью, чем она. И только Марина продолжала спокойно улыбаться, расправляясь с курицей.
Этот ужин задумала Маша. Предложила позвать Аверу с Маринкой в гости — «немного развеяться и поднять настроение». Врач недавно разрешил мне постепенно наращивать физическую активность, хотя я давно уже это делал, но теперь все было официально. Маша обрадовалась и захотела это как-то отметить. Сама активно что-то готовила, проторчала весь день на кухне.
И все шло хорошо, пока не раздался этот звонок от Елисеева. Он всегда умел выбирать максимально неподходящие моменты.
Я дождался, пока Маша отвернулась от меня и заговорила с Мариной, и подал знак Авере: мол, надо кое-что обсудить. И после окончания ужина, когда девушки захотели поплескать в бассейне, я увлек друга в кабинете.
Напоследок я поймал себе в спину еще один пристальный взгляд от Маши, но не придал этому значения, потому что моя голова была забита другими вещами. Я думал, стоит ли рассказать Авере об ее прошлом и о том, что сообщил мне Елисеев. Его это тоже касалось напрямую. Не знаю, когда именно произошел слив, но вряд ли у Зимы займет много времени вычислить, где же находится загадочная Виноградова Мария Васильевна. Особенно если менты расскажут ему, как зовут адвоката, который вытащил ее тогда из камеры.
Выбора у меня особого не было. Поэтому, налив предварительно Авере виски, я коротко пересказал ему, как обстояли дела.
Выслушав меня и ни разу не перебив, он молчал потом минут пять. Залпом допил остатки алкоголя в стакане и плеснул себе еще, и лишь тогда на меня посмотрел. Я пожалел, что не могу составить ему компанию: все же решил прислушаться к рекомендациям Макса и не пить какое-то время. Пока бок до конца не заживет. Устал ходить, как инвалид, и устал трястись, как бы не сделать резкое движение, чтобы не потревожить рану.
— И что ты будешь делать? — спросил меня Авера, посмотрев снизу вверх.
Он сидел на диване и катал меж ладоней стакан, а я стоял напротив него, привалившись боком к спинке кресла.
— Недолго ждать, пока Зима тебе предъявит, — добавил он.
— Странно, что уже не предъявил.
— Он потребует ее отдать, — тихо сказал Авера.
Я и без него это прекрасно знал.
— И развяжет войну, если ты этого не сделаешь.
Это я тоже знал. Я посмотрел на друга, думая, посоветовать ему заткнуться.
— Ты же не хочешь войны из-за какой-то бабы?
— Конечно, не хочет, — распахнув дверь, Маша стояла на пороге кабинета.
Выглядела она совершенно спокойной, только бледные щеки чуть тронул румянец.
— Ты подслушивала, — сказал я зло.
Захотелось сперва прибить Аверу, который произнес все те разумные и логичные фразы, а следом Машу, которая какого-то черта возомнила, что может безбоязненно вмешиваться в мои личные и рабочие разговоры.
— Конечно, — она даже в лице не переменилась. Ни грамма стыда или раскаяния. Наоборот, еще выше нос задрала. — И хорошо, что я это сделала. Теперь тебе не нужно будет подбирать слова или искать оправдания.
— Нихера не хорошо! — взревел я и скинул с письменного стола второй пустой бокал. С громким звоном он разбился и разлетелся по паркету сотней мелких осколков. — Дай нам поговорить, — кое-как совладав с собой, и я повернулся к Авере.
Тот молча кивнул и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Когда проходил мимо Маши, она подчеркнуто вежливо уступила ему дорогу и старательно отвернулась в другую сторону.
— Тебе, кстати, нервничать нельзя, помнишь? — деревянным голосом сказала она, когда за Аверой закрылась дверь.
Я взглянул на нее через плечо, опираясь рукой о деревянную столешницу. Я все еще плохо себя контролировал.
— Лучше помолчи, — процедил сквозь стиснутые зубы. — Просто помолчи.
Она пожала плечами и фыркнула, но послушалась. Прошла внутрь кабинета и остановилась в шаге от меня, скрестив руки на груди.
— Аверин все верно говорит, и ты сам это знаешь.
— Блять, Маша! — я завелся за секунду. — Какого хера ты мешаешь мне хотя бы раз в жизни поступить правильно?!
Я повернулся к ней, сжав кулаки, и она от меня отшатнулась. Естественно. Нехер было меня злить.
— Потому что я не хочу, чтобы потом ты меня за это возненавидел, — она все же ответила, хоть и смотрела на меня испуганно.
— Что? О чем ты?
— О том, Кирилл, о том самом! — она выпрямила руки по швам и тоже сжала кулаки, впившись ногтями в ладони. — Наверное, ты сейчас хочешь поступить благородно, не хочешь отказываться от меня или от своего слова, ведь ты обещал меня защитить, и это уголовку менты раскопали, чтобы давить на меня! — шептала Маша быстро и горячо, и отчаянно, не позволяя мне вставить и слова.
Я молча слушал ее и смотрел, как ее глаза наполняются слезами, как она отбрасывает со лба волосы, как заламывает тонкие пальцы.
— Но подумай сам! Этот рыцарский морок очень скоро развеется, и что останется потом? Ваши бандитские разборки, трупы, ранения, проблемы. Тебя осудят свои же, тебя точно не поддержит куратор из ФСБ... и все ради чего?! Кирилл, просто ответь себе честно на этот вопрос!
— Вот так ты, значит, обо мне думаешь, да? — я прищурился. — Рыцарский морок развеется, благородный порыв закончится, — я сделал к ней шаг, и она отпрянула назад. И ойкнула, потому что врезалась бедрами в стол.
Естественно, что она испугалась. Ведь мой голос звучал очень зло и очень угрожающе. И даже с дыркой в боку я был намного, намного сильнее нее.
— Да! — она тряхнула распущенными волосами, и мне захотелось сделать ей больно. — Потому что я тебе никто! Какая-то баба, как сказал Аверин. И он в этом прав! Ты отрицаешь это сейчас, но поймешь потом, а будет уже поздно. И вот тогда ты меня возненавидишь! — она кричала мне все это в лицо, почти в истерике.
Ее голос сорвался, и она заплакала, закрыв ладонями глаза.
— Я тебе никто! — повторяла она как заведенная. — Мы даже не спали еще! Я просто уйду из твоей жизни, и ты не заметишь...
— А вот это легко исправить, — сказал я, и Маша вскинула на меня ошалевший взгляд.
— О чем ты? — пролепетала тихо.
Она и правда не понимала.
— Что не спали еще — это легко исправить.
И я сделал то, что давно хотел — схватил ее за волосы и грубо потянул на себя, а потом навалился на нее и впечатал тяжестью своего тела в стол.
— Кирилл, это не выход, — простонала она мне в рот, пытаясь увернуться от моих поцелуев.
Но я был сильнее. И даже боль в боку не могла сейчас меня остановить. Даже если бы в ту секунду рухнул чертов потолок дома — я бы не остановился.
Я целовал ее в губы и в шею, безжалостно оттягивая ее голову назад, держа за волосы на затылке. Второй рукой забрался под свитер и сжал грудь, больно потянул за сосок. Маша выгнулась мне навстречу, но не попыталась оттолкнуть. Ее руки лежали на моих плечах и едва ощутимо подрагивали.
— Ничего не изменится, — прошептала она мне в шею, когда я отпустил ее на секунду и задрал подол длинной юбки ей на бедра, и усадил ее саму на стол.
— Изменится, — прорычал я ей в губы, — изменится. Ты больше не сможешь говорить, что я тебя еще не трахал.
Дрожь прошла по ее телу, когда я коснулся ее клитора поверх тонкой ткани трусов.
— Ты мокрая, Маша, — выдохнул я, и она умудрилась покраснеть. А потом подалась навстречу моей руке и потерлась о нее бедрами.
— Ничего не изменится, но я хочу, чтобы ты меня трахнул, — ее ладони погладили мои лопатки, и она еще плотнее прижалась ко мне.
Ее руки скользнули вниз, нашарили резинку свободных штанов, и она сама стянула их с меня.
— Ну уж нет, — я перехватил ее ладони, завел их ей за спину, снова погладил клитор и оттянул в сторону ее трусы. И вошел в нее, мокрую и горячую, одним движением.
Она застонала и плотнее насадилась на мой член. Мне хотелось наказать ее за подслушивание, за все те дерзости, которая она мне наговорила, и за те, которые еще наговорит. Я был зол и трахал ее точно также — грубо и быстро вдалбливался в нее, потому что накопившаяся злость распирала меня изнутри, требуя выхода.
И она была этому только рада. Она подстраивалась под мой быстрый темп, она выгибалась, когда я пальцами давил на ее клитор, она стонала глубоким, грудным голосом. А потом она едва заметно затряслась, попыталась свести бедра и зацарапала ладонями по столу, на котором совершенно бесстыдно раскинулась. И кончила с тихим, тонким вскриком, и я едва перетерпел ее пульсацию, и сохранил остатки мозгов, успев вытащить из нее член перед тем, как кончил сам.
Я лег на нее сверху и оперся на локти, чтобы не придавить своей тяжестью. У нее было совершенно безумное лицо. Наверное, в первые минуты она даже не понимала, где находится.
Я провел пальцами по ее щеке — ласково, едва касаясь. Она посмотрела на меня, и мутный взгляд постепенно прояснился